Засада под облаками

Глава I

Богатые тоже…

Вы мне не поверите, но я все-таки скажу: я не люблю осенние каникулы. Казалось бы, какая разница – все равно это лучше, чем в школу ходить. Не знаю, может, для кого-то и лучше, только не для меня.

Осенние каникулы не просто короткие, они еще и скучные. Наверное, из-за природы. Которая никак не может решить – то ли ей осень продлить, то ли зиму поскорее вызвать. Небо низкое, серое и мокрое. Все время то дождь, то дождь со снегом. Везде грязь и слякоть. И почему-то ничего не хочется делать – скучно.

Но в эти осенние каникулы ни мне, ни моему младшему братишке Алешке скучно не было. Опасно было, страшновато было, и даже не раз. А вот скучно не было. Ни разу. Ну разве что в самый первый день, и то – совсем немножко…

…Не помню уже сейчас, зачем мы тогда с Алешкой пошли в школу. Наверное, все-таки от скуки. Или по привычке.

Перед школой грустно нахохлились мокрые березы, которые мы вместе с учителями сажали сколько-то лет назад. Теперь они (березы, а не учителя) уже разрослись – и вверх, и во все стороны. И когда налетал ветер, они разом вздрагивали и сбрасывали на землю вместе с желтыми листьями остатки утреннего дождя. Скучно – хоть вой!

Единственное, что радовало глаз, – это блестящая всеми боками и стеклами иномарка – «Мерседес», стоящий вплотную к школьному подъезду. Наверняка Вадик-гадик, наш сосед по дому, приперся, чтобы «качать права» за свою дочку – Чучундру, по школьному прозвищу. Ей опять наставили полтонны двоек за четверть, и Вадька поднялся в учительскую требовать восстановления «справедливости». А вот наш папочка никогда из-за наших двоек в школу не ходит. У него другие методы. Покруче.

Алешка из вредности (Вадика в нашем районе все знали и никто не любил), проходя мимо «мерса», шлепнул его ладонью по гладкому боку. Тот сразу же, как дрессированный, отозвался истошным воем и сверканием фар – сигнализация сработала.

Мы тут же шмыгнули в школу, чтобы выбежавший на вопли машины Вадик не надавал нам по шеям. Но он почему-то не выбежал. Наверное, слишком был занят «разборкой» в учительской.

В школе в эти дни вся общественная жизнь тоже замерла. Мы отдыхали от учителей, учителя – от нас. Трудился только со своей командой Игорь Зиновьевич, художественный руководитель школьного театра. Он же – предводитель школьного литературного общества «Зеленая лампа». Он же – преподаватель литературы в старших классах. Он же – Бонифаций.

Бонифацием его прозвали из-за безмерной доброты к детям и безразмерных кудряшек на голове.

– А! – обрадовался Бонифаций, когда я заглянул в актовый зал, где шла первая репетиция новой пьесы, написанной участниками «Зеленой лампы». – Ты очень кстати, Дима! – и предложил мне роль Дурака.

Я оскорбился и хлопнул дверью. И совершенно напрасно. Этот Дурак по ходу пьесы оказался, как водится, самым умным, женился в последнем акте на принцессе и получил полцарства в придачу.

Ну ничего, зато мы с Алешкой оказались самыми умными в той истории, которая началась, когда мы вышли на школьное крыльцо. На принцессе, правда, не женились и полцарства не отхватили, но получили благодарность от районного управления внутренних дел. И моральное удовлетворение в борьбе за торжество справедливости…

На улице опять моросил дождик. И пока мы с Алешкой набирались решимости выйти из-под козырька, к Вадькиной машине подошел человек среднего возраста, спортивного телосложения, в кожаной куртке и дорогих джинсах, со шрамом на подбородке. Он «пикнул» брелочком – машина приветливо мигнула ему фарами – сел и уехал.

В ту же секунду за нашей спиной с грохотом распахнулась дверь и, сметая все на своем пути (в основном нас с Алешкой), вылетел во двор так называемый Вадик-гадик.

Он стал бегать перед школой, разбрызгивая грязные лужи, вздымать руки к осеннему облачному небу и дико орать:

– Козлы! Угнали! Ну я вас достану, в натуре! Рога, чисто, обломаю! – и умчался. Наверное, в милицию.

Алешка пожал плечами и сказал безжалостно:

– Так ему и надо.

Я мысленно с ним согласился. Потому что Вадик-гадик только внешне был нормальный бизнесмен, а на самом деле – знаменитый в нашем районе бандит. Папа не раз говорил, что этого Вадика пора сажать, но он очень осторожный и все свои бандитские дела делает чужими руками, сам оставаясь в стороне.

И мы пошли домой, еще не догадываясь, что это заурядное по нашим временам событие вовлечет нас в события далеко не заурядные, даже опасные.

Правда, уже тогда мне показались странными и пока необъяснимыми два обстоятельства этого банального угона. Во-первых, почему Вадик не выскочил как ошпаренный, когда завыла чуткая сигнализация, включившись от легкого Лешкиного прикосновения? А во-вторых, почему Вадик выбежал именно тогда, когда почти беззвучно отъехала его любимая машина? Будто он специально ждал этого момента, стоя у окна.

Но вскоре эти загадочные обстоятельства получили свое разъяснение…

На следующий день, с самого утра, мама стала намекать, что неплохо бы нам с Алешкой поучаствовать в решении актуальных семейных проблем. Тем более что нам с Алешкой все равно нечего делать.

Мы сделали вид, что не сразу поняли эти намеки, отматывались от них, как могли, но вскоре в мамином голосе ласковые и доброжелательные нотки сменились стальными и решительными:

– Взять расчетные книжки! Отнести их в жэк! Сдать на перерасчет! Принести обратно! По дороге никуда не заходить! Ясно?

Всего один вопросительный знак на пять восклицательных – спорить бесполезно.

Забрав книжки, мы поплелись в жэк. И по дороге никуда не заходили. Ну… только зашли в прокат видеофильмов, потом в универсам, где была устроена распродажа уцененных игрушек, потом заглянули к Лене и погуляли с ней и Нордом с полчасика, затем пошли к Лене и Норду пить чай, потом Алешка как самый дисциплинированный из нас вспомнил про расчетные книжки…

Жэк размещался в длинном доме, весь первый этаж которого был увешан всякими вывесками разных контор и фирм. На одном из подъездов между табличками «Детективное агентство «Сыщик» и «Нотариус» мы разглядели скромную бумажку – «Жэк-16».

Мы вошли в подъезд и, недолго думая, толкнулись в первую же дверь. За дверью оказалась комната, где стояли два стола и сидели за ними два человека.

Один из них оторвался от бумаг, поднял голову и спросил, чуть заикаясь:

– Что угодно, м-молодые люди?

Мы молча развернулись, как солдаты на плацу, и вылетели обратно за дверь. И вовсе не потому, что поняли свою ошибку. А потому что сразу узнали этого человека. «Среднего возраста, спортивного телосложения, со шрамом на подбородке». Это был тот самый человек, который угнал машину Вадика!

– Ни фига себе! – очень образно выразил Алешка наши чувства.

Мы догадались посмотреть на дверь и еще больше прибалдели: на ней висела солидная табличка, на которой русским языком было написано: «Детективное агентство «Сыщик».

Здорово, но малопонятно. Я, мягко говоря, растерялся, а Лешка – нет. Он вежливо обратился к молодой маме, которая в этот момент выкатывала из лифта детскую коляску:

– Теть, а вы не знаете, где находится агентство «Сыщик»?

Тетя удивилась и ответила:

– Да вот же, у вас за спиной. А что, у вас машину угнали?

– Почему – машину? – одновременно спросили мы.

– Потому что это агентство специализируется на розыске угнанных машин, – деловито пояснила молодая мама и попросила нас открыть ей входную дверь.

Мы машинально выполнили ее просьбу. И постояли у подъезда в раздумье. И никак не могли понять – что же это за агентство, которое одной рукой специализируется на розыске угнанных машин, а другой – само их угоняет?

– Надо все-таки Вадику об этом сыщике со шрамом сказать, – наконец вздохнул я. – Хоть он этого и не заслуживает. Пусть сам разбирается.

Нашего Вадика не любили еще и за то, что он выкупил у жэка подвал в нашем доме и устроил из него склад всяких товаров. Раньше у нас там было что-то вроде спортивного зала, стоял даже стол для настольного тенниса и хоккея и другой стол – для домино, в которое азартно стучали наши пенсионеры. Все эти столы и стулья Вадик выкинул и загрузил подвал коробками, бутылками и мешками.

Когда мы подошли к нашему дому, дверь в подвал была открыта. Настежь. И слышались оттуда музыка и веселый голос Вадика. Довольно странно для человека, у которого только вчера угнали его любимую машину по кличке «Мерседес» стоимостью пятьдесят тысяч долларов.

Мы подошли к дверям, заглянули в подвал. Вадик, напевая под магнитофон, ходил меж штабелями коробок и что-то записывал в тетрадь.

– Чего надо, друганы? – приветствовал он нас. И тут же напустил на себя озабоченность: – Слыхали, тачку у меня сперли, блин!

– Слыхали, – подтвердил я.

– И видали, – добавил Алешка.

– Это как? – нахмурился Вадик.

Мы спустились вниз и все ему рассказали. И описали внешность сыщика-угонщика.

– Ну вы, блин, даете! – обрадовался Вадик. И спросил: – Вы никому об этом не говорили?

– Нет, – сказал я. – Прямо к тебе побежали.

– Молодцы, в натуре. Я сейчас, – он выключил магнитофон, поднялся к выходу, погасил свет. И в темноте мы услышали, как зловеще заскрипел замок в железной двери…

– А про расчетные книжки мы забыли, – проговорил Алешка.

Да, это для нас сейчас самая важная проблема…

Глава II

Узники подземелья

Было тихо. Только со двора глухо доносились всякие звуки и мерно капала где-то в углу вода.

Мы еще не в полной мере оценили свалившуюся на нас катастрофу. Даже испугаться не успели.

Я пошарил в карманах, нашел спички. При неверном свете дрожащего огонька мы поднялись по ступенькам и включили свет. Попробовали открыть дверь – бесполезно, она даже не дрогнула.

– Эй! – заорал Алешка так, что я даже подпрыгнул. – Вадик! Иди сюда! Ты нас в подвале забыл! – Он прислушался, повернулся ко мне и сказал: – Этот Вадик-гадик… у него, наверное, крыша поехала. От его бандитских забот.

«Нет, – подумал я, – тут что-то другое, более серьезное, чем съехавшая крыша».

– Может, он хочет нашего папу шантажировать? – предположил Алешка. – Заманил нас, а потом…

Но я перебил его:

– Лех, ну не так уж у него крыша сдвинулась, чтобы на Интерпол наезжать.

Хотя кто его знает? Эти бандиты и жулики вообще люди странные. На других не похожие. И папа тоже так считает, уж он-то знает.

Я повернулся спиной к двери и замолотил в нее каблуком. Тоже бесполезно. Эта подвальная дверь находится в торце дома, там все заросло одичавшими посадками, и никто там не ходит, даже с собаками не гуляют.

– Жэк скоро закроется, – напомнил Алешка.

Он, похоже, все еще не врубился, что расчетные книжки теперь далеко не самое главное в нашей жизни. Если мы отсюда не выберемся, то и книжкам несдобровать.

Мы по очереди постучали каблуками в дверь, поорали от души. Не достучались и не доорались и решили поискать другой выход. Подвал-то идет под всем домом, наверняка еще где-то дверь найдется. И, может быть, не такая железная. Попроще…

– Пошли? – спросил я.

– Подожди, – отозвался Алешка и пощелкал клавишами магнитофона, который оставил озабоченный Вадик. – Я его включу на всякий случай.

– На какой всякий? – испугался я.

– Вдруг мы заблудимся! А он нас выведет своими воплями. Как радиомаяк в тумане.

Разумно. С одной стороны. А с другой, ничего у него не получилось. Не послушался магнитофон чужой руки. Не стал вопить во все горло, а только тихо шипел, как газ из конфорки.

– Фиг с ним, – махнул рукой Алешка. – Пошли.

Сначала мы обследовали ту часть подвала, в которой находились. Здесь все было заставлено всяким продовольственным товаром – в мешках, в коробках, в бутылках, оставались только узкие проходы, вроде лабиринта, где, наверное, только сам Вадик ориентировался. Да крысы, которых тут, вероятно, полно.

Вообще мне здесь не очень нравилось, не люблю я подвалы и чердаки. А Лешка будто в свою стихию попал. Он в последнее время сильно увлекался средневековыми рыцарями, и ему эти подземелья в самый кайф оказались.

Наконец, опрокинув мешок с сахаром и два-три ряда коробок с бутылками, мы нашли в дальней стене другую дверь.

Обрадовались, конечно. Но рано. На двери висели два замка. Похожие на пудовые гири – и весом, и видом.

Алешка посмотрел на них и сказал:

– Сейчас ключ принесу, я его у лестницы видел.

И притащил лом, которым зимой наш дворник лед колет.

Я подумал и согласился – не сидеть же нам сложа руки. Кто знает, когда этот Вадик вернется. Вдруг мы к тому времени с голоду умрем. Впрочем, не умрем – продуктов нам хватит надолго. Правда, они все наверняка просроченные. Мы один раз подслушали, как папа с нашим участковым говорили о том, что торговля у Вадика – это «крыша». Он только делает вид, что торговлей занимается, чтобы милиция к нему не приставала, а на самом деле ворочает совсем другими делами. Крутыми.

Я подсунул конец лома под замок, подналег как следует и выворотил его вместе с петлями. Замок с грохотом брякнулся на пол, едва не отдавив мне ногу.

– Так ему и надо, – пообещал Алешка, – этому Вадику. Будет знать, как людей в подвал заманивать.

Я и со вторым замком разделался так же круто.

– Молодец, – похвалил меня Алешка и помечтал: – Видел бы Вадик.

– Увидит еще, – сказал я. – Никуда не денется.

За дверью была другая подвальная секция, наверное, под вторым подъездом. Я поискал на стене выключатель, включил свет. Здесь вообще ничего не было, кроме носилок без ручек, кучи мокрого песка и торчащей из нее лопаты со сломанным черенком. И вода откуда-то тоже капала.

И выхода на свет божий также не было. Поэтому мы пошли дальше, осторожно ступая по доскам, проложенным на полу, – под ними смачно хлюпала вода.

Вот и еще одна дверь. И опять с замками. Даже с тремя, один другого здоровее. Непонятно только, зачем запирать двери, если за ними ничего, кроме бесхозяйственности, нет?

С этими замками я расправился еще легче, потому что уже опыт появился. И мы шли своим нелегким путем, оставляя на нем взломанные двери и сорванные замки.

А вот за этой дверью много чего было. Вся подвальная секция до самого верха была заставлена коробками – аккуратно, ровно, на стеллажах. Коробки были красивые, на них был нарисован черный рыцарь в доспехах, со щитом, на котором красовалась когтистая орлиная лапа, и с длинным копьем. Злые глаза рыцаря сверкали в прорезях забрала. Над шлемом рыцаря было написано по-английски «Black Knight».

У Алешки загорелись глаза:

– Давай посмотрим, а? Одну коробочку вскроем, а? Их вон ведь сколько… Может, там настоящие доспехи, а? Померяем. Давай?

Я не согласился, мы и так уже Вадику убытки нанесли – сахар рассыпали и бутылки разбили. Кажется, с каким-то маслом.

– Еще чего! – сказал я. – Вскроем! Вадька за свое барахло удавится.

Точнее – удавит, подумал я, но не стал пугать Алешку. И так в этом подвале не очень уютно. Мрачновато как-то. Особенно если учесть, что мы тут уже натворили. Пожалуй, хватит…

Мы пролезли между коробками, составленными в несколько этажей, и нашли за ними последнюю дверь. На волю.

Но эта дверь тоже была заперта. На этот раз безнадежно. На ней был не висячий замок, а врезной. Наш «ключ» к нему никак не подходил.

Я все-таки попробовал просунуть лом в какую-нибудь щель, но тут Алешка вдруг схватил меня за руку:

– Тихо! Слушай!

Сначала я, кроме капающей воды, ничего не услышал, а потом из дальнего конца подвала, откуда мы начинали свой путь в этом подземелье, послышались какие-то звуки.

– Вадик вернулся, – шепнул Алешка. – Сейчас он нам задаст.

Это уж точно! И я половчее перехватил лом. Для самообороны.

Мы погасили везде свет и затаились за первой взломанной дверью. Прислушались: кто-то появился в подвале. И не один. Они разговаривали.

Голос Вадика мы узнали сразу, а другой был нам незнаком. Но мы его тут же вспомнили – по характерной примете.

– Вот блин, – ругнулся Вадик. – Коробки какой-то козел раскидал!

– Ну, где т-твои шпионы? – спросил незнакомец.

– Где-то здесь были…

– И чего т-ты засуетился? П-подумаешь!

– Так они ж тебя засекли! Видели, как ты мою тачку угонял! И видели тебя в «Сыщике»! Врубился? А у них отец в этом… как его… в Интернете служит. Мент он у них, полковник, в натуре!

– Да ты что! В Интерполе?

– Ну да, в Интерполе. Я ж говорил, нельзя, чтобы один человек две работы делал! И угонял, и разыскивал! Тебе из «Сыщика» надо линять. Иначе нам Бабай головы, в натуре, снимет.

Ничего не поймешь – загадками какими-то говорят. Мы бы с Алешкой переглянулись, но в темноте все равно не видать. Да и замерли от страха, моргнуть боялись.

– Ну-ка, т-тащи их сюда. П-прячутся где-то.

– Эй вы! – заорал Вадик. – А ну вылазь!

Щас-с! Разбежался! Нашел дураков.

Загремели коробки, зазвенели бутылки – видно, Вадик взялся за поиски.

Алешка не удержался и хихикнул. Хотя мне было не до смеха. Я понял, что мы случайно узнали нечто такое, что ни в коем случае не должен знать посторонний.

– Э! Г-гляди, Вадим! З-замки сорваны!

Они бросились к двери, распахнули ее и, сверкая фонариками, простучали подошвами к следующей двери.

– И здесь! – завопил Вадик и заругался, топая ногами.

Он все еще орал и топал, а мы у них за спиной выскользнули за дверь и на цыпочках взбежали по лестнице и вылетели во двор.

Я даже не помню, как мы оказались дома и заперлись на оба замка. Отдышались. Немного пришли в себя.

– Дим! – ахнул вдруг Алешка. – Я мамины книжки в подвале забыл, на столе… Когда магнитофон включал…

Глава III

Из дома – ни на шаг!

Честное слово, лучше бы я согласился на роль Дурака. Играть дурака на сцене намного безопаснее, чем оказаться дураком по жизни…

Родителей дома не было. Мы ушли на кухню – подальше от входной двери, так нам казалось безопаснее. Но только-только мы немного успокоились, как в прихожей раздался звонок – длинный, требовательный, угрожающий.

– Не открывай, – шепнул Алешка, распахнув глаза. – Нас дома нет!

Я на цыпочках пробрался в прихожую и прильнул к глазку. За дверью маячило искаженное оптическим стеклом лицо Вадика. Он жал на кнопку звонка, и тот звенел у меня над головой так, что хотелось заткнуть уши.

А Вадик все звонил и орал:

– Эй! Хозяева! Отворите! Я вашу расчетную книжку нашел! Эй!

Он для верности еще постучал кулаком в дверь и наконец ушел. Я перевел дух и отнял ладони от ушей. А Лешка подбежал к окну в комнате, осторожно выглянул.

– В подвал пошел, – сообщил он. – И книжка у него, точно. Надо ее выручать.

– Это нас надо выручать! – сказал я.

– Папе, что ли, расскажем? – предложил Алешка.

– Не пойдет! – решительно отверг я его заманчивое на первый взгляд предложение. И я доходчиво объяснил Алешке, почему: – Это ты плоховато придумал. То мы от одного Вадика бегаем, а то придется еще и от папы удирать.

– Да, – согласился Алешка. – Не похвалит.

Мягко говоря.

Но выкручиваться как-то надо. И Алешка сообразил:

– Дураками притворимся. Только не сразу, пусть Вадик остынет немного.

Насчет дураков – это он хорошо придумал. Нам уже раньше удавался этот надежный способ ухода от ответственности.

И тут снова в прихожей раздался звонок. На этот раз – хитрый, вкрадчивый, короткий.

– Пусть звонит, – усмехнулся Алешка. – Мы еще не пришли.

Вкрадчивый звонок повторился.

И мы опять ушли на кухню, чтобы не трепать себе нервы. Разогрели ужин, нарезали хлеб, вскипятили чайник.

А вкрадчивый звонок сменился длинным, требовательным, угрожающим.

– Озверел Вадька, – хихикнул Алешка.

Мы пили чай и посмеивались. А когда вместо звонка послышались отчаянные стуки в дверь, Алешка опять хихикнул и сказал:

– Ручки не отбей, упорный и настойчивый.

Я все-таки не выдержал и пошел в прихожую полюбоваться на упорного и озверевшего Вадика. Выглянул в глазок…

За дверью я увидел искаженное оптикой мамино лицо. А когда распахнул дверь, то понял, что оно искажено не столько глазком, сколько гневом.

– Оглохли? – сердито спросила мама, поднимая с пола сумки и передавая их мне. – Все руки отбила. Вы что, уснули?

– Телевизор громко орал, – мигом нашелся Алешка.

Мама недоверчиво глянула на него, сняла плащ и пошла на кухню.

– Надо ее отвлечь, – шепнул мне Алешка, – чтобы про книжки не вспомнила.

– Отвлекай, – переложил я на него трудное дело.

Но Алешку трудности не пугают. На кухню он вошел, держась за щеку и морщась, как от кислого.

Мама все еще сердито выкладывала из сумок продукты и ворчала. И тут она увидела Алешкину пантомиму. И вся ее сердитость мгновенно сменилась озабоченностью:

– Что с тобой? Зуб?

– Ухо, – простонал Алексей.

Это он хорошо придумал. В сочетании со звонками, которые мы долго не могли услышать, звучало убедительно.

– Без шапки добегался, – ахнула мама, мгновенно поставив диагноз. – Марш к Френкелю. Собирайся! Живо!

Она покидала продукты в холодильник и взялась за телефон.

Френкель – это бывший мамин одноклассник, который стал очень хорошим и знаменитым ото… отола… ри… В общем, ушным врачом. Ухо, горло, нос – словом. И живет он в нашем доме и в нашем подъезде. И мама беззастенчиво пользуется тем, что в седьмом классе этот ушник был в нее влюблен.

– Яша! – крикнула мама в трубку таким голосом, будто Лешка вообще без уха остался. – Ты дома? – А где же еще, подумал я, если он по телефону отвечает. – Я сейчас своего младшего к тебе приведу. По-моему, у него отит! Спасибо! Бегу!

Она сорвала с вешалки старую папину ушанку, нахлобучила ее Лешке на голову и завязала тесемки. Алешка взвыл. Но мама уже тащила его на лестничную площадку и вызывала лифт. Я с интересом последовал за ними.

– Ма! – вопил Алешка, пытаясь содрать шапку. – Уже все прошло! Я пошутил.

– С ушами не шутят! – сказала мама, затаскивая его в лифт.

Яков Ильич был страшен – в белом халате, в белой шапочке и с круглым блестящим зеркалом на лбу.

– Ну-с, молодой человек, прошу, – и он величественно показал Алешке на кресло. – Нервных просим удалиться, – сказал он нам с мамой.

– Мы не нервные, – поспешила мама. – Мы – сочувствующие.

А сочувствовать было чему. Маленький Алешка съежился в громадном врачебном кресле и с ужасом смотрел, как Яков Ильич выбирает из кучи блестящих инструментов самую большую воронку. Мама даже зажмурилась.

– Снимайте головной убор, юноша.

– Не снимается, – отчаянно пролепетал Алешка. – Узел навечно затянулся.

– В нашем мире ничего нет вечного, – рассудительно ответил Яков Ильич и разрезал тесемки устрашающими ножницами. Такими только уши обрезать.

Потом он вставил воронку узким концом Лешке в ухо и пустил туда «зайчика» своим зеркалом. И долго в Алешкино ухо смотрел. Вытащил воронку, бросил ее в продолговатый тазик, взял себя за подбородок и сказал:

– Да-с… Если бы у меня были такие уши…

Мы с мамой замерли в ожидании самого ужасного. Сейчас он скажет: я бы их отрезал вот этими ножницами и выбросил бы в мусоропровод. И он продолжил как-то грустно-мечтательно:

– Да-с… Если бы у меня были такие уши, я стал бы самым счастливым человеком.

Не много же ему для счастья надо.

– Да-с… Если бы у меня были такие уши, как бы я их берег! Как бы я их мыл, мыл и мыл! – И грозно уставился на Алешку: – Признавайся, когда ты мыл уши в последний раз? В первом классе?

– Во втором, – буркнул Алешка. – Когда в бассейн ходили.

Мама покраснела. А я понял, что Алешке сегодня грозит крутая головомойка. Ухомойка, точнее.

– Извини, Яша, – сказала мама. – Мы больше так не будем.

– Надеюсь, – и Яков Ильич улыбнулся: – Заходите, если что…

«Ни за что», – прочитал я в Алешкиных глазах.

Дома мама сказала:

– Не знаю, как там твои уши. И что в них разглядел Яшка, но будешь сидеть дома. Два дня, как миленький.

Нас это вполне устраивало. Уж очень не хотелось попасть Вадику под горячую руку.

– А как же книжки? – спросил меня Алешка, когда мы ложились спать.

– Придумаем что-нибудь.

– Вот ты и придумай, – сказал он, – а с меня хватит. Так еще и к зубному угодишь.

Тут мы услышали, что наконец-то пришел с работы папа, и живо уткнулись носами в подушки.

– Что так долго? – спросила его мама.

– Оперативное совещание. В городе участились угоны машин. Наш отдел подключили к розыску.

– А Интерпол тут при чем? – удивилась мама.

Папа засмеялся вполголоса, чтобы нас не разбудить:

– Наверное, потому, что угоняют иномарки.

И они ушли на кухню.