Энигма. Книга 2

Глава 1

{«Это всегда должен быть я, Энигма. Запомни это. Мы с тобой связаны.»}

Раньше я никогда не чувствовала эту особую, эмпатическую связь с другим человеком, которую невозможно ни с чем перепутать. Несмотря на то, что подобная «нить» всегда соединяет души матери и ребенка, я никогда по-настоящему не проникалась маминой болью, и была лишь сторонним наблюдателем разрушающих ее эмоций.

Да, я переживала за Элисон, когда видела ее страдания, но куда сильнее меня ранило собственное чувство вины, сдавливающее в тугой кокон, покрепче капсулы Мака.

Любое мое стремление спасти близкого человека или оказать ему помощь, всегда начиналось со слова «я».

{Моя вина.

Мое сожаление.

Мой долг…

Мир вращается только вокруг меня. Он такой, каким я хочу его видеть.}

И поэтому, я испугалась. Мне стало страшно, от того, что рядом с Маком, я забывала об этом «я». Еще хуже стало в тот момент, когда поняла, что без его присутствия – меня словно вовсе нет. Нет ничего страшнее, чем сомневаться в своей реальности, смотреть на небо, солнце и звезды, и задавать себе одни и те же вопросы: «Это все по-настоящему? Кто я? И зачем существую, если кажется, что у меня нет никакой свободы воли, а вся моя жизнь – сплошной коктейль из боли и вечной погони за недостижимой мечтой?»

У каждого она есть. Недостижимая мечта. Идеал, к которому мы стремимся. Совершенный образ, без которого наше существование бессмысленно. В детстве, моим любимым занятием была визуализация (хотя об этом термине я узнала куда позже). Я просто закрывала глаза и представляла себя взрослой, роскошной девушкой, звездой сцены, окруженной друзьями и близкими… свободной, красивой, а главное – любимой. Картинка всегда заканчивалась одинаково: я встречаю рассвет на балконе своего уютного и просторного дома у океана. Я живу в гармонии с собой, я знаю, что с моими близкими все хорошо, а у меня есть «завтра» и свобода воли.

А еще у меня есть Он. Мужчина Моей Мечты.

Тот, с кем сердце больше не ищет других. Особенный. Словно созданный для меня. Мой неидеальный идеал, в котором я буду любить все недостатки. Он обнимает меня со спины, а я смотрю то на пену, рожденную бурными волнами, то на внутренний двор нашего дома, где наши дети играют с большой собакой. Мне был неважен пол моих детей, но «мое кино» всегда показывало мне мальчика и девочку.

Банальный у меня «Идеал». Но недостижимый уж точно. И горько каждый раз от этой мысли, потому что хочется быть уверенной в том, что игра (то есть, сама жизнь) стоит свеч. Что жизнь может стать такой, какой на моем незримом посторонним слайде.

{«Мой опекун говорил: „Мы здесь для того, чтобы быть счастливыми, Кэндис. Позволь себе все, о чем ты мечтала, и Вселенная даст тебе это. Позволь, откинув все страхи и сомнения.

– Кто такая Вселенная? Что значит „позволить себе“? – я всегда слушала его с открытым ртом, и задавала много глупых вопросов. И, конечно, я не понимала многих его ответов, и его слов, сказанных слегка задумчивым тоном.

– Я имею в виду, иметь намерение, Кэндис. Вселенная… это место, где есть все. И где нет ничего. Но я больше склоняюсь ко второму варианту.“»}

Легко сказать, Руфус, «позволить себе».

Макколэй не мой родственник, не близкий мне человек, он лишь тот, кто все это время проводил эксперименты над моим сознанием и телом, и, кажется, добился того, чего хотел – я начала медленно сходить с ума.

Но куда хуже то, что сейчас меня ломает изнутри, стоит лишь вспомнить холодный взгляд зеленых глаз, что даже в воспоминаниях затягивают в свой колдовской омут, заманивая в черную дыру, его бездну.

Он что-то сломал во мне, испортил.

Искусным движением рук злой гений буквально «вскрыл» меня и «настроил» струны моей души под себя, словно я – робот, которого можно запрограммировать так, как ему вздумается, соединив необходимые проводки, нервные окончания. Только он не ожидал того, что я могу и током ударить… в ответ.

То, что Макколэй сделал со мной, действительно похоже на искусственную установку почти сверхъестественной связи. Когда волей-неволей воспринимаешь человека, не как отдельное существо, а как часть своего организма. Каким бы он ни был, какую бы опасность в себе не таил…

Я почувствовала это всей кожей, каждым атомом изнывающего от переизбытка эмоций сердца, когда мы были в Хранилище.

Я пытаюсь его изгнать, оборвать эти узы, и выбраться из ментального шибари, которое невозможно увидеть – лишь почувствовать… но разве можно отвергать часть себя?

Все началось немного раньше, еще до Хранилища. Пришло время разобраться в клубке противоречивых чувств и вырваться из капкана необдуманных поступков.

Впервые я ощутила эту связь в ту ночь на Бали. Я проснулась в холодном поту, со скованным ледяными иглами сердцем… в ушах стучала кровь, но ее ток не заглушал других пугающих меня звуков. Сначала я подумала, что их издает дикий зверь, случайно забредший на территорию виллы, и лишь спустя несколько секунд поняла, что низкое рычание, сдерживаемые крики боли принадлежат Макколэю.

И это было странно… ведь позже, я убедилась в том, что Макколэй находился в операционной, и между нами было довольно большое расстояние и звук падающей воды, но я слышала все так, словно он находился рядом. Будто голос Мака звучал у меня в голове. Это было первым «звоночком» безумия…

Я все списала на проделки «датчика», напрочь исключив другие варианты, несмотря на то, что мою голову простреливала невыносимая боль, от которой самой хотелось выть во весь голос. Собравшись с духом, я накинула халат на голое тело и побежала в лабораторию – естественно я была уверена в том, что Карлайл находится там, и еще больше была уверена в том, что Мак будет не рад меня видеть.

Прорвавшись, через «водяную стену» водопада, я замерла на пороге: приложив ладони к губам, я сдержала крик, глядя на капсулу, стеклянная гладь которой переливалась всеми цветами радуги. Сам аппарат издавал непонятные космические звуки, но я все же решилась подойти к капсуле и заглянуть в систему Управления. Надпись на экране гласила: «До завершения Стабилизации и диагностики живого организма Angius осталось девять минут.»

Сквозь плотное стекло и призму переливающихся бликов света, я рассматривала Макколэя. Он больше не кричал… казалось, мужчина мирно спал, но я видела, как быстро вздымалась его грудь и сама не заметила, как моя начала опускаться в такт с дыханием Мака. Сердце больно билось о ребра, но я знала, что должна сделать это…

Зайти в его лабораторию. Самым постыдным было то, что я хотела этого сама, а не только потому, что именно это велел сделать Палач в своем последнем письме. Мысленно я оправдывала свой поступок тем, что имею полное право проникнуть в душу Мака, потому что он первый начал залезать в мою.

Я хотела своими глазами увидеть каждый «скелет» в его шкафу. И прекрасно знала, что лаборатория Мака – это не только святая святых Карлайла, непробиваемый, как и его душа, холодный бункер… но и целый клад ответов на мои вопросы.

И у меня оставалось лишь восемь минут, чтобы урвать хоть малейшую крупицу бесценной информации, получить хотя бы один маленький ответ…

И, конечно же, я пожалела о том, что вообще туда проникла. Пора бы уже начать учиться на своих ошибках, ведь в прошлый раз подобная глупость не привела ни к чему хорошему.

И увидела я достаточно для того, чтобы всерьез испугаться и в очередной раз почувствовать, как весь мой внутренний мир переворачивается подобно песочным часам.

Первое, что увидела, оказавшись за открытой дверью лаборатории – это огромную голограмму глобуса, на которую были направлены вибрирующие лучи разных цветов. На самой карте мира, мерцали красные точки, каждая из которых была подписана.

{Землетрясение в Сан-Франциско. Семь баллов.

Ураган, охватывающий Флориду, Кубу и часть Мексики…

Различные взрывы, извержения вулканов, цунами, природные катаклизмы, и не только… это бы не выглядело так жутко, если бы каждая из этих надписей не была бы датирована числом из будущего.}

Мне стало не по себе. Мурашки мгновенно атаковали каждый дюйм кожи, потому что этот долбаный глобус был не что иное, как план по уничтожению нашей планеты, как бы парадоксально это ни звучало.

Потому что те единичные точки с прошедшими датами, с присвоенными им военными действиями, или природными катастрофами, совпадали с реальными событиями на планете. Я никогда особо не следила за мировыми СМИ, но новости о самых глобальных бедствиях всегда были на первой страничке, при входе в систему «Алекс» и невольно попадались на глаза.

{ Я хочу, чтобы ты запомнила одну вещь. Я приоткрою тебе завесу тайны: он – ядерная бомба. Если ты не примешь нашу сторону, все потеряет смысл. Все исчезнет,} – {пророчество Палача навязчиво пульсировало в висках, пока я стояла и жадно глотала ртом воздух. }

Я все равно до конца не понимала, что означают его слова, но вполне могла поверить в то, что Карлайл может оказаться безумцем, который хочет каким-то образом поработить весь мир, сделать из Земли свою лабораторию или личную колонию. Провести глобальный эксперимент, где каждый человек будет закован в капсулу его личного изобретения. Черт, я уже не раз убедилась в том, что в голове у этого человека может быть что угодно. Иногда складывается такое впечатление, что он мнит себя великим программистом, создавшим старенькую игру «The Sims» и стремится к утопии, где он будет главным постановщиком и создателем всех событий, а мы так – простые смертные люди, свято верующие в то, что мы что-то в этой жизни решаем, и идем пить кофе, потому что хотим этого, а не потому, что он нажимает на соответствующую кнопку на своем пульте мироздания. К слову, эту игру запретили почти в то же самое время, когда изобрели систему каст, но в моей «чудо-библиотеке» можно было найти все, что угодно.

Все это звучало бы глупо, если бы я не знала, не прочувствовала на своей коже, насколько Карлайл циничен. Я давно поняла, что люди для него лишь скопление клеток и атомов, которые представляют для него интерес, только когда он смотрит на них через призму микроскопа.

Но, конечно, как и любой девушке, мне присуща наивность и глупость, и я позволила себе думать… что, несмотря на то, что он делал со мной, я – особенная.

{Ты мое исключение, – чувственный шепот из моих воспоминаний вызывает озноб во всем теле.}

Долбаное заклинание, которое еще больше окутало меня сетями Карлайла.

Прекрасно понимая, что времени у меня осталось мало, я попятилась к выходу, как вдруг мой взгляд зацепился за пустую капсулу, и сердце болезненно екнуло в груди, всплыли нечеткие картинки на подкорке подсознания. У меня почему-то не было никаких сомнений в том, что именно эта стеклянная коробка была моим домом целый месяц, пока я находилась в глубоком сне. Макколэй не имел никакого права поступать со мной так бесчеловечно, и волна поутихнувшей на него злости захлестнула меня с новой силой. До пробуждения Мака оставалось минуты четыре, но я прекрасно понимала, что возможно, это мой последний шанс… узнать хоть что-нибудь. Не знаю, на что я рассчитывала. Наверное, в глубине души я надеялась, что найду волшебную бумажку, на которой написаны ответы на все мои вопросы, и еще несколько в придачу – с подробной инструкцией, что мне делать дальше. Как дойти до финала непроходимого квеста, в который превратилась моя жизнь?

За одну секунду преодолев расстояние до капсулы, я уткнулась в текст на экране, предварительно проведя по нему пальцем, и сделала вывод о том, что страничка, отображенная на голограмме, заблокирована – листать страницы своих записей может только Макколэй. Но я могла прочитать все, что написано на открытой моему взору странице.

{Объект «Enigma»

15 июня, 2078 года

Создание копии энергетического центра «Анахата»}

{…ряд тестов открывает новые грани личности объекта «Enigma», пригодные для дальнейшего использования и создания универсальной копии. Понадобилось не так много времени, чтобы разблокировать необходимую информацию в данном индивидууме, что еще раз подтверждает правильность моего выбора. Психика объекта устроена и настроена впоследствии мною таким образом, что датчик с легкостью принимает электромагнитные волны, излучаемые «Энигмой» в момент выброса сильных эмоций. Чувства глубокой привязанности, и безоговорочной отдачи энергии, сил, концентрации мыслей обращены ко мне, то есть, к Создателю, что соответствует плану. За 47 часов работы я планирую закончить кодировку алгоритмов поведения, свойственных объекту «Enigma».

Мне удалось зайти очень далеко.

И я знаю, что мне всегда будет мало.

Алгоритмы поведения представляют собой бесконечность, но опыт показывает, что возможно лишь создание некой скопированной «базы», на которой будет строиться в дальнейшем эмоциональная составляющая новой особи. Ночь, проведенная с объектом на вершине вулкана, стала неким подытогом проделанной работы над приручением живого существа и еще на один шаг приблизила меня к Цели. Побочные эффекты от подобных воздействий на «Enigma» остаются прежними: безоговорочная отдача энергии, сил, и полная концентрация мыслей на мне, моральное и физическое истощение, депрессия, и завершение жизненного цикла объекта, как правило: мучительное. }

Иначе говоря, смерть.

Сказать, что я была в шоке, и меня трясло, значит, ничего не сказать. Тугой ком обиды и боли поднялся из самого сердца, и застрял поперек горла воткнутым ножом, который не давал дышать, медленно лишая кислорода, доводя до такого состояния, когда весь мир перед глазами превращается в мерцающее водянистыми каплями месиво.

Мне казалось, ни одна живая душа в мире не испытывала подобной боли, которую ощущала в тот момент я. Спросите, почему? Да потому что я сомневаюсь, что на планете есть второй такой больной на всю голову человек, который способен убийственно нежно поглаживать меня по волосам, одновременно заглядывая в глаза так, словно я для него нечто особенное, неповторимое, единственное в своем роде…

И при этом быть настолько мерзким, циничным, хладнокровным. Двинутым ученым, который целует тебя так, словно ты для него гребаный воздух, и при этом время от времени поглядывает на проклятый датчик и мысленно называет тебя «объект».

Я не знаю, что может быть хуже. Несмотря на то, что я всегда знала, что вместо сердца у Карлайла кусок айсберга, я была уверена… что у него есть ко мне чувства, что-то большее, чем пресловутое «сотрудничество»… и что я вижу сейчас? Что он пишет обо мне, как о предмете. Я, конечно, не надеялась найти в его лаборатории слезливые мемуары посвященные мне, но… не это точно.

Какой-то непонятный текст, смысл которого мне предельно ясен: никакое я не «исключение». А просто полная идиотка… точнее, как там? «Приручённое живое существо», питомец, если не меньше. Я – объект.

Каждый раз, я думаю, что он не сможет унизить меня сильнее, ударить еще больнее… и горько ошибаюсь в своих предположениях.

В тот момент, я была сама себе противна. За то, что смею испытывать к нему нелепое преклонение и восхищение, за то, что позволила мужчине стать центром моей жизни. Мужчине, который никогда не был и не будет моим. Одна разрушающая и горькая мысль цеплялась за другую, умножаясь на чувство страха перед «оружием» и чувство долга перед сестрой и матерью…

Я и правда оказалась в запутанном лабиринте. И казалось, ни одна дорога не приведет меня к выходу…

Думала, что задушу его, как только вновь окажусь в операционной. Разобью к черту капсулу и вцеплюсь в горло Карлайла со всей дури, вонзая ногти в пульсирующие вены на его шее.

Но я… не могла, не хотела. Как только увидела его, мой мир вновь перевернулся с ног на голову. Я понимала, что это неправильно, что на самом деле «свободная я» не чувствует никакой связи, но другая часть меня, видела Карлайла в другом свете: для нее он стал всем.

{Мой…

Конец и начало. Сон и реальность. Холод и жар. Закат и рассвет. Вулкан эмоций и глубокий океан, полный тайн. Высший разум… Бог.}

Это явно не было мыслями свободной личности, которой я всегда так хотела стать. То было поведение безвольной куклы, слепо доверяющей своему Создателю.

– Мак… ты кричал, и я проснулась… – первое, что произнесла, когда он очнулся, и капсула открылась, прекратив издавать космические звуки.

– Проваливай, – Мак сел на стальной поверхности, и вскинул на меня один из своих далеких взглядов, от которого моя душа окончательно покрылась инеем.

– Что…? – прирученная им часть меня, не собиралась сдаваться, и вопреки упрекам гордости и голосу разума, я нежно коснулась его обнаженных крепких плеч, мечтая подарить ему свою заботу, поддержку… любовь. Крепко обнять, и прошептать ему, что он не один в этом мире, что у него есть я, и что если он просто возьмет и расскажет мне, кто он на самом деле, и что происходит, то… я приму его сторону, какой бы она ни была.

– Еще раз зайдешь – останешься здесь надолго, – в его голосе не было ни зла, ни раздражения. Пустота, вакуум, ни капли чувств и эмоций по отношению ко мне… лучше бы он меня ударил. Лучше бы взял за горло или плечи, хорошенько встряхнул, заглянул бы в глаза, в которых отразились бы все оттенки его чувств ко мне и одно самое важное:

Что я для него человек, личность, в конце концов – желанная женщина. Но глаза Карлайла оставались не более чем мерцающими стекляшками.

И я убежала, не оборачиваясь. Проплакала всю ночь, осознавая, что так больше не может продолжаться. Я не могу позволить кому-то использовать себя. Собирала раздавленную гордость по кусочкам, утешая и лелея ее.

Я не понимала его… по-прежнему не понимала. И я мечтала, что однажды проснусь с человеком, который прижмет меня к себе, потому что я действительно нужна ему, потому что я – его мир, а не девушка – объект, и не девушка, способная открыть хранилище (уже после произошедшего в Швейцарии, Палач мне рассказал, что ячейку могла открыть только я).

Мне хотелось проснуться в другой жизни, и не знать, кто такой Макколэй Карлайл.

{Мне хотелось обратно.

Жить по сценарию.

В мою святую святых – зону комфорта.

Там хорошо. Там все просто и убого. Но зато так уютно. Не правда ли?}

Опускаюсь под воду в ванной, задержав дыхание… резко выныриваю, окончательно обрывая бесконечный поток терзающих воспоминаний о той ночи на Бали. Закончив водные процедуры в просторном джакузи, выхожу из него и завязываю на груди полотенце. Скорее, по инерции, чем из желания посмотреть на себя в зеркало, протираю салфеткой запотевшее от пара стекло. Нервно кусаю губы, пытаясь не обращать внимания на едва заметные синяки на теле, полученные во время бурных схваток с Карлайлом.

И один последний, полученный в Хранилище, от удара об стену… поворачиваюсь к зеркалу спиной, и, приспуская полотенце, пытаюсь визуально оценить, сколько еще времени мне ходить с подобным «украшением» на теле. Быстро теряю интерес к крупному желто-коричневому пятну с красными вкраплениями полопавшихся сосудов, потому что всем моим вниманием мгновенно овладевает татуировка ветвей Сакуры… и безобразные шрамы, прикрытые набитыми распустившимися бутонами.

Несмотря на современные методы обезболивания, я чувствовала каждое прикосновение иглы к своим шрамам. Сначала. А потом, ощутила, как Макколэй сжал мою ладонь, и я просто смотрела на костяшки и слегка набухшие вены на его руке, чувствуя ее вес и силу. Поднимала на него взгляд и забывала о боли, пропадая в гипнотизирующем омуте зеленых глаз…

Я не должна о нем думать. И не должна больше проверять новости каждый день, с отчаянием выискивая информацию о нем… рано или поздно, мы, конечно, встретимся, чтобы решить некоторые вопросы насчет моей мамы, но я хочу быть готовой к этому моменту и больше не собираюсь терять голову.

Я не знала причину его приступов и неадекватного поведения в Хранилище, но знала, что он жив и сейчас находится под стражей, как подозреваемый в покушении на жизнь Стефана Грейсона, отца Джеймса. О подробностях СМИ молчали. В то, что Макколэй психически болен, мне верилось с трудом, но факт остается фактом – очевидно, его нервная система устает контролировать все происходящее двадцать четыре на семь, и у него случаются подобные «срывы», которые напоминают мне агонию наркомана, страдающего от ломки.

{Скажи мне правду, Энигма! Скажи мне. Правду. Я не могу! Не могу… я тебя не вижу. Я ничего не вижу…}

На какое-то время я отключаюсь, а когда вновь прихожу в себя, понимаю, что смотрю на то, как вода, сливаясь в сток, образует мощный водоворот, сопровождающийся характерным звуком. Невольно переношусь на пляж, и вспоминаю слова Мака о воронках энергии в наших телах… мысленно сопоставляю с теми записями, которые увидела на экране в лаборатории. В очередной раз пытаюсь его понять, но ничего не выходит. Оправданий тому, что он делал со мной нет, и не может быть.

Снова одергивая свои мысли о Маке, я бросаю беглый взгляд на Носитель, и замечаю пять новых пропущенных от Джеймса.

Не знаю, хочу ли я ему отвечать…

Выхожу из ванной комнаты, поежившись от прикосновения холодного воздуха к коже, наливаю до краев бокал игристого вина (третий за вечер), и подхожу вплотную к панорамному окну от пола до потолка, глядя на вид, что открывается с пятьдесят пятого этажа одного из небоскребов. Вечером, Нью-Йорк превращается в калейдоскоп огней, подтверждая свое звание «города, что никогда не спит». Прошло две недели с того дня в Цюрихе, и, если честно, для меня каждый час был прожит в поволоке тумана. И это, несмотря на то, что я не работала, никуда не спешила, скорее наоборот – безбожно бездельничала, пытаясь прийти в себя после долгих недель изоляции, проведенных с одним человеком. Я была подавлена, морально слаба, и не знала, как выйти из этого состояния. Ощущение, что кто-то стоит у меня за спиной и постоянно «высасывает» из меня жизненные силы не покидало, хоть я и не верила в подобную чушь.

У меня было лишь одно предположение – датчик, прикреплённый Маком имеет небезопасное для здоровья излучение, но снять самостоятельно его невозможно. Разве что, содрать вместе с кожей.

Эту квартиру снял для меня Джеймс, и я не стала отказываться от подобного убежища по вполне понятной причине – я нуждалась в защите, и игры Палача не оставляли другого выбора.

Круз рассказал мне о том, что Руфус завещал мне деньги и имущество, а также вольную – бумажку, которая могла бы сделать меня членом Средней касты, но распорядиться всеми благами, оставленными опекуном, я смогу лишь по достижению двадцати однолетнего возраста. Эту информацию еще нужно проверить, но, если честно… мне ничего не нужно сверх меры. Лишь деньги на лечение мамы, крыша над головой и свобода.

Ставлю опустошенный бокал вина на прозрачный столик у окна, замечая огромный букет белых лилий, аромат которых, благоухает на всю студию. Это первые цветы от Джеймса, которые я не выкинула. Устала таскать огромные букеты к мусоропроводу. Я игнорирую его звонки, прекрасно понимая, что у него есть ключи от этой квартиры, и он в любую секунду может выставить меня за дверь. Как ни странно, я уверена в том, что этого не произойдет. И судя по взгляду и заботе, которой он окружил меня после инцидента в Хранилище, выполнить часть задания Палача, будет не сложно.

Сблизиться с ним.

Сделать так, чтобы он сделал меня частью Элиты.

Вопросов много: означает ли это, что я должна добиться брака с наследником? И зачем это Палачу? Но дело не только в том, что я не хочу никакого сближения с Грейсоном, а в том, что я остаюсь каким-то безвольным элементом большой игры за власть, о правилах которой пока не имею понятия.

Загвоздка в том, что гордость не позволяет простить Грейсону то пренебрежение, с каким он смотрел на меня на том роковом шоу.

Ведь так просто простить мужчине его силу – я готова бесконечно прощать Карлайлу его давление, стремление к господству надо мной и замашки собственника.

Но куда труднее простить мужчине слабость… а то, что Джеймс в какой-то степени слаб и зависим от мнения отца и общества, иначе не назовешь.

Ну и последней элемент игры – моя мама. Макколэй упоминал о сюрпризе, который ждет меня в Нью-Йорке, и только вернувшись сюда, я поняла, что он имел в виду. Специальные практики гипноза и новое изобретение Макколэя, которое позволяет записывать сны и воспроизводить их, доказывают то, что моя мама прекрасно помнит меня… по крайней мере, если ее сон является воспоминанием. В последний раз, когда я была в клинике, врач показал мне запись сна Эвы в виде погружения в виртуальную реальность. Я надела на глаза специальные очки, и увидела то, что снится матери каждый день, после сеансов гипноза: