На то, что носатая ворчливая Авдотья называла меня Золушкой, я не обижалась, потому как трудиться на черных работах навыкла с детства. Да и узнала, что она добрая была. Стала жить-поживать в Авдотьиной избушке, которая стояла в конце села, на отшибе. Ее избушка с крыльями покрытой посеревшей дранкой крыши была похожа на присевшего журавля. Вскоре «на отшиб» пришла моя старшая подружка Аниська Петрина и осталась у Авдотьи на весь вечер. Вот уж наговорилась я с ней тогда, так наговорилась. Авдотья, сдвинув мшистые брови, даже прикрикнула:
– Угомонись, сорока, а то Григорию пожалуюсь!
Заерзала я после этих слов со страху. А вдруг и впрямь пожалуется и не стану я стригачкой? Но потеплевший Авдотьин взгляд успокоил меня. Да и то сказать – ни о чем плохом мы не говорили. И Авдотье, видать, интересно было нас послушать. Я Аниське все про странников толковала. Мечтательно так…
– Вот ведь какие люди есть, – говорила я, – Христа ради дом покидают. Ходят по святым местам, живут, как птицы небесные, которые… как там в Евангелии? Ну, в общем, как птицы, которые не сеют, не жнут, а кормит их Отец Небесный. Так и страннички, ходят по белу свету, питаются тем, что им Христа ради подадут, ночуют где придется.
– А что ж хорошего в такой жизни? Ходить куда-то, как бродяга. У нас вон – храм под боком. Ходи в него, молись, – почесав нос, проворчала Авдотья.
– А для странника весь мир – храм. Богом созданный, – сказала я и замялась, перебирая на коленях складки своего серого платья. – Странники мне говорили, что вся природа молится, как народ в храме… И птицы, и трава, и звезды хвалят Господа, радуются Ему.
– Батюшки святы! – всплеснула короткими руками Авдотья. – Разве трава может молиться и радоваться?
– Ой, что-то я не то сказала… – стеснительно проговорила я, опять потеребив платье. – Не то, что-то не то… Лучше я вам сказание странников приведу. Они сказывали, как шел Господь с учениками Своими и радовался земле и небесам. От взора Его святого лучи светлые исходили, звезды на небе славу Ему воссылали, а травы зеленые и цветы пестряные и вся тварь земная, и птицы, и звери к стопам Его припадали. И вот встретил Господь человека, а тот не заметил Его. Мимо прошел. И сказал Господь ученикам Своим: «Смотрите: земля в цветочках пестряных радуется Мне. Смотрите: небо звездами славу Мне воссылает. Только человек не замечает Бога своего. Потому отнимается от него радость и передается птицам небесным, да зверям лесным, да цветам пестряным». С тех пор природа радуется Богу и молится ему.
– А человек? – изумленно спросила Авдотья. – А как же человек?
– Человек? Ну, если он заметит радость природную, тоже радуется.
– Да-а-а, – задумчиво сказала Анисья, – тебе бы, Лизка, стишки писать. Хотя как сказать? Не зря же в Псалтыри сказано, что и небеса могут поведать славу Божию.
– Вот-вот, – обрадовалась я.
– Да… Псалмопевец Давид глядел на природу и говорил: «Когда взираю я на небеса Твои – дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, что посещаешь его?»
Подивившись такому знанию Псалтыри, я опять сказала:
– Вот-вот…
– Ну что ты заладила: «вот-вот, вот-вот»? Я тоже странников слушала. Как они ночуют под березкой на кочке, просыпаются на зорьке и дальше идут, молятся, Бога славят. А если ненастье, гроза, или буран, или мороз трескучий? Это ж какое испытание? Бывает, что лихие люди пристанут, всю еду из котомки отнимут и денежки, ежели они есть… Конечное дело, Господь хранит Своих. Потому, чтобы странником быть, надо крепкую веру иметь. Молиться Богу о помощи. Неусыпной молитвой молиться и нипочем не унывать. А не так что – захотелось постранничать, по Христовым стопам пойти, взяла да и пошла. Было ведь такое дело, что апостол Петр решился за Христом по морю пойти. Чуть не утоп…
Я вспомнила слова старца Григория: «Умница, Аниська, право слово, умница. Да ты, егоза, и сама это увидишь».
«Вот и увидела», – подумала я про себя, а вслух спросила:
– Аниська, а ты сама-то не хотела бы странницей стать?
Облачко задумчивости затянуло ее лицо. Анисья, словно отгоняя его, провела по лицу ладонью и, устало покачав головой, сказала:
– Конечно, хочется. Только не получается… Наверное, Господь на другой подвиг меня призывает… Вот не стало Василия Карпунина, когда-то и Григорий уйдет от нас. Кто тогда его стригачек окормлять будет?
– Как – кто? Священники, – возвысила свой голос Авдотья.
– Мнится мне, что не станет скоро священников, – покачала головой Анисья.
– Как так? – вопросительно привстала со скамейки Авдотья.
– Не знаю, как… Только время такое приходит… приходит время…
Я ничего не поняла. Почему не станет священников? Куда они подеваются? Какое время приходит? Пока я размышляла, что к чему, Анисья засобиралась домой и вскоре ушла.
Авдотья, разбирая стол, нахмурилась и с немытыми чашками в руках обратилась ко мне:
– Ну чего ты, Лизка, о странниках взялась рассусоливать?
– А чего? Я ничего… Я их много повидала, много чего послушала.
– А то, что Аниська сама странствовала, не знаешь? – сказала Авдотья и так сердито поставила чашки на стол, что они недовольно загремели.
– Как так? – удивилась я и даже обиделась. «Подружка… – подумалось мне. – Слушает мои мечтательства о странничестве, корит, а сама не говорит, что странницей была. Что ж это за подружка…»
Взгляд Авдотьи помягчал.
– Аниська о своем странничестве не любит рассказывать. Только народ все равно об этом знает. Шило в мешке не утаишь.
– Как же она странствовала?
– Это у нее от мамы пошло. Анна, она ведь по молодости шустрой была. На Вышу, в Саров и в Тамбов на богомолья ходила. А потом Аниську в паломничества стала отправлять. Она со странницей Верой даже в Киев ходила. А лет пять назад Анна отправила ее в странничество с блаженной Машей. Она родом из села Конобеево, потому ее зовут Машей Конобеевской. А еще зовут Машей Большой.
– Потому что она высокая?
– Да нет, Золушка, ростом она небольшая. Духом она высокая, большая.
– А как про это узнали?
– По ее жизни. Жила она так, как ты говорила. Христа ради ушла из дома. Ночевала где придется. То в глухом лесу, то в колючем стогу, то на голой стылой земле… Жила, как птицы, которые не сеют, не жнут, а кормит их Отец Небесный. Только кормилась-то она чем? Народ даже не знает, что Маша Конобеевская ела. У кого бы ни была в гостях – никогда ничего не ела. Аниська с ней долго странствовала и вместе с ней голодала. Все претерпела – и зной, и стужу. И ночевала где придется, порой прямо под открытым небом. Маша Большая называла Аниську Любаткой, ну это вроде как любимица. «Любатка, – говаривала странница, – сейчас ты цыпленочком за мной ходишь, а потом сама кур будешь водить». Потому-то Аниська и говорит, что у нее особый путь, не страннический. Маша Большая предсказала ей, что она будет за собой кур водить. Вот какой у нее путь.
– Она что, птичницей станет? – спросила я растерянно.
Авдотья широко улыбнулась:
– «Кур за собой водить» – значит женщин и девиц вести за собой. Вести по пути спасения души. К этому Марша Конобеевская Аниську в странствиях приуготовляла. К этому ее и старец Григорий приуготовляет.
«Вот так вот, – подумала я, – какая же она зоркая – носатая, лупатая бабулька. Что ж она ворчала: странники, мол, это бродяги?» И вдруг до меня дошло. Она проверяла, понимаю ли я страннический подвиг.
– Да… Молитвенник он, старец Григорий Томин, – продолжала между тем Авдотья.
– Расскажи о нем что знаешь, – попросила я.
– Чего тут рассказывать? – задумалась Авдотья, а потом встрепенулась: – А знаешь ли ты, Золушка, что он не Томин?
– Как так?
– По фамилии он Коныгин. Имя у его отца было Артамон, а народ звал его Тома. Потому Григория и прозвали – Томин. Прозорливый он, прозорливый. Был такой случай. Как-то возвращались с покоса двое ялтуновских мужиков. Решили зайти к нему. «Зайдем, поболтаем», – сказали они промеж собой. Когда подошли к дому старца, то увидели, что он стоит на пороге. В одной руке держит пустой стакан, в другой ложку. Положив ложку в стакан и как будто что-то перемешивая, он протянул мужикам этот стакан и говорит: «Нате, поболтайте!»
А однажды пришли к нему из странствий Маша Большая и Аниська Петри-на, стали рассказывать, где побывали, что видели. Старец слушал, перебивал и сам дополнял их рассказы. Спрашивал: «А вот об этом почему вы забыли рассказать? И вот об этом тоже…» И сам рассказывал о том, что они пропустили.
Григорий тоже когда-то странствовал, а потом поселился в селе Польное Ялтуново у Пелагеи Блохиной. У нее в саду домик небольшой есть. Там и живет старец вместе с Феодосией, которая домик этот в порядке держит. Некоторые насмехаются над ней: мол, молодых чурается, а со стариком живет. А на самом-то деле она у Григория вроде келейницы.
