Подмосковная ночь

Глава 1

Ловец снов

– Привидения… – начал один из агентов.

– Никаких привидений не существует, – перебил его другой агент угрозыска, человек с желчным лицом и бритым наголо черепом. – Верно я говорю, Коля?

Что именно ответил ему Николай Твердовский, возглавлявший сегодня оперативное совещание в Большом Гнездниковском переулке, Опалин не слышал. Три ночи кряду он сидел в засаде на бандитов, днем занимался рутинной работой, спал урывками и вымотался так, что едва держался на ногах. Пользуясь тем, что на него никто не смотрит, Иван привалился к стене и закрыл глаза.

– Бу-бу-бу… – доносилось до него, как сквозь вату.

В кабинете было жарко и душно, несмотря на настежь распахнутые окна. Некоторые агенты курили, и дым колыхался под потолком сизыми пластами, упорно не желая рассеиваться. Снаружи воробьи верещали так, словно замыслили троцкистский мятеж против советской власти. Где-то прозвенел трамвай, застучали по рельсам тяжелые колеса. Но Опалин уже ничего этого не слышал: он спал.

– Что-то предпринять, – пророкотал чей-то голос, очевидно, заканчивая фразу.

Опалин ощутил резкий толчок локтем в бок и недовольно мотнул головой, не открывая глаз.

– Давайте Ваню туда пошлем, пусть он его арестует, – предложил другой голос, и Иван даже в полусне понял, что говорит желчный.

– Опалин! – Твердовский повысил голос. – Ты как? Согласен?

Опалин понял лишь, что к нему обращаются и ждут его ответа. У него возникло ощущение, что к его векам кто-то привесил пудовые гири, и потребовалось нешуточное усилие, чтобы просто открыть глаза.

– А ордер будет? – промямлил он, в глубине души надеясь, что никто ничего не заметил.

– Какой ордер?

– Как какой? На арест.

В кабинете повисла странная пауза, и неожиданно все присутствующие разразились громким хохотом. Облака табачного дыма закачались и стали выползать в окно. Смеялся даже желчный, который обычно даже не улыбался.

– Ну Ваня! Ну шутник! – Он восхищенно покрутил бритой головой.

Опалин сидел, чувствуя, что у него нет сил даже рассердиться, хотя обычно он был вспыльчив, как порох. Волевым усилием он отлепился от стены и потряс головой, пытаясь сосредоточиться.

– А нечего спать на оперативном совещании, – заметил Лошак, бодрый румяный комсомолец, который предпочитал заниматься бумажной работой, а сомнительное счастье гоняться за вооруженными до зубов бандитами предоставлял другим.

– Я не спал, – огрызнулся Опалин, который не выносил, когда ему делали замечания люди, которых он не уважал. – И вообще, шел бы ты…

– Отставить ругань! – велел Твердовский, сверкнув глазами. Он впервые возглавлял оперативное совещание в отсутствие их начальника Филимонова и оттого особенно старался не выпускать происходящее из-под контроля. – Ваня, ты ведь даже не слышал, о чем я говорил.

– Почему? Слышал.

– Ну и? Повтори, что я говорил.

Опалин почувствовал себя, как школьник, у которого спрашивают урок, который он не выучил. Хотя он был очень молод, ощущение это было ему крайне неприятно – даже неприятнее, чем придирки старого каторжанина из ведомственного тира, который обучал новых агентов угрозыска стрельбе.

– Я не понимаю, почему это дело пытаются спихнуть на нас, – вмешался Вася Селиванов. Вася дружил с Опалиным, и мысленно Иван поблагодарил его за поддержку.

– Да и дела-то никакого нет, – неожиданно поддержал его Касьянов, желчный агент с бритой головой. – Какой-то дуре что-то привиделось…

– Не дуре, – возразил Твердовский. – Мы имеем уже несколько жалоб…

– Скажи мне вот что, – перебил его Касьянов, нагибаясь через стол, – в какой статье уголовного кодекса РСФСР говорится о привидениях? Нет, я серьезно. На каком основании мы должны за ними гоняться?

Опалин вытаращил глаза. Он по-прежнему ничего не понимал.

– Тебе перечислять статьи о мошенничестве? – уже сердито спросил Твердовский. – Ясное дело, что там нет никаких привидений. И все же – в усадьбе творится что-то странное!

– Вот и прекрасно, – снова подал голос Селиванов. – Пусть ребята с Садовой-Сухаревской этим займутся. – Он имел в виду их коллег из губернского угрозыска, главная контора которых находилась именно там.

– Мало, что ли, у нас в Москве работы? – проворчал кто-то из угла.

Твердовский выдержал легкую паузу, оглядывая обращенные к нему лица.

– Ребята с Садовой, – уронил он веско, – не справились. В усадьбе побывал Бураков.

– Ну и? – поощрил его Касьянов. Твердовский пожал плечами.

– Год назад он бросил пить. А сейчас опять запил.

– Из-за привидения, что ли? – недоверчиво спросил Лошак.

– Там не только привидение. Там что-то еще. И это что-то до смерти напугало Буракова. Хотя, – Твердовский вздохнул, – мы знаем, что он не из тех, кто боится. И бандиты в него стреляли, и белые в войну к стенке поставить хотели. В общем…

– Да не может там ничего быть, – промямлил Лошак. – Какие-то бабкины суеверия… Или кто-нибудь из местных мутит воду, – добавил он в порыве вдохновения. – Контра какая-нибудь…

– Если это контра, странно, что Бураков ее не разглядел, – буркнул кто-то из присутствующих. – Вообще, товарищи, вся эта история…

Твердовский дернул щекой и раздавил папиросу в пепельнице. Опалин почувствовал, что веки его снова тяжелеют, и мотнул головой, борясь со сном.

– Ваня! – донесся до него голос Твердовского.

– А? – Иван поспешно выпрямился.

– Вот что: командирую тебя в эту чертову усадьбу. Даже выдам тебе ордер на арест шутника, который там развлекается. Имя впишешь сам. Если там и впрямь какая-то контра окопалась и возмущает народ, – Твердовский нахмурился, – телеграфируй и требуй подкрепление. Все понял?

– Погодите, погодите, Николай Леонтьевич, – забормотал Опалин, – это же…А как же Михельсон?

– Что – Михельсон?

– Я его ловлю. Я…

– Не ты один его ловишь, – оборвал его Твердовский. – Михельсона мы и без тебя поймаем, а у тебя теперь другая задача. Ты едешь в усадьбу Дроздово, в которой, по словам местных товарищей, творится что-то неладное. Уверяют, что там шалит привидение, но так как ты политически грамотный советский гражданин, ты понимаешь, что никаких привидений не бывает…

Если бы какого-нибудь выдающегося философа попросили объяснить, каким образом политическая грамотность связана с отрицанием привидений, бедняга, наверное, вывихнул бы себе последние извилины, пытаясь нащупать связь между этими явлениями. Но Николай Леонтьевич не видел тут абсолютно никакого противоречия. Кроме того, от него не укрылось, что Опалин обижен из-за того, что его отстраняют от поимки Михельсона, и Твердовский решил подбодрить юного коллегу, не заботясь о том, насколько логично это выглядит.

– Николай Леонтьевич…

– Ваня, хватит. Кто-то должен туда поехать и во всем разобраться. Я решил, что это будешь ты. На месте осмотришься, разговоришь народ. Внешность у тебя располагающая, опасений не вызывает. Разрешаю тебе даже жаловаться, что тебя туда отправили, а ты ни сном, ни духом… А вообще – держись начеку и помни про Буракова. Много не пей. Ты меня понял?

Опалин позеленел. Мало того, что его выдергивали с интереснейшего дела, которое он считал своим, так еще и при товарищах наставляли, как какого-нибудь пацана. Не пей! Как будто он вообще склонен дружить с бутылкой…

– Коля, пошли с ним кого-нибудь, – проворчал Касьянов. – Ну куда ему одному туда соваться? Он же зеленый совсем.

– У нас нет свободных людей, – отрезал Твердовский и снова обратился к Опалину. – Материалы я тебе передам. От остальных дел ты освобождаешься до особого распоряжения. Выезжаешь… – он скользнул взглядом по бледному от бессонницы лицу юноши, – в общем, завтра чтобы был на месте. Усадьба не рядом с железной дорогой, так что пошли телеграмму, чтобы тебя встретили. Вопросы есть?

Опалин вздохнул.

– Где мне найти Буракова? – спросил он. – Я хочу с ним поговорить.

– Не получится, – хмуро ответил Твердовский. – У него белая горячка. Сорвался, ну и… допился, короче. Еще вопросы?

– Какие наши версии? – спросил Иван, машинально подражая тону отсутствующего Филимонова.

– Версии? Ты же слышал. Кто-то развлекается, изображая привидение и пугая местных жителей. Твоя задача – вычислить, кто это делает, и арестовать его в случае, если ты можешь доказать злой умысел.

– Он не сможет этого сделать, – не утерпев, вклинился Касьянов. – Уголовный кодекс…

– Ай, да хватит, – перебил его Твердовский с гримасой раздражения. – Кто бы этим ни занимался, он преследует какую-то цель. Какую? На что он рассчитывает? Вот в чем вопрос! И твоя задача – найти ответ. Ты все понял?

Опалин понимал, что его застали врасплох и повесили на него какое-то мутное дело, которым никто из коллег не желал заниматься. Подмосковная усадьба, какое-то привидение, запивший агент угрозыска… Все это выглядело как-то несерьезно, да что там несерьезно – попахивало карнавалом, скверной шуткой, чепухой. Пока его коллеги в Москве будут ловить Михельсона, кровавый след за которым тянулся через несколько губерний, Опалин будет выслеживать в глуши несуществующее привидение. От одной мысли об этом у него становилось кисло во рту.

– Ты все понял? – повторил Твердовский с расстановкой, и Иван понял, что от него ждут ответа.

– Все, Николай Леонтьевич, – выдавил он из себя.

Он не мог избавиться от мысли, что их настоящий начальник Филимонов никогда не стал бы подвергать его такому унижению. Юному сотруднику угрозыска казалось, что не может быть ничего нелепее дела, которое ему поручили. Однако последующие события доказали, что он заблуждался.

Глава 2

Огурцы и клубника

На следующий день одинокий пассажир сошел с поезда на станции, затерявшейся среди зеленых просторов Московской губернии. Паровоз зашипел, как гигантский самовар, пустил толстый клуб дыма и укатил, волоча за собой хвост из вагонов, а пассажир стал вертеть головой, высматривая встречающих. Платформа, единственным украшением которой являлась билетная будка с закрытым окошечком, была гола и пуста. Слева взгляд вновь прибывшего уперся в зеленеющий в отдалении лес, а справа возле станции приткнулся одинокий домик, за которым виднелись грядки огорода. Белая коза, привязанная снаружи к плетню, деловито объедала траву. Она повернула голову в сторону Опалина, сказала «Ме-е» голосом Лошака, шевельнула ушами, отгоняя мух, и продолжила свою трапезу. Кроме козы, поблизости не наблюдалось ни одного живого существа.

Опалин снял фуражку, вытер лоб рукавом и вернул головной убор на место. В следующее мгновение он инстинктивно почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Возле двери домика материализовался гражданин в форме с петлицами ГПУ, и, покосившись на них, Иван сообразил, что их обладатель, должно быть, отвечает за порядок на станции. У него были рыжие волосы, рыжие усы, рыжие глаза и рыжие веснушки – но ни один человек на свете не назвал бы его ярким или заметным. С виду он казался почти тщедушным и обыкновенным, как лист на дереве. Незнакомец тем временем смерил вновь прибывшего взглядом, считал зеленые петлицы на воротнике его гимнастерки и неспешно двинулся к нему.

– Здрасьте, – начал Опалин, ломая голову, с чего начать разговор.

– Здорово, – последовал ответ. – Из Москвы? Павлов, верно? Это тебя в Дроздово прислали?

– Я Опалин, – буркнул Иван и, понимая, что обижаться нельзя, все же глупейшим образом обиделся. – Я телеграмму прислал, чтобы меня встретили…

– Знаю, – кивнул собеседник. – Витя Терешин, – он протянул руку, и, пожимая ее, Опалин неожиданно понял, что узкоплечий невысокий агент на самом деле куда сильнее, чем кажется. – У них лошадь болеет, – он мотнул головой, указывая куда-то в сторону леса.

– Так что, они меня не встретят?

– Приедут, куда денутся, – равнодушно ответил Витя. – Заходи, не стой на солнцепеке. С козой только поосторожнее, та еще сволочь. Хуже собаки.

Коза, подняв голову, настороженно следила, как Опалин проходит в калитку. Неожиданно она прыгнула вперед, пытаясь достать его рогами, но Иван был предупрежден и успел проскочить прежде, чем она оказалась рядом.

– Хороший у вас тут огород, – не удержался он, поглядев на ухоженные грядки, которыми явно занимался какой-то опытный и любящий копаться в земле человек.

– И не говори, – вздохнул агент. – Огурцы, сволочи, так и прут, так и прут. В этом году их просто пропасть. А я, знаешь ли, клубнику люблю. Мне ее нельзя, я от нее пятнами покрываюсь, а все равно люблю. Но клубника тут не приживается, представляешь? Зато огурцы лезут отовсюду, я их уже видеть не могу. Наверное, если я елку посажу, на ней тоже огурцы вырастут.

– А что тебе огурцы не нравятся?

– Так я же столько не выпью, – признался Витя, пожав плечами.

– Ну, – осторожно заметил Опалин, проходя за хозяином в дверь дома, – их и без выпивки можно…

– Куда? Это ж огурцы. Ни вкуса, ни запаха – вода одна. И зеленые, – с отвращением добавил собеседник. – Садись.

Опалин сел и огляделся. Он и сам не мог сказать, что, собственно, ожидал увидеть в доме собеседника; может быть, портрет Ленина или Дзержинского на стене, но никаких портретов видно не было, только на календаре смутно темнел кто-то усатый с зажатой в пальцах папиросой. Покосившись на приоткрытую дверь, за которой располагалась другая комната, Опалин увидел в глубине красный угол с иконами. Проследив за его взглядом, агент подошел к двери и неторопливо прикрыл ее, после чего сердечнейшим образом улыбнулся. Было бы преувеличением сказать, что в его улыбке таилась скрытая угроза, но отчего-то гостю при виде ее уже не захотелось упоминать насчет икон и вообще как-то подавать вид, что он их заметил.

– Чаю будешь? Или чего покрепче? – спросил хозяин.

– Лучше чаю, – сказал Опалин. – Мне начальство пить запретило.

– Да? Что так?

Иван оказался в затруднительном положении, и тут его осенило.

– Может, ты помнишь, сюда передо мной приезжал агент…

– Помню. Семен Бураков, верно?

– Ну. Короче, он это… Как вернулся, допился до белой горячки. – И, изгнав из головы мысль об иконах, которые ну никак не стыковались у него с сотрудником известного ведомства, Иван доверительно наклонился вперед. – Слушай, раз ты все тут знаешь, скажи мне, только честно. Что тут творится?

Рыжий невзрачный человечек, меряя его взглядом, медлил с ответом. Скрипнула, поворачиваясь на петлях, дверь, и на пороге возникла крестьянского вида молодая женщина с платком на голове. У нее было круглое лицо, голубые глаза и светлые волосы. Всем своим видом она словно излучала безмятежность, и, хотя ее нельзя было назвать красавицей, симпатию она внушала с первого взгляда.

– Марфа, жена моя, а это из Москвы товарищ, – сказал хозяин дома, обернувшись к ней и кивая на гостя. – В Дроздово приехал, чертей гонять. – И он хохотнул. – Ты это… чайку бы нам. Хотя нет, – поправил он себя, – какой чай по такой жарище… Квас есть?

– Квас есть, – подтвердила жена.

– Ну давай, неси, что ли…

Марфа покосилась на Опалина и вышла.

– Я тебе не помешал? – не удержался Опалин.

– Хороший человек помешать не может, – ответил Терешин, интонацией ухитрившись запихнуть в эту незамысловатую фразу как минимум два слоя подтекста. В первом он словно сомневался, хороший ли человек его гость; во втором как будто посмеивался над собственными сомнениями. Был там, возможно, и третий слой, которым агент давал понять, что на самом деле ему на Опалина совершенно плевать. Иван, который всегда и во всем предпочитал прямоту без всяких подковырок и задних мыслей, почувствовал, что теряется.

– Ты меня спрашивал, что тут творится, – продолжал хозяин дома, стоя и барабаня пальцами по столу. – Ничего хорошего. Ты где жить собираешься?

– Ну, – начал Опалин, – раз все, как я понял, происходит в усадьбе, я собирался там и поселиться.

– Зря, – бесстрастно уронил Терешин.

– Слушай, я не собираюсь бояться суеверий…

– Дроздово всегда было проклятым местом, – отрезал агент. – На твоем месте я бы держался от него подальше.

Иван напрягся. На мгновение ему показалось, что собеседник пытается разыграть его; но для розыгрыша тот был слишком серьезен.

– Ты хочешь, чтобы я поверил…

– Я ничего не хочу, – оборвал его Терешин. – Ты же ничего о Дроздове не знаешь, верно? Тут до революции жил некто Вережников… хотя вообще-то усадьба принадлежала не только ему, но и его брату Федору. Но тот Вережников, о котором я говорю, чем только не занимался. Вызывал духов, предсказания делал… спиритизм и все такое. К нему даже Распутин приезжал…

– Какой Распутин? – пробормотал Опалин.

– Ты совсем тупой или прикидываешься? – Терешин смерил его неприязненным взглядом. – Тот самый, конечно.

Опалин сидел, хлопая глазами, и чувствовал себя дурак дураком. Вот вам, пожалуйста: коза у плетня, мирный разговор об огурцах и нате – где-то рядом бродил Распутин, не говоря уже о бывшем хозяине усадьбы, который занимался всякой чертовщиной.

– А что Распутин… Я хочу сказать, зачем он…

– Он хотел знать, что его ждет. Сергей Иваныч ему предсказал, что его сожгут.

– Вздор, – решительно объявил Опалин. – Распутина застрелили, а потом утопили…

– Да, но труп его потом откопали и сожгли, так что Вережников некоторым образом оказался прав. – Терешин усмехнулся.

– А себе самому Вережников ничего не предсказал? – спросил Опалин, в котором взыграл дух противоречия.

– Этого я не знаю, – подумав, ответил собеседник. – Но и он, и его брат смылись за границу еще в 16-м году.

– Как они сумели? Ведь шла война…

– Ну, у них были деньги. И золото, и еще какие-то ценности. Вокруг Вережникова много разного народа вертелось, – добавил агент сквозь зубы, – некоторые вообще на него смотрели, как на бога, и несколько богатых старух ему завещали свое имущество. Время было гнилое…

Он замолчал, потому что вернулась Марфа с квасом. Потом в комнату бесшумно вошла огромная собака величиной с теленка, и Опалин даже вздрогнул, уловив на себе ее пытливый взгляд.

– А я ее не заметил снаружи… – вырвалось у него.

– А она у нас такая. Прячется, – усмехнулся Терешин.

Собака устроилась у его ног. Полоса света из окна ложилась на ее темную лоснящуюся шкуру косым ромбом. Марфа удалилась, но вскоре вернулась с хлебом и малосольными огурцами. Хлеб был прекрасен. Огурцы хрустели на зубах. До того Опалин даже не сознавал, до чего он проголодался. Все, о чем он хотел спросить своего хозяина, вылетело у него из головы. Он наслаждался немудреной едой и даже не обратил внимания, когда снаружи послышались звуки подъехавшей телеги и мужской голос, кричавший «Тпру».

– Это за тобой, – сказал Терешин.

Опалин опомнился и, повернувшись к Марфе, неловко поблагодарил ее за угощение.

– Подожди, я тебе огурчиков с собой дам, – сказала она. – Только банку потом верни, ладно?

Иван покраснел и стал просить Марфу не утруждать себя, но хозяйка, видимо, уже приняла решение и через несколько минут принесла громадную банку с огурцами, которую торжественно вручила гостю.

– Бери, бери, – весело сказал Терешин, – я ж тебе говорил: огурцов у нас прорва, так что все нормально. – Неожиданно он перестал улыбаться и пристально поглядел на Опалина. – И помни, что я тебе говорил про усадьбу.

Иван поправил фуражку и, обняв банку с огурцами, вышел из дома. Чутье его не обмануло: снаружи его ждала обыкновенная телега, а возницей оказался мужик лет 50, заросший бородой до самых глаз. Он удивленно поглядел на Ивана и обратился к Терешину, который остановился на пороге.

– Это он, что ль?

– Он, он, – подтвердил агент, усмехаясь. – Из Москвы прислали. Даже не сомневайся.

– Да, – вздохнул возница, рассматривая Опалина, – прежний, конечно, был того… посолиднее… И револьверт у него. Сразу видно: начальство! А это что? Мелкий какой-то…

– Я помощник агента уголовного розыска, – сказал Опалин, сверкнув глазами, – и это… пистолет у меня тоже имеется, кстати!

Тут проклятая банка сделала попытку выскользнуть у него из рук, и он, похолодев, едва успел вернуть ее в прежнее положение.

– Ясно, – снова вздохнул возница. – Совсем они там в Москве обмельчали, видать… Ну, полезай, пистолет, что ли…

Опалин забрался в телегу и поставил банку с огурцами рядом с собой. Коза, о которой все забыли, сделала попытку лягнуть его, но ей не хватило длины веревки, которой она была привязана, и коза ограничилась тем, что злобно проблеяла нечто, судя по всему, неприличное.

– Ну, ну, не шали, – сказал Терешин, усмехнувшись.

Телега затряслась по дороге, двигаясь к лесу, и Опалин, сидя в ней, видел, как уходят от него станция, домик, его хозяева и негостеприимная коза. Потом лошадь свернула за деревья, и все пропало из виду.

Глава 3

Пантелей

Телега ползла по дороге. Трава на обочине вымахала ростом по пояс взрослому. Возница делал вид, что его не интересует ничто, кроме лошади, но Опалин видел, как он то и дело поглядывает на столичного гостя, и первым решился нарушить молчание.

– Тебя как зовут-то? – спросил он.

– Пантелей я.

– А фамилия как?

– А тебе зачем? – насторожился собеседник.

– Просто чтобы знать.

– Просто, значит? – усмехнулся возница, и глаза его превратились в щелочки. – Хе!

– Ну не хочешь, не говори, – буркнул Опалин, которому уже стал надоедать этот сюрреалистический разговор.

– Никифоровы мы, – тотчас же отозвался возница. Колесо провалилось во впадину, оставленную высохшей лужей, банка с огурцами подпрыгнула с неожиданной резвостью и едва не свалилась с телеги. Проклиная все на свете, Опалин поймал юркую банку и запихал поглубже в солому на дне, откуда ей затруднительно было выкатиться наружу.

– Ты… э… в усадьбе живешь? – спросил он, поворачиваясь к вознице.

– Что ты! – ужаснулся Пантелей Никифоров. – Я, слава богу, в деревне. В усадьбу-то меня калачом не заманишь.

– А как деревня твоя называется? – машинально спросил Опалин, прихлопывая комара, который собрался полакомиться его кровью.

– Как называется? – усмехнулся Пантелей. – Хе!

– Ну название у нее есть?

– Ну, – осторожно начал возница, – при царе она вроде как Николаевка была.

– А потом?

– Что – потом?

– Ее что, переименовали после революции?

– После-то… Хе! – Пантелей затрясся от смеха. – После ведь как вышло? Деревню-то нашу хотели в честь Троцкого обозвать, да никак договориться не могли. Ну, насчет названия. То ли Троцковка, то ли имени Троцкого… Да! А потом оказалось, что в честь Троцкого, понимаешь, не нужно. Лишнее это, и вообще…

– Значит, деревня по-прежнему зовется Николаевка?

– Ну кому как, – двусмысленно ответил возница. – Так-то ее теперь Дроздовкой кличут, по усадьбе. – Он вздохнул. – Да только никто из тех, кто здесь живет, это название слышать не хочет.

– Это потому, что у усадьбы дурная слава? – спросил Опалин.

– Какая еще слава? – проворчал возница, очевидно, далекий от городских и более замысловатых оборотов речи. – Гиблое место, говорю я тебе! Оно всегда такое было. И отец мой так говорил, и дед. Там помещики жили, Вережниковы их фамилиё. Деда деревенские убили, за жестокость. В Сибирь тогда много народу из наших пошло… Потом царь дал волю, полегче стало, хоть и не намного. Господин сам по себе, мы сами по себе. Этот Вережников вроде неплохой был, врать не буду – помогал земскую больницу строить, то да се. Школу хотел сделать, но не успел. А его сыновья…

– Это последние хозяева, что ли? – не утерпел Опалин.

– Угу. Федор Иваныч инженер был, занятой человек. В жене души не чаял, а жена от него бегала, с господами разными путалась и даже, говорят, с кучером. А Сергей Иваныч был колдун, это всем известно. Когда, значит, царя сбросили, – доверительно прибавил возница, – мы собрались и хотели этот проклятый дом сжечь дотла, чтобы ничего не осталось. – Он вздохнул.

– И что? – не утерпел Опалин.

Он снял фуражку, положил ее рядом с собой, свесился с телеги, на ходу сорвал травинку и стал покусывать ее.

– Как же его сожжешь, когда его колдун защищает, – буркнул Никифоров, насупившись.

– Я думал, Вережниковы к тому времени уже уехали из страны. Нет?

– Ну, может, и уехали. Только колдун вернулся. Призрак его теперь тут бродит, понимаешь?

– Давно?

– Ась?

– Давно призрак-то бродит?

– Ну, не сказать, чтобы давно. С месяц, а то и того меньше.

Опалин мысленно прикинул, что это означает, что призрак впервые объявился где-то в конце мая.