– Ничего, просто хотел сказать, что твои трезвые картины мне нравятся больше, чем многоцветные салюты и спирали мутного сознания.
Сафиулла взгромоздился на тяжелый дубовый табурет и по-турецки поджал ноги.
Грогин с внимательно поднятой головой прошелся вдоль стен с висящими на гвоздиках картинами, фотографиями, плакатами, приличными и неприличными предметами. Около большой фотографии полуобнаженной Даши Лозье Грогин остановился.
– Интересная девушка. Чья работа?
– Десять раз уж спрашивал – Ванька Печко, кто еще может уговорить женщину раздеться. Как услышат его кастрированный голосок, так сразу и раздеваются.
– Ты ревнуешь?
– Чего мне ревновать, она мне бутылку должна, еще я ревновать буду!
Огромное черное кожаное кресло всосало в себя Грогина, как-то само собой образовалась пауза, в течение которой Грогин никак не мог решить, что лучше: предложить выпить пива или же сразу сослаться на глубокую занятость. Но легкий, похожий на ноту ми в седьмой октаве, звонок оживил обстановку. Сафиулла, оставляя мелкотрясущийся табурет и задумчивого Грогина, бросился открывать дверь.
Сафиулла расплылся в улыбке и за три секунды застенчиво потрогал недельную щетину, что-то поискал в карманах, потер вспотевшие ладони и закончил все гимнастическими построениями из длинных пальцев фигообразных конструкций.
– Проходи, Даша.
Даша перешагнула порог и достала из пакета бутылку лимонного ликера:
– Это тебе мой должок, ничего, что такая бутылка?
– Да, конечно, ничего, сейчас мы ее и разопьем.
Даша уже почти кивнула головой, но у Сафиуллы из дырки в шерстяном носке вылез большой палец со спирально загнутым временем и пешими переходами огромным синим ногтем. И Даша замотала головой из стороны в сторону, объективно думая, а вдруг ее вырвет после первой же рюмки.
– Извини, Сафиулла, я только на минутку забежала отдать тебе долг и все. Я очень тороплюсь.
Сафиулла в расстройстве оттопырил нижнюю губу:
– Ну перестань, куда ты можешь торопиться?
– Нет, правда, мне срочно нужно по одному делу.
– Посиди хоть немного, по рюмочке выпьем и пойдешь.
– Сафа, если бы я могла, я с удовольствием бы посидела.
– Даша, что изменится, если ты выйдешь через пять минут? Даша, я же вижу, что ты уже согласна.
– Нет, я же сказала, нет – не могу. Извини, мне надо идти.
Сафиулла протяжно выдохнул воздух и окончательно скис.
– Ну вот.
– Пока.
– Пока…
Сафиулла бросил на упругий живот Грогина бутылку и опять взгромоздился на табурет.
– Даша забегала, вот бутылку отдала.
Грогин поднял бутылку и быстро прочитал все нехитрые сообщения на этикетке, слегка морщась одинаковому процентному соотношению сахара и спирта.
– Что ж ты ее не пригласил вместе посидеть за компанию?
– Я предлагал – она отказалась, а уговаривать не в моих привычках: не хочет – не надо.
– Бороться надо с плохими привычками.
– Открывай, что ты ее тискаешь.
4
Надя Лифанова в голубом строгом платье с накрахмаленными белыми манжетами и воротничком стояла у зеркального прилавка магазина «Солярис» и тихо улыбалась покупателям и последнему дню испытательного срока, после которого она начнет получать полноценную зарплату, а на ее лацкане будет приколота фотография в пластике не с дурацким словом «стажер», а с загадочным словом «менеджер».
– Девушка, будьте добры, покажите, пожалуйста, мне вон тот черный гарнитур с белыми бретельками.
Надя аккуратно положила невесомые шелковые тряпочки перед дымчатыми очками и слегка съехавшим на правый бок париком – почему всегда им надо поднести к самому носу, когда и так вполне все видно, но грубить нельзя, даже если эти клушки с бумажниками вдруг разбогатевших мужей мнут нежную ткань, возможно, немытыми руками.
– А какие размеры у вас есть?
– У нас есть все размеры, скажите, какой вам нужен.
– Да я так, просто спросила.
Надя не позволила себе презрительно фыркнуть – конечно, просто спросила: чтобы носить такое белье, надо еще года два прыгать в секции аэробики.
– Спасибо, девушка. А покажите мне вон ту розовую комбинацию.
– Пожалуйста. Тоже есть все размеры, если вас интересует.
Надя почувствовала легкий запах собственных французских духов, которые она подарила себе на деньги двухнедельного ухажера Паши Сыртланова, и опять улыбнулась: все-таки разве можно сравнить этот магазин с продмагом номер восемь по улице Сочинской с всегда пьяным директором Панчихиным, лапающим гудящие к концу смены ноги молодых и немолодых продавщиц. А борщ и домашние котлеты, которые поедали за полчаса до обеда, бросаясь в настоящий перерыв по лично-хозяйственным делам.
– Я возьму ее. Эта цена в долларах?
– Да, в условных единицах, пройдите к кассе, там вам пересчитают по курсу, а я пока уложу.
Надя Лифанова достала из-под прилавка фирменную красочную коробку и с удовольствием захрустела тонкой упаковочной бумагой – это не разливать сметану в банки живущих вокруг магазина старух с их дрожащими руками, выплескивающими на прилавок неудержимую кисломолочную рябь, а то и выпускающими из слабых пальцев всю банку на бескомпромиссный бетонный пол.
– А нельзя обвязать коробочку какой-нибудь красивой ленточкой?
– Конечно можно, эта подойдет?
– Хотелось бы чуть потемнее.
