– Американского актера! – мрачно уточнил Гитанас.
– …чтобы тот занялся для него чем-то вроде корпоративного пиара. И вот уже больше часа, – глянув на часы, Иден с преувеличенным ужасом приоткрыла рот, распахнула веки, – я пытаюсь ему объяснить, что моих актеров съемки и сцена интересуют куда больше, чем, скажем, международные капиталовложения. К тому же они склонны сильно преувеличивать свою грамотность. И еще я пытаюсь объяснить Гитанасу, что ты, Чип, не только прекрасно владеешь языком и всяким специальным жаргоном, но тебе даже не надо прикидываться специалистом по капиталовложениям – ведь ты и есть специалист!
– Я вычитываю за почасовую оплату юридические документы, – уточнил Чип.
– Специалист по юридической терминологии. Талантливый сценарист!
Чип и Гитанас переглянулись. Что-то в облике Чипа привлекло литовца – быть может, внешнее сходство.
– Ищете работу? – спросил он.
– Пожалуй.
– Наркотиками балуетесь?
– Нет.
– Мне необходимо пойти в туалет, – возвестила Иден. – Эйприл, крошка, пойдем со мной. Захвати рисунки.
Эйприл послушно спрыгнула с дивана и подошла к матери.
– Рисунки забыла, моя хорошая. Вот они. – Иден собрала листы цвета слоновой кости и повела Эйприл к дверям. – Пусть мужчины поговорят.
Гитанас прикрыл рукой лицо, помял пухлые щеки, потер светлую щетину. Глянул в окно.
– Вы член правительства? – спросил Чип.
Гитанас слегка наклонил голову.
– И да, и нет. Был несколько лет, но наша партия скапутилась. Теперь я предприниматель. Предприниматель при правительстве, можно так сказать.
Один из рисунков Эйприл остался лежать на полу между диваном и окном. Вытянув ногу, Чип пододвинул его поближе к себе.
– У нас там выборы за выборами, – продолжал Гитанас. – О них уже перестали сообщать в международных новостях. Слишком много выборов – три-четыре раза в год. Главная отрасль национальной промышленности – выборы. Больше выборов в год на душу населения, чем в любой стране мира. Даже больше, чем в Италии.
Эйприл нарисовала традиционный портрет мужчины – палочки-кружочки-прямоугольники – но вместо головы снабдила его черно-синим водоворотом перепутанных ломаных линий, не голова, а грязные, агрессивные каракули. На обороте сквозь бумагу цвета слоновой кости проступали небольшие фрагменты диалога и ремарки.
– Вы верите в Америку? – продолжал Гитанас.
– Господи, ну и вопрос! – изумился Чип.
– Ваша страна спасла нас, и она же нас погубила.
Мыском ботинка Чип отогнул уголок рисунка и увидел знакомые слова:
Мона(сжимая револьвер). Что плохого в любви к самой себе? Разве в этом проблема?
То ли бумажный лист неожиданно отяжелел, то ли нога у Чипа устала – он снова уронил страницу на пол, затолкал ее поглубже под диван. Руки и ноги замерзли, даже слегка онемели. Зрение помутилось.
– В августе Россия объявила себя банкротом, – продолжал Гитанас. – Может, слыхали? Это было в международных новостях, в отличие от наших выборов. Экономическая новость. Важная для инвестора. И для Литвы тоже: наш главный торговый партнер обременен валютными долгами, а рубль обесценился. Угадайте, чем они станут расплачиваться за наши яйца – рублями или долларами? А также за шасси для грузовиков с единственного работающего в нашей республике завода? Рублями, разумеется. Впрочем, грузовики собирают в Волгограде, а тамошний завод закрылся, так что мы даже рублей не получим.
Чип не испытывал особенной горечи по поводу краха «Академического пурпура». Не придется вновь перечитывать сценарий, не придется никому его показывать – облегчение при этой мысли сравнимо только с тем, какое он испытал в туалете «Фанелли», когда извлек наконец лососевое филе из промокших штанов.
Вся эта морока, в которой плавали груди, знаки переноса, поля в дюйм шириной, растаяла, и он вернулся в пестрый и многообразный мир, забытый бог весть как давно. Годы тому назад.
– Все это очень интересно, – сказал он Гитанасу.
– Интересно. Интересно, – кивнул тот, все так же зябко обнимая себя. – Бродский говорил: «Свежая рыба воняет всегда, мороженая – только тая». Началась большая оттепель, мелкую рыбешку достали со льда. Мы страстно боролись за то и за это. Я сам участвовал. Еще как участвовал! Но экономика была в развале. В Нью-Йорке я славно провел время, вернулся домой – упадок, депрессия. В 1995-м мы привязали лит к доллару – слишком поздно и начали приватизацию – слишком быстро. Не я принимал решение, но я бы поступил так же. Всемирный банк мог дать нам деньги, но требовал: приватизируйте! О’кей, мы продали порт, продали авиалинию, продали телефонную сеть. Обычно самую большую цену предлагали американцы, изредка – европейцы. Все задумывалось по-другому, но как иначе? В Вильнюсе ни у кого наличных не имелось. Телефонная компания говорила: ладно, пусть у нас будет иностранный хозяин с большими карманами, зато порт и авиалинии останутся на сто процентов литовскими. Порт и авиалинии рассуждали точно так же. Но сначала все было о’кей. Приток капитала, на прилавках мясо получше, свет стали реже отключать. Даже погода и та улучшилась. Рэкетиры требовали твердую валюту, но такова постсоветская реальность. Сначала оттепель, потом гниль. Бродский до этого не дожил. Итак, сперва все о’кей, а потом в разных странах – экономический крах. Таиланд, Бразилия, Корея. Тут начались проблемы – капитал отзывали назад, в США. Выяснилось, например, что национальные авиалинии на 64 процента принадлежат «Квод-Ситиз фанд». Что это такое? Взаимный инвестиционный фонд, которым управляет молодой парень по имени Дейл Мейерс. Вы в Америке и слыхом о нем не слыхали, но в Литве это имя знакомо каждому взрослому гражданину.
Эта повесть о неудачах, похоже, весьма занимала Гитанаса. Давно уже Чип не испытывал такой явной приязни к другому человеку. Его приятели «извращенцы» в университете Д. и в «Уоррен-стрит джорнал» в приватных беседах отличались безудержной откровенностью, которая в зародыше уничтожала всякую возможность подлинной дружбы, а нормальные люди вызывали у Чипа одну из двух полярных реакций: успеха он пугался и завидовал ему, неудачников избегал, страшась заразиться. Но тон Гитанаса пришелся Чипу по душе.
– Дейл Мейерс проживает на востоке Айовы, – рассказывал Гитанас. – У него есть два помощника, большой компьютер и портфель на три миллиарда долларов. Дейл Мейерс утверждает, что вовсе не собирался приобретать контрольный пакет акций наших авиалиний. Изъяны компьютерной биржи, говорит Дейл. Кто-то из его помощников ввел не те данные, и компьютер знай себе скупал литовские авиалинии, не показывая общее количество уже приобретенных акций. О’кей, Дейл принес литовскому народу извинения за свой недосмотр. Он-де понимает, как много значат национальные авиалинии для экономики страны и для самоуважения. Но в России и в странах Балтии кризис, билеты Литовских авиалиний никто не покупает. Американские инвесторы забирают деньги из «Квод-Ситиз». Дейл должен платить по счетам, он вынужден реализовать наиболее ценное имущество Литовских авиалиний, то есть самолеты. Три «Як-40» достанутся компании воздушных перевозок в Майами. Шесть турбовинтовых машин будут проданы только что созданной пассажирской авиакомпании в Новой Шотландии. Уже проданы, вчера. Раз – и нет национальных авиалиний.
– О-хо-хо! – вздохнул Чип.
Гитанас яростно закивал.
– Вот именно! Именно! О-хо-хо! Жаль, что нельзя летать на шасси для грузовиков. О’кей, потом… потом американский конгломерат «Орфик Мидленд» ликвидирует порт Каунас. Тоже раз – и нету. О-хо-хо! А потом шестьдесят процентов Банка Литвы достались филиалу какого-то банка в Атланте, штат Джорджия, и этот филиал ликвидировал наши валютные резервы, в один прекрасный день вдвое повысив нам проценты по кредитам. Почему? Чтобы покрыть серьезные убытки по «Дилберт Мастеркард». О-хо-хо! Интересно, говорите? Литва отнюдь не в выигрыше! Литва в заднице!
– Ну, как дела? – поинтересовалась Иден, возвращаясь в офис вместе с Эйприл. – Не хотите перейти в конференц-зал?
Гитанас положил на колени кейс и открыл его.
– Жалуюсь Чипу на Америку.
– Садись, лапочка, – сказала Иден дочери. Она принесла с собой большой лист бумаги и расстелила его на полу возле двери. – Вот бумага получше. Сделаешь большую картину. Как я. Как мамочка. Большую-пребольшую картину.
Эйприл уселась на корточки посреди листа и начертила вокруг себя зеленый круг.
– Мы обратились за помощью к Всемирному банку и МВФ, – продолжал Гитанас. – Они подтолкнули нас к приватизации и, быть может, соизволят теперь заметить, что в новоявленном рыночном государстве царит анархия, складываются мафиозные структуры, многие люди перешли на натуральное хозяйство?! К несчастью, МВФ разбирает жалобы обанкротившихся государств по очереди, в зависимости от их ВВП. В прошлый понедельник Литва значилась в этом списке на двадцать шестом месте, теперь мы на двадцать восьмом. Нас обошел Парагвай. Парагвай всегда нас обходит.
– Ох! – вздохнул Чип.
– Не знаю уж почему, Парагвай сделался проклятием моей жизни.
– Говорю тебе, Гитанас, Чип подходит как нельзя лучше, – вставила Иден, – но послушай…
– МВФ сможет начать действовать не раньше чем через три года!
Иден опустилась в кресло.
– Вы не могли бы поскорее закончить с этим?
Гитанас сунул Чипу под нос распечатку из кейса.
– Это веб-страница, видите? «Госдепартамент США, отдел по делам Европы и Канады». Здесь говорится: экономика Литвы находится в состоянии глубокой депрессии, уровень безработицы достиг двадцати процентов, электричество и воду в Вильнюсе подают с перебоями, в других городах их нет вообще. Какой бизнесмен станет вкладывать деньги в такую страну?!
– Литовский бизнесмен? – предположил Чип.
