– Раз он так плох, то зачем же вы его к себе в конюхи взяли? – резонно поинтересовалась я.
Вася снова хмыкнул:
– Будь моя воля, Лиди, я б его за тысячу верст близко к усадьбе не подпустил! Но цыгана Лизавета Тихоновна все приваживает, хозяйка наша!
* * *
После ужина, когда я, переодевшись ко сну, сидела за бюро и писала письмо для Ольги Александровны, в мою дверь постучали.
– Лиди, это я, открой, дорогая… – услышала я жалобно?просящий голос подруги.
Пришлось отложить письмо и отпереть дверь.
– Ты думаешь, что я ужасный человек и очень плохо поступила сегодня утром, да?
Она стояла на пороге тоже одетая ко сну, с распущенными волосами и закутанная в длинную шаль. Говорила она по?французски, почти скороговоркой – будто боялась, что я вот?вот захлопну дверь перед ее носом. Натали глядела на меня снизу вверх полными раскаяния глазами. Ну как на нее сердиться?
– А ты сама как думаешь? – важно спросила я. – Достойно ты вела себя с Лизаветой Тихоновной? Что бы сказала Ольга Александровна, услышь она тебя?
Натали состроила плаксивую гримаску и мимо меня проплыла в комнату, с ногами забралась на кровать.
– Я знаю, что вела себя дурно. – Она низко наклонила голову и избегала смотреть мне в глаза. – Мне очень стыдно, и я уже десять раз отругала себя за несдержанность. Но я ничего не могла с собой поделать: всякий раз, когда я вижу свою мачеху, в меня как будто бес вселяется. Я просто не могу удержаться! Но согласись, что и она виновата!..
Я, уже закрыв дверь комнаты, села на край кровати и внимательно слушала Натали. Она и правда раскаивалась. Но я не могла не возразить:
– Я не припомню, чтобы твоя мачеха сказала и сделала хоть что?то плохое в твой адрес.
– Она отправила меня в Смольный! – Натали даже вскрикнула возмущенно. – Неужто этого не достаточно?!
– Во?первых, не стоит кричать, дорогая: все уже спят, – заметила я. – А во?вторых, ты говоришь так, будто она отправила тебя на каторгу, а не в лучшее женское учебное заведение в России.
Натали подумала секунду. Но потом опять нахмурилась и выдала неопровержимое:
– Все равно!
Я подсела ближе к ней, взяла ее руку и попыталась поймать взгляд:
– Натали, послушай, я понимаю, что у тебя предубеждение к этой женщине. Однако оно основано на обидах маленькой, капризной двенадцатилетней девочки. А теперь ты взрослая, умеющая владеть собой барышня – смолянка. Ты же знаешь, как должна относиться истинная смолянка к людям, которые ей не нравятся?
Натали, разумеется, знала, потому как Ольга Александровна изо дня в день нам поясняла, как должна вести себя смолянка и что она должна думать. И, что немаловажно, еще и показывала это на собственном примере: ни разу за девять лет обучения я не слышала, чтобы наша начальница повысила голос, высказалась о ком?то дурно или пренебрежительно.
И я, и Натали, и, наверное, каждая из смолянок стремились к тому, чтобы стать похожими на Ольгу Александровну.
– Вероятно, я должна найти в ней что?то хорошее, – неохотно признала Натали.
– Умница! – похвалила я. – И я уверена, в ней есть это хорошее – за что?то же ее полюбил твой отец.
Я поддержала Натали улыбкой, и та ответила мне тем же – кажется, у моей подруги даже настроение улучшилось после того, как она приняла решение помириться с мачехой.
– Лиди, перед тобой я тоже должна извиниться, – снова вернула жалобный взгляд Натали. – За то, что не пошла с тобой на прогулку. Вероятно, тебе очень хотелось поговорить, а я этого не поняла, потому что все мое внимание занял Митенька… – Лицо ее озарила улыбка. – Он такой славный малыш, ты себе представить не можешь! Завтра я обязательно тебе его покажу! Вася дал ему свое отчество и фамилию. Папенька, конечно, ужасно разозлился, узнав, но запретить все равно не мог. Хотя и пригрозил, что даже лишит его наследства. Однако Вася не испугался и все равно хочет жениться на Даше! Лиди, правда же, он поступил храбро, как настоящий мужчина?
Мне очень хотелось сказать подруге, что настоящий мужчина сперва ведет женщину под венец, а потом уже заводит детей, но я смолчала.
Признаться, я даже восхищалась Натали сейчас. Очень мало я знала людей, которые могут любить так искренне и бескорыстно. Совершенно не придавая значения тому, что племянник – незаконнорожденный и что его мать всего лишь горничная. Скажу честно, я бы так не смогла.
Натали же любила людей исключительно за их внутренние качества и всей душой стремилась помогать слабым. Пусть запала ее хватало ненадолго, как с госпиталем. Впрочем, большинство людей вовсе не считают нужным задумываться о бедах посторонних.
Я поступила в Смольный на три года раньше Натали. Эти три года были самыми тяжелыми в моей жизни: я ужасно говорила по?русски, не понимала и половины того, о чем ведут речь мои подруги по институту. Да и подругами они лишь назывались – девочки искренне хотели меня поддержать, зная, что я недавно осиротела, но были бесконечно далеки от меня. Да и то, что совсем недавно во Франции случился переворот, сокрушивший Вторую империю, сыграло свою роль – меня, француженку, считали, наверное, иностранной шпионкой и противницей монархии.
Я была ужасно одинока в то время.
Натали же едва ли не с первого дня своего появления в Смольном стала душой всего нашего курса. По счастью, ее поселили в одном дортуаре со мной, и даже кровати наши стояли рядом. Позже выяснилось, что Натали тоже потеряла мать, что и стало основной причиной нашего сближения – она понимала меня.
Помню, меня поразило, что она ровно вовсе не заметила, что я француженка – Натали ни разу не спросила, поддерживаю ли я новую власть во Франции, ратую ли за принятие конституции в России и как вообще так вышло, что меня – вовсе не дворянку и даже не русскую – приняли в Смольный.
За эти качества я сердечно люблю Натали и, хоть и недовольна ею временами, готова простить моей подруге все на свете.
– А как тебе Женечка? – хитро прищурившись, спросила вдруг Натали.
– Ты хочешь сказать – Евгений Иванович? – поправила я ее с упреком.
Но Натали на этот раз и не думала виниться:
– Нет, именно Женечка! – Она придала лицу важность и заговорила наставительным тоном: – Поверь мне, дорогая, мой кузен относится к тому типу мужчин, которых будут звать Женечками даже их внуки. В крайнем случае как?нибудь вроде «месье Эжен», – манерно произнесла она, – но никогда его никто не будет воспринимать всерьез. Ты ведь помнишь этот момент за завтраком? Маменькин сынок!
– Когда ты начала так хорошо разбираться в типах мужчин? – с ноткой сарказма спросила я.
– Ну ты же не станешь спорить, дорогая Лиди, что опыта у меня побольше, чем у тебя! – абсолютно серьезно отозвалась Натали. – Просто я помню Женечку еще когда мне было три или четыре, а ему, соответственно, лет двенадцать. Помню, Людмила Петровна все время пыталась накормить его пирожными, пирогами и прочими сластями. А вдобавок запрещала бегать и играть с другими детьми – они, видите ли, могли его обидеть. В результате Женечка был просто ужасно толстым и неповоротливым, с огромными пухлыми щечками… И рядила она его в какие?то ужасные бархатные костюмчики с рюшами и сорочки с кружевами. А в волосы заплетала ленточки – как девчонке, фу!
– Мне показалось, что сейчас он выглядит вполне мужественно, – заметила я ради справедливости.
– Ну, не знаю… ты хотя бы про сахарок вспомни! – отмахнулась Натали и продолжила: – Я помню, как он однажды пытался забраться в седло в своем бархатном костюмчике и кружавчиках, – Натали уже откровенно хохотала, – пыхтит, тужится, падает, но все лезет и лезет… мы с Васей тогда просто от смеха покатывались, глядя на это чудо!
– Натали, как тебе не стыдно! – Я изо всех сил старалась быть серьезной, хотя это стоило мне усилий. – Мальчику не повезло с мамой – следует пожалеть его, а не хохотать.
– Вот здесь ты права, Лиди, – посерьезнев, ответила Натали, – хуже нет, чем мужчина, которого воспитала такая маменька. Бедная его будущая жена.
– Да?да, действительно бедная: вдобавок к супругу получит столь великолепную родственницу… – вполне серьезно вздохнула я.
И оборвала фразу на полуслове, потому что в этот момент где?то громко и отчетливо хлопнула дверь.
– Что это? – насторожилась Натали.
– Кажется, внизу.
Натали слезла с кровати и бросилась к окошку:
– Кто это в такой час к нам пожаловал? Или, наоборот, кто?то собрался прогуляться?..
