Враг из прошлого

Глава I

После дождичка в четверг

Наш Алешка очень умный. Самый умный в семье. После мамы и папы. Но до сих пор (он уже третий класс окончил) не помнит месяцы года по порядку и путает числа с днями недели.

– Дим, сегодня какое число? Четверг, да?

– Пятница, тридцать пятое января.

Секунду думает, потом недоверчиво тянет:

– Так, что ли, бывает? В пятнице разве тридцать пять дней?.. Пойду у мамы спрошу.

Вот и сейчас он с этой путаницей влетел в ванную, где я умывался. Влетел, как маленький, но бойкий ураган. Все почему-то сразу пришло в движение. Почему-то свалился на пол стаканчик с зубными щетками. Почему-то нырнуло под ванну скользкое мыло, и пришлось выгонять его оттуда веником. Почему-то из крана вдруг хлынул кипяток, парусами вздулись на сушилке полотенца.

– Дим, сегодня какое число? Четверг? – Алешка почему-то сиял. – А после субботы, в пятницу, мы уезжаем! Ведь мы этого достойны! А зачем ты тут все разбросал? – При этом он наступил на свою зубную щетку, она жалобно хрустнула. – Фиг с ней. Она уже вся лысая.

Алешка так яростно чистит зубы, что его щетки «лысеют» через неделю.

– Ты так без зубов останешься, – иногда пугает его мама. – Сотрешь их начисто.

– Лучше без зубов, чем с кариесом, – отвечает Алешка, продвинутый на телерекламе.

Я вытащил свою зубную щетку изо рта и спросил:

– Куда мы уезжаем, в четверговую среду?

– К папиному Матвеичу! На его дачу! Она стоит в дремучем лесу! На берегу озера! Там водятся настоящие волки!

– В озере? А в лесу щуки?

– Медленно думаешь, – обиделся Алешка. – Все наоборот.

Тут он прав. Я не спешу думать. А вот Алешка думает быстро. Как-то папа, он у нас полковник милиции, рассказал нам о жуликах, которые прятали наворованные вещи в пустой квартире. Но когда их задержали, они заявили, что никогда в этой квартире не были.

– Но мы, – рассказывал папа, – обнаружили в этой квартире, на полу, отпечатки их пальцев. Что это значит? Это значит, что…

– Это значит, – быстро перебил его Алешка, – что они там на четвертинках… то есть на четвереньках ходили!

Правда, не всегда он так торопливо ошибается. Чаще всего он торопливо делает совершенно неожиданный, но правильный вывод. Очень скоро вы в этом убедитесь сами…

– Дим! – продолжал тарахтеть Алешка. – Мы туда на целый месяц поедем! Это сколько дней? Дим, а у Матвеича есть лодка – будем на ней плавать! У Матвеича есть пистолет – будем из него стрелять! У Матвеича есть…

Я снова засунул щетку в рот и невнятно пробормотал:

– У него есть самолет – будем на нем летать. Над озером.

Алешка немного «споткнулся», но тут же отомстил:

– А ты будешь нам готовить! Пищу! Из трех блюд! Три раза в день!

Вот это меня не пугает. Я люблю готовить. И вкусно поесть. И даже поделиться с близкими. Но если Алешка и дальше рассчитывает сесть мне на шею, я его овсянкой по утрам замучаю. А если мало покажется, то и по вечерам. И в обед. Из трех блюд. Пусть тогда из самолета постреляет и на лодке полетает.

– А Матвеич, Дим, он, знаешь, какой!..

Знаю. Федор Матвеич – легендарный сыщик Московского уголовного розыска. Папин учитель. Сейчас Матвеич уже на заслуженном отдыхе. Знатный пенсионер. Перед пенсией он приобрел крохотный садовый участок где-то довольно далеко и, как говорил папа, пишет там книгу воспоминаний о своих боевых товарищах, о героических буднях МУРа. Плавает на лодке, как считает Алешка, и стреляет из именного пистолета. Куда плавает и в кого стреляет – это нам пока не известно.

В «субботнюю пятницу» рано утром мы выехали из Москвы. Мы могли бы выехать еще раньше, но нас задержал Алешка. Со своими сборами. Он, правда, собрал свои вещи еще с вечера, но утром снова перетряс свой рюкзачок, приговаривая: «Пригодится. Без этого нельзя, скучно будет. Это на всякий случай». В общем, кроме зубных щеток (пригодится), он взял еще карандаши и краски, рисовальную бумагу, по-моему, даже новогоднюю хлопушку прихватил – на всякий случай, вдруг мы там до Нового года проживем. Рюкзачок у него получился не меньше здоровенной сумки с продуктами, которую собрала мама.

Тем не менее мы все-таки выехали довольно рано. Москва еще подремывала. Улицы ее были чистые и пустынные. И мы быстро выехали за город и помчались по шоссе, в довольно далекую Тверскую губернию. В дремучие леса, на берега туманного озера.

Алешка сидел сзади, рядом с мамой, и вертелся и трещал от восторга всю дорогу. Причем обо всем подряд.

– Пап, обгоняй! Пап, не обгоняй! Мам, солнце встало. Мам, сейчас крутой поворот, не бойся. Дим, а ты мою удочку взял? Пап, красный! Пап, зеленый! Мам…

Наконец папа не выдержал и сказал маме:

– Ты не могла бы его выключить? Где у него кнопка?

– В попе, – ответила мама и легонько Алешку ущипнула.

Но это не помогло.

– Кончай трындеть, – сказал папа. – Сейчас будем завтракать. Молча. – И он свернул на обочину возле придорожной кафешки. Она называлась «У нас – Кавкасъ».

– У них везде Кавказ, – проворчала мама. Но от завтрака на свежем кавказском воздухе не отказалась.

Тем более что на пороге нас приветливо встретило (как прошептал Алешка) «грузинское лицо кавказской национальности». В кафе было пусто и уютно. Тихо играла музыка где-то в углу под низким потолком с деревянными балками. А стены были разрисованы фруктами, горными вершинами с орлами и лезгинками.

Мы сели за столик у окошка, и кавказское лицо поставило перед нами большое блюдо со всякой зеленью.

– Это прямо с Кавказских гор? – с восторгом спросил Алешка.

– С самих снежных вершин! – Лицо подняло вверх палец и указало им в потолок.

– Клево! – сказал Алешка. – А на наших снежных вершинах такие фрукты не растут.

– Вах! Как обидно, да? А почему?

– А у нас их нет, этих снежных вершин, – безмятежно пояснил Алешка. – У нас средняя полоса. – И он стал подробно (по учебнику географии) объяснять, что такое средняя полоса и чем она отличается от снежной.

– Ваш красивый младший брат, – сказало лицо маме, – очень красиво говорит. А он не танцует?

Мама улыбнулась на этот двойной комплимент и покачала головой:

– Нет, он не танцует.

– Вах! Как жалко! Лучше бы он танцевал. Молча. Кушайте на здоровье.

И кавказское лицо поспешно скрылось из наших глаз.

– Испугался, – довольным тоном произнес Алешка, «мамин младший брат». – В горы ушел. Собирать фрукты на белоснежных вершинах.

Ехали мы еще довольно долго. Даже устали. Алешка неожиданно «выключился» и задремал, уткнувшись маме в бок.

День был уже в самом разгаре, когда мы свернули с шоссе на проселок, и папа сказал через некоторое время:

– Матвеич. Встречает нас.

На обочине, возле старенького «Москвича», стоял невысокий пожилой человек. Он был в джинсах и легкой ветровке. И совсем не был похож на легендарного сыщика. А скорее – на скромного пенсионера.

Мы остановились и вышли из машины. Папа с Матвеичем обнялись и похлопали друг друга по плечам. Средних лет ученик и старых лет учитель. Учитель пожал мамину руку, а нас тоже похлопал по плечам. Рука у него была твердая и теплая.

– Дай, думаю, встречу, – говорил Матвеич, – а то ведь не найдут еще мой дворец. Езжай, Сережа, за мной. Тут недалеко. Денька три всего.

По этой шутке, по улыбке в его глазах сразу стало ясно, что он радуется нашему приезду. И это было приятно.

Мы поехали дальше, за стареньким «Москвичом», лесной дорогой. Она была такая узкая, что порой ветки деревьев или зеленые еловые лапки с шишками гладили нашу машину по бокам. В этом лесном тоннеле было сумрачно и прохладно. Как в настоящем лесу. Дремучем таком.

Неожиданно мы вынырнули из этого сумрачного дремучего леса на яркий солнечный свет и оказались на песчаном берегу большого Белого озера. Дальний берег его почти скрывался в еще не растаявшем тумане, который лениво клубился над водой. Озеро было гладкое и пустынное. Не бороздили его просторы ни суда, ни лодки. Только изредка всплескивала на его поверхности большая рыба. Да кружили в чистом небе вечно голодные горластые чайки.

– Какая красота! – воскликнула с восторгом мама.

Красота-то красота… Только среди этой красоты нам с Алешкой пришлось пережить такие события, что до сих пор страшно.

– Пап, – спросил Алешка, – а почему озеро называется Белым? Оно ведь голубое.

– А тут вокруг болотистая местность, и поэтому часто бывают туманы. Иногда даже днем.

– Жуть! – весело отозвался Алешка. – Я так боюсь всяких туманов! Я так люблю в них бродить, и днем, и ночью. Чтобы сначала заблудиться, а потом найти дорогу к родному дому. Где готов и стол, и дом…

– О, господи! – вздохнул папа.

Дорога свернула от берега и снова нырнула в лес, под ветки деревьев и под щебет птиц, подальше от туманов. И вскоре мы остановились возле небольшого домика за невысоким заборчиком.

– Мой дворец, – с улыбкой похвалился Матвеич, когда мы выбрались из машины.

Дворец Матвеича был очень похож на скворечник. Двухэтажный такой птичий домик. К тому же во втором этаже было только одно, очень круглое окошко. То ли леток для скворца, то ли корабельный иллюминатор.

А на участке вокруг дома не росли никакие грядки, не было никакого укропа вроде редиски, как Алешка сказал. И никаких кустов со смородиной и клубникой. Росли только высокие деревья и густая темно-зеленая трава. Мне по пояс, Алешке по шейку. Иногда с озера долетал легкий влажный ветерок, и тогда эта трава ходила волнами. И деревья скрипели, как мачты парусного корабля. И казалось, будто двухэтажный скворечник плывет по бурному морю зеленого цвета во главе сосновой эскадры.

– Как мило, – сказала мама. – Я бы хотела здесь пожить.

– Ты этого достойна, – поддержал ее Алешка. – Но дома, без нас, тебе будет еще лучше.

Мы забрали из машины свои вещи и поднялись в дом по крылечку, похожему на капитанский мостик.

В доме было всего две комнаты – одна внизу, другая – на втором этаже, куда круто вертелась винтовая лестница с деревянными ступеньками. Имелась еще кухня, которую Матвеич называл почему-то камбузом – на корабельный лад.

В нижней комнате ничего особенного не было. Ничего такого, что подсказало бы: здесь живет на покое легендарный сыщик, гроза воров и бандитов. Будущий писатель.

На стенах было много разных фотографий, но не в тему. Не криминальные, а морские. Боевые корабли, высокий маяк, о подножие которого разбивались штормовые волны, бравые матросы на стальных палубах, под сенью грозных башенных орудий. А одна фотография была в виде портрета молодого моряка в бескозырке набекрень. Надпись на ее ленточке – название корабля – никак не читалась. Потому что на лихо заломленной бескозырке виднелось только загадочное окончание слова: «…чивый».

– Это я в молодости, – похвалился Матвеич. – Матрос с гвардейского эсминца. Ну да ладно. Разговоры потом. У нас, у вятских, обычай такой: если в доме гость, хоть свой, хоть чужой, сперва напои, накорми, а потом расспрашивай.

– Как у Бабы-яги в сказке, – добавил вполне серьезно Алешка. – Сначала надо Иван-царевича накормить, в баньке попарить, а потом на сковороде в печку засунуть. Сытого и чистенького.

Матвеич сначала прищурил свои добрые глаза, а затем рассмеялся:

– А ты, Лешка, случаем, не вятский будешь? Мы, вятские – мужики хватские.

– Мы не вятские, – перемещаясь поближе к столу, где мама с помощью Матвеича накрывала стол, пробормотал Алешка. – Мы не вятские, мы вернадские.

– Знаешь, мать, – сказал папа, – заберем-ка мы его обратно, в Москву. Мне Матвеича уже жалко.

– Не отдам, – возразил Матвеич. – Он мне нравится.

– Я этого достоин, – скромно отозвался Алешка. – Хоть и не вятский. – Тут он притормозил. – А мы куда заехали ваще? Ехали к тверским, а попали, что ли, к вятским?

– Куда надо попали, – успокоил его Матвеич. – Я вятский родом. А вятские, они…

– Хватские, – кивнул Алешка. – Уже знаю, два раза.

На столе, к счастью, появился обед. Огромное блюдо зелени (редиска вроде укропа, салатик), тарелки с окрошкой.

– Сам выращиваешь? – спросил папа Матвеича. – Ты огородник теперь?

– И веселый молочник, – Алешка ткнул пальцем в кувшин с холодным молоком. – У вас и корова есть?

– Ошибаетесь, граждане. У нас, у береговых жителей, огородов нет. И коровы с молоком тут не бродят.

– И фруктов нет, – сказал Алешка, – потому что нет снежных вершин.

– Потому что здесь дожди очень обильные, да и по весне озеро сильно разливается. Я, бывает, прямо с мостика… то есть с крыльца в лодку перешагиваю. Какой уж тут огород. А зелень и молоко нам тетя Фрося носит. Она неподалеку, на горушке живет. Там у нее и сад, и огород, и корова с курочками. Славная женщина!

– Кормилица, – согласился Алешка.

– Нам пора, – отобедав, сказал папа. – Надеюсь засветло доехать. А вы, – он повернулся к нам, – поступаете в полное распоряжение полковника в отставке Матвеича. Слушаться его беспрекословно. Как меня. И маму.

– Тогда ничего, – обрадовался Алешка, – жить можно.

– Значит, так! – Полковник в отставке встал. – Принимаю командование. Сообщаю: делать вам можно все, что не запрещено. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник, – вытянулся перед ним Алешка. – А что запрещено?

– Первое. Запрещено ходить на песчаный карьер, это опасное место. На втором этаже, где вы будете жить, есть две вещи, которые нельзя трогать: штурвал на одной стене и мой именной пистолет на другой. Запрещено также ныть, скулить, бездельничать. Это все.

– Прекрасно, – сказала мама, вставая. – Хорошо, что вы их предупредили. Первое, что они сделают, когда мы уедем, – это станут крутить штурвал на одной стене и стащат пистолет с другой стены. А потом убегут на карьер. Навстречу опасностям и приключениям.

(Мама оказалась права. В отношении всех трех объектов – штурвала, пистолета и опасного песчаного карьера.)

– Что ты, мам! – горячо обиделся Алешка, вытаращив свои большие «правдивые» глаза. – Ты же нас знаешь!

– Я вас прекрасно знаю! И поэтому по первому же тревожному звонку от товарища полковника в отставке я пришлю за вами папу.

– Он нас не найдет, – хихикнул Алешка. – Мы спрячемся в карьере.

Как ни странно, но Алешка оказался прав. Впрочем, об этом – позже, в свое время и на своем месте…

Родители уехали. Мы с облегчением помахали им вслед с капитанского крыльца, и Матвеич сказал:

– А теперь спокойненько попьем чайку и разработаем стратегию отдыха.

– Вы нам лучше расскажите, как ваш «Чивый» корабль называется? – Алешке это было очень интересно.

Похоже, и Матвеичу приятно было вспомнить далекую молодость.

– Я ведь до милиции на флоте служил. На эсминце с красивым названием «Задумчивый».

– Ни фига! – удивился Алешка. – И о чем же он задумывался? – Задавая вопросы, Алешка успевал накладывать в розетку раз за разом варенье из разных баночек, быстро поедать его и запивать чаем, чашка за чашкой.

– Ну… Задумывался… Ну, например, как лучше выполнить боевую задачу. Как безопасно обойти коварную мель.

– Все-таки, – сказал я, – для военного корабля такое название не очень подходящее. Не боевое какое-то.

– Я бы так не сказал. Думать в бою обязательно надо. Но дело еще в том, что когда формируется эскадра из однотипных кораблей, то им всем дают название на одну букву. К примеру, «Бдительный», «Буран», «Берегущий»…

– А у вас была буква «З»? – догадался Алешка. – В вашей однотипной эскадре.

– Точно. «Забияка», «Заносчивый», наш «Задумчивый». И скажу вам, не так-то просто подобрать названия кораблей для всей эскадры.

– Не просто, – согласился Алешка. – Но запросто!

– Ну-ка!

– «Задира»! – выпалил Алешка.

– «Зануда», – подсказал я, с намеком в его адрес.

– «Зас…» – начал было Алешка, но я его вовремя одернул.

Он невинно похлопал глазами и обидчиво объяснил:

– Я хотел сказать «Застенчивый». А ты что подумал? Не стыдно тебе?

Матвеич усмехнулся и с довольным видом покрутил головой, а я, кажется, покраснел. Зато Алешка не унывал.

– «Задумчивый», – сказал он, – все-таки лучше звучит, чем «Застенчивый».

– Почему так? – заинтересовался Матвеич. Он вообще Алешку слушал с большим интересом. Не привык пока к его «закидонам».

– Ну… – Алешка явно еще не придумал, что сказать. Но быстро нашелся: – Ну, «Застенчивый», он как бы за стеночкой прячется, в порте…

– В порту, – поправил его Матвеич.

– Ну в порту. Прячется, когда другие корабли сражаются.

– Не согласен, – возразил Матвеич. – Вот был у нас один опер. Молодой такой парнишка. И очень застенчивый. Его о чем-нибудь спросишь, так он сразу краснеет, стесняется. И этот наш застенчивый один троих вооруженных грабителей задержал и доставил. А когда ему медаль за это вручали…

– Знаю! – вставил Алешка. – Он так покраснел! И за вашу спину спрятался.

Мама говорит, что мысли у Алешки скачут, как блохи. Блох мы ни разу не видели, тем более – как они куда-то скачут, но Алешка в самом деле переключается мгновенно, как телевизор под пультом.

– А если вы так море любите и всякие корабли, – спросил он Матвеича, – зачем же тогда в милицию пошли? Плавали бы себе по морям и океанам.

Матвеич призадумался, вновь осененный (или овеянный) воспоминаниями молодости.

– Потому, наверное, – сказал он наконец, – что от меня в милиции больше пользы, чем на корабле. – Он вдруг взглянул на часы: – Ого! Засиделись. Пошли-ка наверх. Будете устраиваться в рулевой рубке. Да, и с лестницей поосторожнее.

– Ненадежная? – спросил Алешка.

– Надежная. Но когда по ней быстро спускаешься, то с последней ступеньки можно вмазаться в стену.

– Понял! – обрадовался Алешка. – По инерции. Зато когда наверх взбираешься, то даже немного надоедает.

Глава II

«А что я нашел!»

Да, видно, и в старости наш отставной Матвеич тосковал по морю и кораблям. Нижняя комната у него называлась кают-компания, а верхняя, которую он отдал в наше распоряжение, называлась рулевой рубкой.

Она, правда, на рулевую рубку не очень-то была похожа. Но кое-что «рулевое» здесь имелось. Возле окна, похожего на иллюминатор, висел на стене настоящий дубовый штурвал, окантованный блестящими медяшками, и настоящий морской бинокль в кожаном футляре. А на другой стене висел в кобуре пистолет – при чем тут рулевая рубка?

– Располагайтесь, – сказал Матвеич. – Личные вещи можете сложить сюда. – Он приподнял крышку длинного деревянного сундука. – Рундук называется, спальное место. Кладовка по совместительству.

Кроме рундука здесь была еще и раскладушка-брезентуха.

– Я буду в рундуке спать, – сразу же заявил Алешка. – Уютненько.

– НА рундуке, – поправил его Матвеич. И напомнил: – Штурвал не крутить, пистолет не трогать.

– На карьер не ходить, – напомнил и Алешка. – А он где?

– А тебе зачем знать? – хитро спросил Матвеич.

Но не на того напал.

– А чтобы знать, куда не ходить, – хитренько ответил Алешка.

Матвеич подозвал его к круглому окну.

– Вон, видишь, лесок такой, реденький. За ним и карьер. Опасное место.

– Там кто-нибудь водится? – спросил Алешка с большим интересом. И с тайной надеждой. – Какие-нибудь монстры?

– Насчет монстров не скажу, не знаю. Но когда карьер закрыли, местные жители стали туда за песком ходить. Ну и таких нор нарыли, вроде пещер. А они время от времени обваливаются. Это ясно?

Алешка кивнул. Ему понравилось. Монстров нет, зато пещеры обваливаются. Тоже не скучно.

– Все, – сказал Матвеич. – Отбой!

– Еще не отбой, – возразил Алешка. – Димка еще посуду не помыл.

А я и не собирался. Но добавил:

– А Лешка – уши.

– Уши до завтра подождут, – снова возразил он. – До вечера.

Ага, или до четвергового вторника.

– Ладно, – отмахнулся Матвеич. – Сегодня отдыхаете, а уж завтра – на вахту. Отбой. – И он пошел к лестнице, обернулся: – Пистолет не трогать.

Как же, прямо сейчас и не тронем.

Как только шаги Матвеича стихли внизу, Алешка вытащил пистолет из кобуры. Он был какой-то странный, неизвестной нам системы.

– «ТТ», – со знанием дела заявил Алешка. – Боевое старье.

На рукоятке боевого старья была сделана красивая надпись: «Полковнику Сухареву от руководства МУРа».

Я забрал у Алешки пистолет и попытался вытащить обойму – не получилось. Курок тоже не взводился.

Мы не стали долго об этом думать и уложили пистолет на место – в кожаную, потрескавшуюся кобуру. Потом покидали свои вещи в рундук и застелили постели.

За окном уже совсем стемнело. Луны на небе не было, только мигали многочисленные звездочки.

– Дим, – вдруг прошептал глазастый Алешка, – а там что-то светится. В карьере.

Я всмотрелся в темную ночь. И правда: где-то вдали, за лесочком, светился желтый огонек. Иногда он на мгновенье исчезал, будто его заслоняла чья-то неясная тень.

– Болотные огни, – сказал Алешка с надеждой. – Привидения.

– Там нет никаких болот, – охладил его я. – Один сухой песок. А для привидений еще рановато.

– Да, – согласился Алешка, – привидения появляются в полночь. – Он помолчал. – Но что-то там ведь светится! Нормальные люди ночью на заброшенном карьере светиться не будут. Пошли посмотрим.

– Завтра, – я повалился на заскрипевшую раскладушку. – При ярком дневном солнышке. Отбой на корабле.

Алешка тоже улегся, поворочался. Я стал засыпать – день все-таки был трудный, – но мне показалось сквозь сон, что Алешка несколько раз прошлепал голыми пятками к окну и долго шептал что-то себе под нос. Наверное, как в сказке про Буратино: «Здесь кроется какая-то ужасная тайна!»

Ближайшее будущее показало, что он не ошибся. Крылась тайна. Не только мрачная и ужасная, но и опасная…

Утром нас разбудили два голоса в кают-компании. Один голос был Матвеича, а другой – густой и низкий – неизвестной нам личности.

Мы быстренько оделись и ссыпались вниз. Матвеич оживленно беседовал с пожилой женщиной немного странного облика. Она была в длинном платье, вся очень рыжая; поверх ее огненных кудрей лежала задиристая соломенная шляпка с красными вишенками на тулье. В одной руке женщина держала пестрый цветастый зонтик, а другой рукой обмахивалась распахнутым веером в зеленых драконах.

И она вся была очень сияющая и восторженная. Такая восторженная, что многие слова не договаривала до конца. Будто ей не хватало дыхания выразить свой восторг от окружающей среды.

– Матвеич, – томно тянула она, постукивая сложенным зонтиком в пол и помахивая зелеными драконами, – у тебя гости! Это очарова-а-а! Это прелее-е-е! А вот и они! Мальчики! Изуми-и-и! Но я зайду попозже. Когда они приведут себя в поря-я-я!

Тут она оказалась права. Мы так спешили, что спустились вниз в беспорядке. Я не успел застегнуть рубашку, Алешка – джинсы. И лохматые были. Как два Карлсона разом.

Дама протянула: «Великоле-е-е!», трубно высморкалась в носовой платок и величественно удалилась.

– Явление, – озадаченно сказал Алешка. – Изуми-и-и!

– Не хихикай, – одернул его Матвеич. – Это моя соседка. Бывшая актриса театра. Несчастная женщина. У нее крохотная пенсия, все ее забыли и бросили, она очень одинокая. Все понял? Тогда застегни штаны.

Алешка хмыкнул:

– А если бы не понял? Тогда не надо штаны застегивать? Великоле-е-е!

Матвеич отвернулся, скрывая улыбку. И сказал:

– Купаться, умываться, за стол!

Мы захватили полотенца и помчались к озеру. Собственно, чего там мчаться, оно было рядом, прямо за участком.

Наш берег был почти весь затянут камышом. Только в одном месте имелось узенькое песочное место – пляжик такой, минимальный.

А дальний берег опять был затянут легким туманом. И этот туман не висел неподвижно, а задумчиво клубился, будто кто-то там, в его белесой глубине, водил хоровод. Его клубы все время меняли очертания, сливались, разбредались, поднимались вверх и опускались вниз.

– Супер, – сказал Алешка, сбросил джинсы и по-мчался в воду, разбрызгивая ее блестящими, искрящимися фонтанчиками.

Искупались мы славно. Вода была теплая, песчаное дно – чистое и ровное. Солнце уже пригревало так, что мы даже не стали вытираться. Оделись и пошли «за стол».

Матвеич заварил чай, как он говорил, «со всяким сеном»: добавил в заварку разные полезные травки. Не знаю, какая от них польза, но чай получился очень вкусный.

– Садитесь, – сказал Матвеич. – Ты только штаны застегни.

– Молния испортилась, – объяснил Алешка. – Еще в прошлом году. На утреннике.

– А утренник был в Кремле? – усмехнулся Матвеич.

– Да! Откуда вы знаете? Вы там тоже были?

– В газетах писали. Об этом случае. И вообще, хватит болтать. Пищу надо принимать размеренно и с удовольствием.