– Где? – Я присела на корточки и посмотрела в указанном направлении. – Хм… Очень похоже на деревянную тарелочку из кукольного посудного набора.
– Точно? – Ирка обрадовалась и потянулась еще дальше. – Вот и мне показалось, что это не просто кусок древесной коры, но, ты же знаешь, у меня зрение не на все сто.
Я тихо ухмыльнулась. На все сто у моей любимой подруги вес – ровно центнер. И в данный момент этот центнер опасно балансировал на краю пруда, рискуя бомбой рухнуть в непроглядную серо-бурую воду, поэтому я на всякий случай придержала эквилибристку за брючный ремень.
– Ап! – торжествующе сказала Ирка, ухватив покачивающийся на волнах резной кружок размером с кофейное блюдце. – Тянем-потянем!
Моя добычливая подружка потянула трофей к себе, но деревянная тарелочка оказала ей сопротивление, и Ирка осталась с пустыми руками.
– Эта штука за что-то там зацепилась, – с сожалением сказала она. – Так-так-так… Вот говорила я тебе, дай палку!
Не дождавшись от меня активной помощи, подружка сбегала под ближайшее дерево, нашла там впечатляющего вида дубинку и вернулась с ней к пруду. Вожделенная резная деревяшка продолжала дразняще подпрыгивать на волнах. Ирка прицелилась, ткнула палкой в воду, ловко подцепила «блюдце» и потянула его вверх. Штуковинка неохотно вынырнула из воды, а следом за ней потянулись два ряда деревянных бусин.
Уже в этот момент мне страстно захотелось, чтобы Ирка бросила палку и отпустила свою находку на волю волн, но выразить свое желание в словах я не успела, только взволнованно ахнула. Подружка, сопя, тянула к себе трофей с ловкостью рыбака и упорством бурлака и выронила орудие рыбацко-бурлацкого труда, только когда на поверхности воды черными водорослями заколыхались спутанные пряди.
– Ай!
Вся конструкция булькнула в воду, а Ирка отскочила от пруда с такой прытью, что версия о пригодности данной местности для игры в резвых зайчиков могла считаться подтвержденной.
– Что это было? – шепотом спросила она, сделав глаза плошками.
– По-моему, это был нагрудный медальон на деревянных бусах, – поежившись, сказала я.
– Хочешь сказать… он как раз был… на груди? – опасливо прошептала Ирка.
– А бусы – на шее, – уныло добавила я.
Мы взглянули друг на друга, синхронно вздохнули и одновременно спросили:
– Кто звонит Сереге, я или ты?
– Вот б… блинство! – ругался капитан Лазарчук, в последний момент неуклюже корректируя очень грубые слова в пользу относительной пристойности. – Что за хе…херомантия! На кой х…
то есть зачем вы вообще поперлись к этому пруду, идиотки несчастные?
– Грубый ты, Лазарчук, и нечуткий! – обиженно сказала Ирка. – Замшелый питекантроп, а не цивилизованный страж порядка!
– Зато вы современные девушки, нет слов! – огрызнулся Серега. – Это у вас флэш-моб какой-то, что ли? Собираться парами и жмуриков искать?
– Как он нас обозвал? – шепотом спросила у меня Ирка. – Фляш… Флюш…
– Флэш-моб. Это такое модное развлечение для «продвинутых» граждан, – проявила эрудицию я. – Они договариваются в Интернете, а потом толпой собираются в одном месте и учиняют какую-нибудь глупость. Например, в гробовом молчании возлагают цветы к ногам резинового клоуна у «Макдоналдса». Шокируют народ и получают от этого удовольствие.
Ирка попыталась уверить Лазарчука, что мы с ней не получили никакого удовольствия от того, что в очередной раз шокировали его и весь милицейский народ, но капитан не дал ей разговориться. Ему самому было что сказать.
Я слушала неласковые ментовские речи и виновато молчала. Ирка, высокомерно задрав подбородок, рассматривала облачка в небе и в паузах между Серегиными фразами независимо шмыгала носом, а я просто смотрела в сторону. При этом из имеющегося в моем распоряжении неограниченного выбора сторон я предпочла ту, где плотной стеной стояли густые зеленые елочки. Просто елочки. Просто стояли. Как и положено вечнозеленым деревьям, елочки никак не менялись, и рядом с ними ничего не происходило. Это постоянство успокаивало, потому что за моей спиной, там, куда я так усиленно старалась не смотреть, что затылок затвердел до цементной плотности, коллеги капитана Лазарчука вытаскивали из воды деревянный медальон и все, к нему прилагающееся. А прилагалось к нему, как мы с Иркой и боялись, мертвое женское тело. Это было ясно по репликам, которыми под плеск волн, журчанье и хлюпанье обменивались циничные оперативники:
– Ну так и есть – русалка!
– Свеженькая еще, рыбонька, совсем недолго плавала!
Мне очень хотелось заткнуть уши, но это было бы невежливо по отношению к распекающему нас с Иркой Сереге. Лазарчук имел моральное право устроить нам нагоняй: мы с подружкой уже не в первый раз подбросили ему неприятную работенку.
Сознавая это, я слушала капитана кротко, а самолюбивая Ирка опять не выдержала.
– Поперлись! – возмущенно повторила она. – А для чего сюда прутся все остальные граждане? Это, между прочим, если кто не знает, Парк культуры и отдыха! Здесь культурно отдыхают, гуляют, дышат свежим воздухом!
– И топятся, – не удержавшись, подсказала я.
Ирка осеклась, а Лазарчук фыркнул как лошадь и крайне язвительно сообщил:
– Топятся – это когда по собственной инициативе! А когда камнем в висок и замертво в пруд – это уже совсем другое мокрое дело!
– О господи! – Я ужаснулась и обернулась, чтобы увидеть несчастную жертву преступления.
Лучше бы я этого не делала!
Деревянный медальон, так приглянувшийся Ирке, с лески сорвался, и бусины рассыпались, однако и без того видно было, что убитая одета со вкусом – в шикарные замшевые брюки и кашемировый джемпер песочного цвета. Конечно, пребывание в грязной воде сильно подпортило вещи жертвы и превратило в сущее безобразие ее прическу и макияж. Собственно, только поэтому я ее и узнала.
Бледное лицо в разводах грязи и спутанные черные волосы – именно такой я видела Марию Петропавловскую, когда она была еще живой.
– Анка, я нашла твою подругу, Машу, – печально сказала я в трубку, плотно зажатую между двумя щеками – моей и Иркиной.
Подружка, взволнованно сопя и старательно маскируя неистребимое любопытство под глубокое сочувствие, старалась не упустить из моего разговора с Анютой ни единого словечка. На слова, впрочем, я на сей раз была не щедра. Язык не поворачивался объявить Анке страшную новость.
– Я знаю, Ленчик, спасибо тебе огромное! – грустно ответила приятельница.
– Да не за что, – растерялась я.
– Она мне позвонила сразу после вашего с ней разговора.
– Ань, ты знаешь, а ведь Маша…
– Да знаю я, знаю! – недослушала приятельница. – Она и мне сказала все прямым текстом: не желаю, мол, поддерживать отношения, что было, того не воротишь, мы с тобой вращаемся на разных орбитах, прости, прощай и не поминай лихом!
– Анка…
– Да не успокаивай ты меня, я не очень-то расстроена! Я прекрасно знаю свою подругу, все ее обиды ненадолго. Машка вспыльчивая, но отходчивая.
Тут моя собственная вспыльчивая подруга выразительно кашлянула и подтолкнула меня локтем, прозрачно намекая, что пора бы сообщить Анюте – отходчивая Маша отошла насовсем.
– Аня! Маша сейчас тут! – дерзнула я.
– Правда?! – Приятельница неподдельно обрадовалась. – Она рядом с тобой? Ленчик, ты умница! Настоящий миротворец! Ну-ка, передай Машке трубу!
– Анька! – вырвав у меня мобильник, гаркнула потерявшая терпение Ирка. – Единственная труба, которая еще пригодится твоей подружке, стоит на крыше крематория!
– О боже! – закатил глаза Лазарчук, присутствовавший при этой сцене. – И эти люди обвиняют меня в грубости и нечуткости?!
