Свистопляска

СВИСТУН

Дед Игнат проснулся с утра в дурном настроении. Нонче суббота, а выпить не моги. Нет, он, конечно, замахнул бы с радостью в обед стакан холодного самогона, а нельзя. Зарок дал. Три месяца назад, после затяжного запоя, с дракой в деревенском «супермаркете», после мытарств в полиции и больничке, решил твердо – завязываю! И каждый день вымученной трезвости хвастал по деревне своим волевым решением. Да не просто хвастал, а еще по-стариковски поучал юнцов, осваивая роль наставника молодежи. Как водится, малость привирая:

– Пацанва вы ещё. Вам лишь бы напиться, да похмелиться, вот и вся радость. Эх, робяты…Я молодой такой же был дурак. Шарохался туда-сюда. Ладно, за ум вовремя взялся. Профессор один из Москвы мне посоветовал: «А ты вместо бутылки – лучше за книгу!». Ну, записался я в нашу сельскую библиотеку. Книг перечёл – вагон. В основном, технического направления. Устройства комбайна. Работы на электропилах. Справочник монтажника. Интересная, в общем, литературка. Иной раз сядешь вечерком и зачитаешься до самого утра. Пометки разные делаешь карандашиком, навроде Ленина. Одну такую книгу с моими пометками у меня инженер залетный свистнул.

Со старшим поколением, Игнат вел другие беседы:

– Всё, Степан, отпил своё, хватит! Проснулся утром с бодуна – бабка стопку тащит: «Похмелись, мол, старый, а то помрешь сдуру, что я батюшке Андрею скажу? Что по пьянке сгорел? Как отпевать тебя будем, поганка? Не стыди ты меня, паразит! Выпей рюмку и ложись, и больше не проси, окаянный!». А я ей так спокойно: «Да пошла ты, дура, со своей водкой! Завязал я! Даю зарок. Ты мне лучше парного молочка поднеси, да борщеца горяченького, со сметанкой. Новая жизнь у меня начинается, Марья. Стопи-ка по этому случаю баньку, да рубаху чистую достань. Великое это событие – с пьянкой прощаться.

– Неужто «всё»? – удивлялись деревенские. – Так сразу-то, наверно, опасно бросать. Постепенно надо. Мельчи и мельчи, пока не отвыкнешь.

– Э, нет! – строго заявлял Игнат. – Дал слово – держи! Буду я еще наперстками баловаться. Пацан я что ли?

– Ну, молодец! Нашел в себе силы с этой заразой покончить. Живи-радуйся!

– Сейчас у меня планов громадьё. Иной раз, извиняюсь – поссать некогда.

В общем, ходил Игнат по деревне, хвастая своей трезвостью, будто уже двадцать лет к стакану не прикасался. И так он увлекся, этой своей ролью, что чувствовал себя неким древним старцем, который бродит с посохом по деревням-селам, и учит людей уму-разуму. А бабы с детьми и старухи при виде его крестятся, и просят благословения.

Жена Игната – Марья, отмечала в супруге позитивные перемены, и жила надеждой, что на этот раз муженек завязал, если не навсегда, то надолго. То-то была радость старухе, когда увидела она, что Игнат с батюшкой Андреем об чем-то гутарят возле церкви. Хотела уж встрять в ихнюю беседу, да вовремя спохватилась – не след ей встревать в мужской разговор. Там без неё разберутся.

Начиналась счастливая трезвая жизнь…Дед Игнат наладился по утрам делать зарядку. Возьмет лопату и давай с ней по двору шустрить – навроде, как в штыковую атаку идёт на врага. На мировую буржуазию. Апосля – водные процедуры. Ведро холодной воды на башку, весело, с матерком – и как заново родился!

Но вот незадача. Уже через неделю воздержания, стала Игната подмывать блудливая мыслишка: «Оно те надо, трезвость эта?». Особенно тягостно было под вечер, когда бабка собирала ужин с борщём и салом. Еще огурчики солёные с капусткой достанет. Разложит художественно по тарелочкам. Игнату становилось совсем худо – при таком великолепии да не выпить? А нельзя – зарок дал. Сидел в томительном ожидании, надеялся, что старуха вдруг скажет: «Ну, ладно, возьми уж себе чекушку. Выпей маленько с устатку». Но бабка молчала, радуясь трезвому мужику – больно работящий стал, не то, что раньше.

Наступала ночь. И блудливая мыслишка начинала подъедать с новой силой: «Ну ты учудил, дуралей! Живи, радуйся! Да какая тут радость…Тоска болотная! А, всё – заднюю уже не дашь. Сам же раззвонил по деревне про свою трезвость. Сжег мосты…Теперь мучайся, свистун!». Ворочался Игнат в кровати, а сна все не шло. Чудились ему разные застолья. То на рыбалке, по весне, с мужиками «пузырь» раздавили, то Новый год где-то в гостях встречают, а там выпивки – какой хошь. То втихушку от бабки, Игнат в своей слесарной мастерской разливают со соседом по случаю субботы – и вся закусь у них, зеленый лучок с грядки. Романтика!

Вот и эта ночь прошла рвано, с бессоницей и алкогольными «похождениями». Проснулся Игнат в девять утра с тяжелой головой, будто и впрямь всю ночь кутил. Влез в тапки, протяжно зевая, с заунывным воем-напевом. В доме было пусто – бабка ушла в магазин. Кошки лежали посреди горницы, на полу, нежась в лучах летнего солнца. Из окна хорошо поддувал ветерок на них.

– Кыссс, кыссс… – покликал Игнат потехи ради, но кошки даже головы не подняли. Знали они, что толку от него мало – кормить, не кормит, зато орать горазд. Не любили они его.

В кухне, по радио Киркоров истошно пел о безумной страсти к какой-то «афродите». Мухи весело кружили над банкой с вареньем, словно для них надрывался «король российской эстрады». Под полотенчиком лежали бутерброды с сыром. Чайник был еще горячий.

Пока Игнат плескался в ванной, пришла Марья, с полной сумкой.

– Проснулся уже? – весело спросила старуха, бойко выгружая продукты на стол. – Ну давай чаёвничать. Я колбасу взяла свежую. Ну эту, нашу любимую, молочную. Клавдия хотела урвать, да я бойчей оказалась. Я с молодости хваткая. Сваво не отдам.

– Чего она там, одна что ли была? – равнодушно спросил Игнат, ожидая, когда старуха накроет завтрак.

– Кто она?

– Колбаса…

– Одна такая. Другие я не беру – воняет от них. Собака и то есть не станет, побрезгует. А они людям скармливают. Жрите!

– Бизнесмены, мать их.

Дед Игнат любил смотреть, как жена накрывает на стол. Сам он в этом не участвовал, считая, что кухня – это бабье дело. Марья порезала кружками колбасу и принялась заваривать чай, как вдруг зазвонил мобильный телефон.

– Кому там приспичило? – спросил недовольно Игнат, дорвавшийся было до колбасы. А теперь завтрак сдвигался на неопределенное время.

Но Мария схватила телефон и убежала в гостинку. Пока она там безланила с кем-то, старик весь извёлся. Сидел как на гвоздях, накручивал себя, и уже хотел шарахнуть эту тарелку с колбасой об стену, как жена ворвалась в кухню с радостной вестью:

– Танька замуж выходит! На свадьбу нас приглашает через три месяца.

Танька – это внучка, которая жила в городе. Гостила она у них почти каждое лето. Потом, когда в старшие классы пошла, забывать стала. Раз в год приедет, на денек-другой…Хоть и училась она уже в институте – а всё одно, для стариков, оставалась такой же девчонкой, с веснушками. И вдруг на тебе – невеста.

– Жених-то завидный попался! С деньгами! – принялась оживлённо рассказывать бабка, собирая на стол. – Отец у него – какой-то городской шишка. Люди, в общем, непростые, богатенькие. Праздновать собрались в большом ресторане, много народу наприглашали. Танька говорит – двести человек.

– Куды столько? – усмехнулся Игнат. – Это ж сколько денег надо, прокормить такую ораву? Всем налей, уважь. Небось, народишко-то избалованный, не чета нам, голодранцам. Аристократы, ёб…

– Да ладно тебе! – махнула рукой бабка. – Мы тоже – не голь перекатная. Свой дом у нас, сад вон какой! Баня, парник…В город съездим, купим тебе белую рубаху, костюм с галстуком. Людка тебе прическу сделает, модельную. Будешь как Рыбников. Я тоже подготовлюсь. Не такие уж мы с тобой и старые – подумаешь, шестьдесят годков. Нас помой, причеши – нам и сорок не дашь.

– Дела… – промолвил дед Игнат, чувствуя в душе приятное волнение. – Давненько я на свадьбе не гулял.

– Только одно условие! – Марья строго зыркнула на мужа. – Пить будешь только сок. А то как начнешь заливаться – себя опозоришь, меня, Таньку! Ты же не можешь культурно, как другие. Устроишь там концерт, люди скажут: кто этого баламута пригласил?

– Оно как! – Игнат злобно смахнул какие-то крошки со стола. – Значит, рылом не вышел, с культурными сидеть за одним столом. С господами!

– Ну валенком-то не прикидывайся! – осадила Марья.

– Значит, пускай там все пьют, гуляют, а я сиди как пришибленный, помалкивай, ни то прогонят. Всем коньяки разливать будут, а я с компотом на отшибе, навроде деревенского дурака. Веселая, получается, свадебка….

– Кто тебе мешает там веселиться? Гуляй, пляши. Обязательно пить что ли? Я вон рюмку выпью, так лучше бы и не пила. Голова кругом, давление 160. Ну эту водку проклятую! Вот наливка яблочная иль вишнёвая еще куда ни шло. Иной раз можно побаловаться, после баньки, в охотку. Ой, ты меня не слушай дуру старую! Дал зарок – держи! Вся деревня уж знает, что ты теперь не пьющий. Бабы тебя в пример своим мужикам ставят. Герой!

– Ладно, хватит трепаться – сухо отрезал Игнат. – Работы невпроворот, она тут чаи гоняет. Всё, пошёл.

– Чего ты, куда? Обиделся что ли? Для кого колбасы порезала? Успеешь еще, с работой-то…Сядь, поешь по человечьи.

– Наелся!

Игнат вышел во двор и уныло побрел в «слесарку». Зажал доску в тиски, начал строгать рубаночком. Не то чтобы уж эта доска больно нужна была ему, а так чтобы отвлечься, забыть неприятный разговор с Марьей. Но словно чертик из табакерки, выскочила всё та же мыслишка: «Оно те надо, трезвость эта?». Ведь ежели подумать – великие события намечаются. Свадьба внучки, ресторан в городе, двести человек народу! Самый что ни на есть законный повод. Какая тут, на хрен, трезвость? Что деревенские не поймут, если от зарока своего – на время – отступится? Последней сволочью надо быть, чтобы попрекнуть этим.

Работа сегодня не шла. Новость о свадьбе взбаламутила Игната, хотелось поделиться радостной вестью с кем-то из соседей. А там глядишь…

В растревоженных чувствах, подался горемыка к соседям Филимоновым.

– Здорово, Матвевна! Твой-то дома?

– Здорово, Игнат! Да, дома, в гараже копошиться, как обычно. Жигуль всё чинит. Чего-то там опять сломалось. Мордуется день и ночь, всё без толку. Продать пора уже этот хлам, да кто возьмет?

– Понятно…Зайду на минуту? Тут новостишка есть у меня обалденная.

Соседка открыла калитку.

– Айда, заходи, чаёк попьем! Варенья моего клубничного отведаешь. А то его никто есть не хочет. Внукам не надо – им гамбургеры подавай из Макдоналса. Говорила я своей Настюхе: испортишь детей. Не слушала мать-дуру, умная шибко стала, а сейчас аукнулось. У Витьки – диатез, у Машеньки – изжога.

Игнат прошёл в дом, расположился за хозяйским столом, на котором стоял старинный самовар. Матвеевна повернула краник, и горячая струйка, похрюкивая, захлюпала по кружкам.

– Ну, что за новость такая, рассказывай.

– Да новость грандиозная…– Игнат сделал робкий глоток, выдерживая паузу. – Вот прям не знаю, как и быть. Авось чего посоветуешь.

– Чего такое? – всполошилась Матвеевна. – Говори же, ну, не томи.

– Внучка Татьяна замуж выходит…За богача одного городского.

– Ой, мамочка родная! Повезло девке, ой Танька, ой Танька! Молодец, бойкая она у вас, вся в Марью. Когда свадьба-то?

– Да через два месяца, уж скоро. Вот, приглашают на свадьбу. За это и сцепились с бабой. Она мне говорит: дескать, пить не будешь, дескать, дал зарок – теперь держись. Рассуди, Матвевна: права моя баба, нет? Ведь, повод какой – свадьба внучки. Случай, прямо скажем, не рядовой. Событие!

– Ой, не знаю, Игнат. И ты прав, и она права. Может не ехать тебе совсем, чем так вот сидеть, на застолье, чудиком. Это ж мученье одно: все пьют – а ты молчи, глазами хлопай. Пальцем будут тыкать. Людям-то всем не объяснишь: скажут, больной он у них, или даже придурковатый. Чего, мол, привезли такого? Сидел бы дома, шибанутый.

– А я, Матвевна, так считаю: на свадьбе гулять надо – на то она и свадьба.

– Верно, сосед! Не пить на свадьбе – дурная примета. Чай, не поминки.

– Вооо! В самую суть! – Игнат оживился, повесел, вооружившись железным аргументом для будущего обстоятельного разговора с Марьей. – Эх, умная ты баба, Матвевна! Мне б такую. И чего мы не сошлись по молодости.

– Так ты ж за Машкой еще со школы увивался, на других не глядел…

– Так это, еще до армии. Потом уж, умнеть начал, да поздно – Марья на сносях была… – и тут Игнат решил сделать ход конём. – А хошь правду? Нравилась ты мне, Матвевна. Чего скрывать? Хотел к тебе посвататься, а бабу свою бросить, с дитем.

– Да ну!

– Вот и ну…Больную ты тему задела, Наталья. Даже сердце защемило. Плесни-ка настойку малеха, какое-никакое лекарство.

Матвеевна открыла шкафчик и налила рюмашку.

– Да ты, графин ты поставь на стол, чего там прятать, от кого? – засуетился Игнат. – Давай, вместе выпьем, за здоровье молодых! Никак суббота сегодня. В субботу можно рюмку-другую.

– Да с утра, кто ж пьёт? У меня тыща дел, все хозяйство на мне, куры, огород. Уборка, готовка, стирка…Мой привык на всём готовом. А ты успевай поворачивайся. Дал Бог муженька.

– Ну, смотри. А я чутка выпью – разбередила, понимаешь, меня эта новость. Шутка ли? Внучку Танюху замуж выдаю. Событие, прямо скажем, не рядовое.

Игнат налил полную рюмку, выпил махом, и тут же налил другую. Соскучился он после месячного обета по этому делу. Даже хрякнул от удовольствия.

– Закусывай огурчиками – Матвеевна услужливо пододвинула тарелку с малосольными. Её и в самом деле ждала куча дел, но она поддалась праздничному настрою соседа, и хотела подольше продлить это чувство.

– Так где свадьбу собрались они справлять?

– В том и вопрос…– Игнат закинул в глотку вторую рюмку, погружаясь в приятное опьянение. Вообще, он уютно здесь устроился. Был рад гостеприимной хозяйке и никуда не торопился, крайне заинтересованный в том, чтобы остаться тут подольше. Поближе к графинчику с наливкой.

– В том и вопрос. Жених то её – миллионер. Свадьбу хотят гулять в дорогом ресторане. Соберутся, значит, там все эти богатеи. Чиновники разные, олигархи, ворье разное…Пугачеву даже пригласили.

– С Галкиным что ли?

– Шут его знает. Вообще, артистов там много будет из Москвы. Пожрать на халяву все любят. Но главное в чем? Подарки «молодые» принимают только в долларах. Такое условие поставили. А у нас с бабкой только рубли. Я вот думаю, ежели мы рублями подарим – неужто побрезгуют.

– Вот люди с жиру бесятся! Всё им мало, всё им не так. Сволочи!

Игнат плеснул третью рюмку, выпил и хотел продолжить вольный рассказ, упиваясь вниманием хозяйки…как вдруг в кухню заскочил Василь – муж Матвеевны. По всему было видно, что раннему гостю он не очень-то рад.

– Здорово, Игнат! Чего это ты с утра наливаешь? Развязался что ли?

– Да, понимаешь событие у меня – внучка замуж выходит.

– Ну? Поздравляю. Наталья, ты растворитель куда убрала? Весь гараж перерыл.

– Да не брала я его. Ищи лучше. Сам сунул куда-то…у тебя там, черт ногу сломит.

– Вот баба! Кругом я у неё виноватый…

Началась семейная перепалка, в ходе которой заскучавший Игнат прошмыгнул на крыльцо, и скорей – за калитку. Не хотел он этот радостный день омрачать разным мелким срачем. Противно. Жалко, только наливочку на столе у Матвевны – больна хороша наливочка. Но графин в кармане не спрячешь.

Немного подумав Игнат, пошел к Степановым. Здесь ему были рады. Хозяева, Лизавета и Антип пригласили гостя за стол.

– Где это ты, дядя Игнат успел похмелиться? – спросила соседка, угощая гостя настойкой из черноплодной рябины.

– Да, Филимоновы заставили. Пей да пей! Я ни в какую. Ну, те как насели – прям до скандала. Пришлось пару рюмок оформить, чисто символически. Новость у меня, Лизавета. Сногсшибательная!

– Чего такое?

– Внучку Танюху замуж выдаем! Дождались.

– Нууу!! За кого же? – удивились Степановы.

– За фраера одного городского. Миллионера. Да вот только не гулять нам с бабкой на свадьбе-то. Пролетаем.

– Чего так?

– Значитца, свадьба будет на пароходе, на Волге, с цыганами. Но жених условие поставил: подарки от гостей принимать только золотом. Иначе не пустят.

– Да они чо там, совсем оборзели? – разозлился Антип. – Неужто родную бабку с дедом вытолкают?

– А чо нет? Там у них охрана с автоматами. Куда я против них, с голыми руками? Одного бы еще заломал, ну двух. Так там их – целая кодла.

– Ты пей, дядя Игнат, не стесняйся! – привечала Лизавета, взволнованная новостями. – Да закусывай рыбкой-то, вот тебе с укропчик с грядки. Рассказывай, чего надумали с Марьей? Где же вы золото возьмете? Кредит что ли оформите?

– Вот, гадаем…– Игнат оприходовал очередную рюмку. – А толку? Никакого золота у нас сроду не было. По моей линии, все голодранцы. С её стороны, тоже одна беднота. Штанов-то лишних никогда не было, шили-перешивали, а тут кусок золота им положь!

– Ну, купите в кредит колечко небольшое, тысяч за десять-пятнадцать. Каждый уж – по своим возможностям. С пенсионеров-то какой спрос?

– Да они, буржуи, на твоё колечко и не взглянут. Посмеются разве что над старыми пердунами…Эх, хоть бы издали глазком поглядеть на этот белый теплоход, как они там веселятся.

Игнат шаркнул ладонью по лицу, смахивая слезы:

– Вот так, ребята…Не смогу я у чужого счастья погреться. Я уж грешным делом думаю: а не бабка ли Танюху взбаламутила? Может, решили тайком – деда на свадьбу не приглашать. Он, мол, пьющий, а как выпьет – дурной. Только праздник всем испортит. Вот и придумали сказочку про золото, чтобы отвадить. А я только так скажу: помру я ребята, ни сегодня-завтра. Вот им радость будет. Никто и не вспомнит про Игната-столяра на этой свадьбе. Еще пуще будут гулять, без деда-дурака.

– Ну эт врёшь! – вскочил со стула Антип, который тоже замахнул пару стопок. – Вот что дед, сейчас покушаем еще маленько – и в город! Купишь внучке букетик, повидаетесь где-нибудь на лавочке. Поговорите душевно, с глазу на глаз.

– Правильно! – поддержала Лизавета, которая всей душой радела за Игната. – Сходите в парк, погуляйте…Потом твоя Танька будет всю жизнь вспоминать, как дед первый поздравил. Да и про свадьбу замолвишь словечко. Чего, мол, чудите там? Коли на то пошло, пусть сами сюда приезжают, всей оравой городской. Мы им тут такую свадьбу отгрохаем! У нас в деревне – благодать! Воздух, речка, лес. На что им рестораны эти? Три дня гулять будем!

– Ну, давай, дед, банкуй! – Антип принялся разливать по рюмкам. – Говори слово…Так мол так, внучку скоро выдаю замуж, а посему изволю сказать…

– Чего говорить-то? – почесал репу Игнат. – Ну, давай, за здоровье молодых, что ли…

– О, вот это правильно! Поехали!

Через полчаса Антип покликал сына Петруху, который вечерами таксовал в городе, так и не найдя себе применение в совхозе. Не тянуло его работать на дядю – он гордо называл себя ИП, хвастаясь перед друзьями, что сам себе хозяин, никакого начальства.

– Петруха, собирайся в город! – скомандовал отец.

– Чего такое? Я к Женьке собрался, «винду» хотели переустановить.

– Отставить! К Женьке ты всегда успеешь, не велика птица. Тут дед Игнат себе места не находит, мается старик. Ну я тебе по дороге обрисую ситуацию. Заводи мотор!

Через полчаса приехали в город, шумные, суетливые, полные энтузиазма. Всю дорогу обсуждали план, искря идеями. Первым делом решили навести марафет. Вломились заполошные в салон красоты, что подвернулся по дороге.

– С мытьем или без? – поинтересовалась хорошенькая парикмахерша, оглядывая нечесаную голову деда Игната, ёрзавшего в кресле.

– Оно ясно… – деловито сказал Антип. – Башку ему помойте, подстригите, причешите. Всё как положено, по высшему разряду. Не бойтесь, деньги есть, уплотим. Хорошо бы еще морду побрить, чтобы дед совсем симпатишный стал. Эх, в баньку бы тебя поросенка! Уж там бы я тебя уважил веничком. Ладно, приедем домой, отмоемся, напаримся. Сперва – дело.

Пока Игнат сгорал от стыда в парикмахерской, Антип рванул в магазин, где купил белую рубаху, «сообразно случаю».

– Да чо вы придумали, акробаты? – сокрушался Петруха, которому не терпелось скорее поехать в деревню. Там его дожидался вовсе не дружок Женька, а разведенка Катька, с которой крутил тайную любовь.

– Знай, помалкивай – урезонил отец. – Деда выручить – святое дело.

Сияющий, словно новенькая копеечка, вышел Игнат из салона красоты, поглядывая на людей, на солнышко. На дворе стоял май. И так хотелось радоваться жизни.

– Ну дед, тебя не узнать! – хлопнул по плечу Антип. – Годков двадцать сбросил. Молодой, интересный! Хоть в ЗАГС веди. А вот футболка у тебя – самое что ни на есть тряпьё. Куда в таком виде к «молодым»?

– Она у меня навроде спецовки, в слесарне в ней колупаюсь. Выбросить жалко, привык я ней. Как вторая кожа стала.

– Чудак-человек! Да нельзя же в ней по городу щеголять. Засмеют же люди. На тебе, рубаху, дарю! Нукк, смерь по-быстрому.

Антип всучил деду сверток, всё более вживаясь в роль благодетеля. Игнат снял любимую растянутую футболку, и скептически оглядывая обнову, нехотя влез в рубашку – постылую, будто с чужого плеча.

– Больно колючая! – запричитал Игнат. – Дерюга, а не рубаха. Шоркая! Такой только доски шкурить.

– Новые все колючие! Постираешь, погладишь. Обвыкнуть надо.

– Ну её в баню эту рубаху! Кожа зудит, будто в мешок тебя завернули.

– Чо-то ты больно дерганый, дед! – заметил Антип. – Выпить тебе надо. Почитай уже два часа, как не принимали – с самого обеда. Пока ехали сколько, пока в парикмахерской мордовались – успели протрезветь.

– Оно не помешало бы – согласился Игнат. – Твоя Лизавета своими чаями весь хмель согнала. Какой же дурак, после наливки чай пьёт? Не хотела же я, нет ведь, заставила баба. Теперь маюсь. И не пьяный, и не трезвый. Муть какая-то в башке.

– Пошли, похмелимся! Была здесь одна кафешка, у фонтана. А по дороге букетик купим. Сообразно случаю.

С охапкой белых роз, зашли они в летнее кафе, под зонтик. Заказали по сто грамм коньяку, чтобы снять «нервяк», который случается при всяком важном деле, особливо в романтическом порыве. Поглядывая на холеного деда Игната, утопающего в цветах, мудрый Антип стал рассуждать:

– Да не, букетом тут не отделаешься. Завянет через три дня, никто и не вспомнит. Давай-ка, мил человек, купим твоей внучке…ручные часики! Так сказать, на долгую память. Потом детишкам своим будет показывать: дедушка Игнат, мол, подарил, берегите пацанва.

– Оно, конечно…идея хорошая. Да вот с наличностью у меня хреново, Антип. Часы-то денег стоят. Ни эти с рынка, китайские, дешевые, а которые в нормальных магазинах торгуют. Сколько они по деньгам встанут?

– Тыщ десять-двадцать, приближенно.

– Уж больно цены у них кусучие. Наша с бабкой пенсия за месяц. Нам ишо на свадьбу чо то дарить надо. В общем, не потяну я.

– Могу одолжить – предложил благородный Антип, залезая в карман пиджака. – Давеча получку дали, еще не успели потратить. Нонче я дюже богатый.

– А с чего отдавать буду? Ты мои доходы знаешь, курам на смех.

– Принимай заказ, столяр! Матери моей, Анне Егоровне мебелишка нужна кой-какая, в хибару. Ну там, стол кухонный, табуретки, этажерка для кастрюлей…Хватит ей старьём утешаться. Гниль одна, а ей всё жалко выбросить. Приросла она к этим развалюхам, глядеть тошно. Комод еще нужен добрый, с золотыми ручками, побогаче. Шкаф для одёжы, большой, с зеркалом. Пусть хоть на старость лет поживет мать как барыня. Ведь в дом зайти страшно. По деньгам обрешаем апосля, на неделе. А пока вот тебе аванс – пятнадцать тысяч. На, считай!

– Сделаю в лучшем виде! – Игнат разлил по рюмкам. – Не буду трепаться лишний раз, но людям за свою работу не совестно в глаза глядеть. Матрена, вдовая Петра, кажыный раз хвалит мою скамейку. Сделал я ей, понимаешь, скамейку на могилу Петра. Ну столик еще там, малехонький сколотил, посидеть, помянуть культурно. Как встречаюсь с Матреной – так она заводится, айда расхваливать на все лады. Перед людями неудобно слухать её – стою, со стыда сгораю. Скажут: подговорил бабу, чтоб по деревне слава пошла, заказики потянулись, рублем обжился.

– Народ у нас – только бы сплетни по дворам носить… – Антип злобно махнул рукой, да так неудачно, что смахнул тарелку с селедкой со стола. Под ноги толстой тетки, восседавшей рядом, с зашуганным мужем-подкаблучником.

– Вы чего там, творите, глаза ваши пьяные! – заорала толстомордая, оглядывая свои красные туфли и такие же красные колготки.

– Извиняйте, случайно вышло – усмехнулся Антип. – Мы вообще, кофе пьем.

– Валенки деревенские! – тетка ощетинилась и приготовилась к эпической битве. – Приехали в город, а вести себя не умеют. Привыкли в свинарнике жить, и сюда лезут со своими порядками. Пьянь! А я вот полицию сейчас вызову. Пора уже вас отваживать от нашего столичного райцентра. Не для вас строились хоромы.