Два дундука из сундука

Глава I

Митёк с автоматом

Лето начиналось хорошо: Алешку исключили из школы (до первого сентября за мелкое хулиганство); маму уволили с работы – их организация обанкротилась и развалилась, а папе вдруг дали отпуск.

– Отлично! – сказал он. – Раз общество не нуждается в наших услугах, займемся личными делами. Едем отдыхать!

И мы поехали. К папиному другу детства, писателю, который жил и творил на берегу небольшой реки.

Дом этого писателя стоял на холме. С него открывались дальние дали. Река, курчавые заросли на ее берегах, поле, заросшее разноцветными травами, чуточку синеющий лес – и очень синее небо.

И сам писатель оказался очень приятным человеком. У него были волосы до плеч, перехваченные по лбу ремешком, и густая борода, из которой все время торчала дымящаяся трубка.

– Это и есть писатель Лосев, – познакомил нас папа. – А по-простому, Митёк.

Алешка внимательно оглядел его, протянул ладошку и одобрительно сказал:

– Похож.

– На кого похож? – удивился писатель Лосев.

– На писателя. – Алешка еще раз придирчиво взглянул. – Но больше все-таки на Митька.

– Ого! – воскликнул писатель Митёк. И сказал папе: – Он у вас – ого!

– Еще как ого-то! – грустно подтвердила мама. – Еще узнаете. И не раз.

– Сработаемся, – улыбнулся Лосев, и где-то в глубине его густой бороды блеснули белые зубы.

Для начала мы, конечно, облазили весь дом. Больше всего нам понравился кабинет Лосева на втором этаже. Митёк сам привел нас туда. Мы как вошли – так и ахнули. Да, в таком кабинете не соскучишься! Первое, что нам бросилось в глаза, – в простенке между окон висела зеленая каска с красной звездой, а под ней – на широком кожаном ремне советский автомат времен Отечественной войны. С желтым деревянным прикладом, с дырчатым кожухом вокруг ствола, с круглым диском-магазином. Рядом, на подоконнике, стояли вверх деревянными ручками гранаты, похожие на странные бутылки. А на стене у входа – еще один автомат, немецкий. Черный такой, злобный и кусачий на вид.

– Ничего себе, – сказал папа с одобрением в голосе. – Целый арсенал! Молодец, Митёк! – И он снял с крючка советский автомат.

– «Папаша», – с тихой гордостью похвалился Митёк.

– Чей папаша? – удивился Алешка. – Ваш?

Я, честно говоря, тоже удивился. А Митёк засмеялся.

И объяснил, что так прозвали этот автомат бойцы на фронте, переделав на свой лад его марку – «ППШ».

А что, подумал я, похож. У него даже вид какой-то добродушный – как у папаши-пенсионера. А вот немецкий автомат, тот совсем другой – хищный и с каким-то шипящим змеиным названием – «шмайссер».

– А мне можно потрогать? – вежливо, но без особой надежды спросил Алешка.

– Да ради бога! Можешь даже пострелять.

– Вот еще! – возразила мама.

И тут выяснилось, что это оружие: и автоматы, и гранаты, и пистолет «маузер» в деревянной кобуре – все это оружие не совсем настоящее, хотя и имеет настоящий боевой вид. Все это оружие Митёк в свободное от работы над книгами время сделал сам, своими умелыми руками. И стреляет это оружие капсюлями от охотничьих патронов: грохот, пламя из ствола, пороховая гарь, но совершенно безопасно.

Алешка забрал у папы автомат, выставил ствол в окно и дал очередь. Здорово получилось! Как в кино, мама даже уши зажала. А потом «отжала» и попросила:

– И мне, ладно? Очень хочется.

Митёк объяснил маме, как пользоваться оружием, и она тоже выпустила «очередь» во двор.

– Молодец! – похвалил ее Алешка. – Ты на отважную партизанку похожа. – И тут же нахально попросил Митька: – А гранаты? Покидаем?

Гранаты тоже оказались почти настоящими. Корпус у них не стальной, а из картона, а внутри обыкновенная петарда.

– Гранаты кидать не будем, – сказал Митёк, – а то участковый примчится.

– Ну ты вооружился, – опять восхитился папа.

– А то! Никакая шпана не сунется!

– А что, есть шпана? – спросил папа с профессиональным интересом.

– А где ее нет? – удивился Митёк.

Мы с сожалением повесили на место автомат и продолжили «экскурсию» по кабинету. Здесь еще стояли два письменных стола. Заваленные бумагами.

– А зачем два? – спросил Алешка. – Вы сразу две книги пишете? Каждую на своем столе?

– Не совсем так. На этом столе я пишу днем, а на том столе вечером зачеркиваю все, что написал днем.

– И получается книга, – кивнул Алешка. И оба улыбнулись.

А я понял, что они уже подружились. Сработались.

Над левым письменным столом висел листок бумаги со всякими мудрыми изречениями великих и не очень великих людей. Там было много чего написано, я не все запомнил. Ну, например, такие мудрости:«Устами младенца глаголет истина», «Твоими устами да мед бы пить», «Люблю стариков – с ними не соскучишься». Это Остап Бендер сказал. А под этой фразой красовалось мудрое изречение самого писателя Лосева о самом себе: «Солнце моей жизни еще не скрылось за горизонтом, но уже склоняется к закату». Здорово, но малопонятно.

И мама тоже задумалась над этой «истиной».

– Очень просто, – сверкнув зубами в бороде, объяснил писатель. – Это напоминание мне, чтобы не ленился и много работал. Чтобы побольше успеть.

– Можно я кое-что для себя спишу? – спросил Алешка. – Мне всякие мудрые слова и мысли очень нравятся.

Надо же! А мы и не знали!

– Особенно про младенцев, – продолжил Алешка. – Которые всякие истины глаголют.

– В корень зрит, – похвалил его Митёк Лосев. – Писателем будет.

– Художником, – сказал я.

– Президентом, – сказал папа. – Только не знаю где.

– Он будет хорошим человеком! – решительно отрезала мама.

– Не надейтесь! – так же решительно все испортил будущий хороший президент. С талантом художника.

Еще одна примечательность в кабинете писателя – такой большой стенд, на который были наклеены портреты всяких великих классиков литературы. Тут и Толстой, и Чехов, и Тургенев, и Пушкин рядышком с Лермонтовым, и Гюго, и Джек Лондон, и Марк Твен, и Диккенс. И полно еще всяких классиков, которых я не видел и не слышал, а тем более – не читал. В середине этого стенда, в окружении этих великих умов, была приколота фотография самого писателя Лосева. С трубкой в бороде.

– Зачем это? – спросил Алешка.

– Чтоб классики не зазнавались.

А когда мама его об этом спросила: «Что за композиция?», Митёк ответил еще загадочнее:

– Она символизирует творческое освоение писателем Лосевым мирового классического наследия.

Мама вежливо улыбнулась, но кажется, как и мы, ничего не поняла.

А папа нам сказал, что его друг детства Лосев – очень хороший и скромный писатель. Он пишет замечательные книги о работниках милиции.

– А чего ж он о тебе не написал? – ревниво спросил Алешка. – О замечательном работнике милиции?

– Написал. Конечно, не целую книгу, но большую в ней главу. Вы у него спросите, он вам даст почитать.

Мы откладывать это дело не стали, главу в книге, которая называлась простенько и со вкусом «Всегда на посту», проглотили мгновенно, в первый же вечер, и совсем по-другому увидели своего привычного папу. Алешка даже стал при нем ходить на цыпочках и быстро вскакивал на ноги, когда папа появлялся в комнате. Дурака валял, конечно.

Но уважать папу мы стали еще больше. А заодно и писателя Лосева, который так здорово о нем написал и открыл для нас столько нового в этом привычном родном человеке.

– Дим, – сказал мне Алешка, – попроси Митька, чтобы он и о нашей маме написал.

– Ага, – сказал я, – и о нас с тобой.

– И о бабушке, – подхватил Алешка со смехом.

Наша бабушка – тоже герой в своем роде. Она – герой зубного труда. И любит похвалиться, что за многие трудовые годы вырвала у своих пациентов больше миллиона зубов. Это примерно – грузовой вагон. Кошмар!

Нас с Алешкой поселили в крохотной комнатушке на втором этаже, рядом с кабинетом Лосева. Он притащил из сарая две скрипучие раскладушки, небольшой столик и что-то вроде стоячего ящика с полками – «для личных вещей». А что нам еще нужно?

Мы застелили раскладушки, разложили по полкам личные вещи, в общем, освоились в отведенном нам помещении.

Комната нам очень понравилась. У нее было много достоинств. А главное – ее окно находилось прямо над крыльцом, где наши взрослые взяли привычку сиживать по вечерам. Папа с Митьком покуривали, мама вздыхала от удовольствия – ей нравились такие спокойные вечера, когда ее дети наконец-то улеглись спать и можно обсудить свои взрослые дела, не опасаясь внимательных детских ушек.

Вечером, когда нас прогоняли спать, мы гасили свет и распахивали настежь окно для свежего ночного воздуха. Ложились животами на подоконник и смотрели, как выбирается из леса на небо луна и как засыпает природа средней полосы. Луна обычно была сначала желтой, как мамина медная кастрюля, потом становилась красной, как спелый помидор, а уж в высоте серебрилась ярким светом.

А природа засыпала постепенно. Сначала все темнело, а потом затихало. Умолкали птицы одна за другой, все реже взлаивали собаки в соседней деревне. Смолкали ребячьи голоса. Иногда от реки, очень редко, доносился гудок или свисток теплохода.

Все это было очень здорово. Но мы висели на подоконнике не только ради засыпающей природы и свежего ночного воздуха. Мы с интересом прислушивались к тихому разговору на крыльце прямо под нами. С интересом, но, в общем-то, без всякой пользы. Разговоры там были самые обычные: о погоде, о папиной работе, о новой книге писателя Лосева, о ценах в магазине и на рынке, о нас с Алешкой.

На третий день Алешке это бесполезное подслушивание надоело, и он пораньше завалился на свою раскладушку. А я по привычке сидел у окна и любовался восходящей луной, как барышня прежних лет. И услышал разговор, которому сначала не придал никакого значения, а вспомнил о нем совершенно случайно. Гораздо позже. Когда закрутились некоторые странные события.

Толком я этот разговор не понял, а вспомнился он так.

– Имей в виду, Митёк, – сказал папа вполголоса, – скоро им станет скучно.

– И тогда нам будет очень весело, – со значением добавила мама. И с горькой иронией.

– Вы чего? Вы их боитесь? – удивился Митёк. – Славные ребята.

– Непредсказуемые, – сказал папа.

– Неуправляемые, – добавила мама.

– Нужно их занять чем-то необычным, – предложил Митёк. – Они у вас чем больше всего увлекаются?

– Они – сыщики, – сказал папа. С гордостью в голосе. – Особенно младший.

– Ага! – обрадовался Митёк. – Дети Шерлока Холмса! В папашу пошли.

– Обошли папашу, – тихонько засмеялся папа.

– Вот и ладно, – слышно было, как Митёк шлепнул себя ладонями по коленям. – Я им кое-что придумаю. По специальности. Скучно не будет.

– Ты уж очень-то не старайся, – попросила мама.

А я зевнул и тихонько, чтобы не скрипнуть, улегся на свою раскладушку. И тут же забыл про этот разговор. И наутро о нем не вспомнил, потому что пошла у нас хорошая спокойная личная жизнь без всяких общественных забот. Правда, такая красота продолжалась недолго. Общественная жизнь властно вторглась в личную очередным криминальным проявлением. И нам с Алешкой пришлось круто взяться за борьбу с врагами. Их оказалось много, и были они очень коварные.

Глава II

Одинокий путник

Освоившись на Митьковой территории, мы двинулись осваивать прилегающую местность. И всякие достопримечательности.

Ничего особо достопримечательного мы не обнаружили. Под горой – деревня, небольшая, но симпатичная. С собаками, которые лениво валялись в дорожной пыли, с петухами, которые горланили и хлопали крыльями на заборах, с козами, которые паслись на огородах.

Деревня небольшая, но с магазином. Хотя где их только теперь нет. Магазин – это культурный центр населенного пункта. Здесь все время тусуется местное население. В лице пожилых старушек и стариков, а также молодежи разного возраста. Старики в основном входили в магазин за покупками и выходили из него с покупками. А молодежь шумно толпилась у дверей и пила пиво из горлышка. Ну и курила, конечно. Ну и ругалась без стеснения. Особенно один длинный парень в тельняшке, самый главный у них, наверное. Он был примерно моего возраста, но не так хорошо воспитан.

Когда мы проходили мимо, все они замолчали и повернулись к нам. Алешка, ни слова не говоря, подобрал с земли камень и сунул его в карман, а я подхватил валявшуюся на дороге штакетину.

– Эй вы! – окликнул нас главарь в тельняшке. – А здороваться кто будет? Пушкин?

При чем здесь Пушкин, подумал я, да и разве стал бы с ним великий поэт здороваться – и уже было открыл рот, чтобы достойно ответить, как возле магазина неожиданно появился мотоцикл, а на нем – молодой милиционер в шлеме.

Тусовка съежилась и притихла. Только главарь нахально выступил:

– А мы что? Мы – ничего. Все вы к нам придираетесь.

Мы на эти разборки задерживаться не стали и пошли дальше, через всю деревню. Кончалась она зеленым, в крапинках цветов, лугом, на котором задумчиво кормились коровы и который постепенно переходил в кочковатое болото. А на болоте…

– Класс! – восхитился Алешка. – За́мок!

Над болотом высоко стояла круглая кирпичная башня. Прямо настоящая крепостная. Вокруг нее шуршала осока и кивали коричневыми головками камыши. А над ее конической кровлей из полусгнивших досок вились стаи голубей.

К башне вела чуть заметная тропка, а травы по ее краям стояли в рост человека.

– Пошли посмотрим, – загорелся Алешка. – Может, какую-нибудь древность найдем.

Я не стал с ним спорить и доказывать, что если тут и были когда-нибудь какие-нибудь древности, то местные пацаны уже давно их подобрали. Да мне и самому было интересно посмотреть это историческое сооружение вблизи.

Тропка привела нас прямо ко входу в башню, который скорее был похож на пролом в стене.

– Это ядрами пробили, – шепнул мне в восторге Алешка. – Во время осады.

Перед входом была довольно утоптанная площадка. А на ней… на ней чуть дымился почти погасший костерок с подвешенным над ним закопченным чайником. Чье-то обиталище? Лучше не лезть сюда, лучше пораньше смотаться. Кто знает, что за бродячие люди здесь живут? Так и до беды недалеко. И я сначала придержал, а потом потянул Алешку за руку.

Но было уже поздно.

В темной глубине башни послышался чей-то кашель и гулким эхом разнесся по всем ее ярусам. В проеме появился человек. С тяжелой березовой дубинкой в руке и весь заросший черной щетиной. А там, где щетины не было, он все равно был черный от копоти. В общем, черный человек!

Мы не только остановились, но и попятились, готовые дать деру.

Человек еще раз кашлянул и коротко взглянул на нас. Кроме черноты и дубинки ничего угрожающего в нем не было.

– Привет, – дружелюбно сказал он и опять кашлянул.

– Здрасте, – ответили мы.

– Не помешали? – вежливо добавил Алешка. – Вы здесь живете?

– Да как сказать? – Черный человек присел у костра, раздул угли и подложил в огонь дров. – Я здесь немного отдыхаю. Чай будете?

Сказано это было с таким радушием, что отказался бы только дурак. И мы тоже присели возле костра.

– Вы, наверное, ученый-археолог? – предположил Алешка. – Изучаете это старинное историческое сооружение?

Незнакомец чуть заметно улыбнулся:

– Это сооружение не очень старинное. И совсем не историческое. Это колхозная силосная башня. В ней корма держали для скота.

Я бы не сказал, что при этих словах Алешка сильно смутился или огорчился.

– Да, – продолжил незнакомец, покашливая, – это не старинная башня. И я не археолог.

– А кто вы? – спросил Алешка, принимая кружку с чаем.

– Я-то? – Незнакомец даже удивился. – Теперь уж и не знаю. Никто, наверное. Одинокий путник. К мамаше иду, она в этих краях обитает.

Я повнимательнее пригляделся к нему – не был он похож на бездомного бродягу. И одет прилично; видно, конечно, что ночевать ему приходилось не в отеле и путешествует он не в «Мерседесе», но я бы такого человека не испугался при встрече и не стал бы его сторониться.

– Соскучились по мамаше? – участливо спросил Алешка.

– Соскучился. Да и некуда больше идти. Дома у меня нет, семьи нет. Ничего нет, кроме чайника.

– А все было? – спросил я.

– Да. Я состоятельный человек был. Не богач, конечно, но фирма у меня была достойная. На хорошую жизнь хватало.

– И вы все проиграли в карты? – не смущаясь, спросил Алешка.

– Если бы. Ничего я не проигрывал. А жизнь свою, похоже, проиграл.

– Кому? – спросил Алешка. – Дьяволу?

– Крокодилу. – Незнакомец выкатил из костра уголек, нагнулся над ним и раскурил сигарету. – Все мое этот Крокодил схавал. И мою фирму, и мою квартиру, и две мои машины, и даже катер. Хорошо, хоть меня выплюнул. Правда, прожевал с хрустом, все косточки промял.

– Я ничего не понял, – признался Алешка. – Дали бы вы этому крокодилу сапогом по зубам!

– Дал бы! – мечтательно произнес одинокий странник. – Да я его ни разу не видел. Знаю только, что кличка его Крокодил.

Мы помолчали. Странник, видимо, овеялся горькими воспоминаниями, а мы с Алешкой пытались представить этого зубастого крокодила, который разом схавал дом, офис, катер, две машины и квартиру. И чуть не проглотил человека. И не подавился при этом.

Как-то все это было странно. Старинная башня – никакая не старинная. Кругом болота. Одинокий странник. Белые облака в синем небе. Птицы над головой. Дома мама с папой, Митёк. И какой-то где-то злобный крокодил.

Мы молчали, пили чай и вздыхали. Постепенно одинокий странник разговорился и поведал нам свою грустную историю. Видно, кроме нас, некому было ее поведать.

Сначала он был счастливый человек – с успехом занимался любимым делом, основал свою фирму и, как говорится, крепко стал на ноги. Но какой-то криминальный бизнесмен по кличке Крокодил очень этой богатой фирмой заинтересовался, захотел ее схавать. И прислал к ее владельцу своего человека: продай и уматывай. Наш незнакомец выставил этого посланца за дверь. Но Крокодил не успокоился, даже озлобился и стал вести тайную войну. Подкупил нужных людей, изготовил поддельные документы – и вскоре незнакомца вызвали в суд, где, как дважды два, ему было доказано, что фирма теперь ему не принадлежит, а он к тому же еще и должен ее новому владельцу вагон денег. Такого вагона у Странника не было, и в счет уплаты долга у него отобрали машины, квартиру, вообще все. И он пошел пешком к своей родной мамаше начинать с нуля новую жизнь. В дороге простудился и задержался, чтобы отдохнуть, в этой башне. Грустная история.

– Больше всего мне катер жалко, – вздохнул Странник, заканчивая свой печальный рассказ. – Я его своими руками построил. И название красивое придумал: «Камелия», это цветок такой.

Лешка тут же взял быка за гора.

– Наш папа, – сказал он, – очень хороший полковник милиции. Он вот таких крокодилов ловит и сажает в клетку. Мы ему все расскажем, и он вам поможет.

– Ты добрый человек, – грустно улыбнулся Странник, – но еще очень молодой. Не хочу обижать вашего папу, но ты еще не знаешь, что даже очень хороший полковник милиции может не справиться с крокодилами.

– Не хочу вас обижать, – сказал я, – но наш папа справится. Он и не с такими делами справлялся.

– Ладно, добрые люди, – опять грустно улыбнулся Странник, – мне пора.

Он зашел в башню и вернулся с узелком, закинул его за спину, оглядел свой «замок» прощальным взглядом.

– Жалко ее покидать. Хорошее пристанище для бездомного.

– А вы не покидайте, – посоветовал Алешка. – Вы ее почините и живите себе в ней на здоровье.

– Хорошая мысль, – согласился Странник, – оживить эту башню. Разделить ее на этажи, встроить винтовую лестницу, окна пробить.

– Пушки в них высунуть, – подхватил Алешка. – И крокодилов из них стрелять.

– На это деньги нужны, малыш. А у меня их нет.

– Тогда у нас поживите, нам не жалко.

– Не сомневаюсь. – Странник, подобрав свою палку, вышел на тропу. В другой руке он держал закоптелый чайник, крышка которого грустно позвякивала при каждом шаге. – До встречи, добрые люди.

Мы долго смотрели ему вслед. Алешка о чем-то сосредоточенно, нахмурившись, думал.

Посидев немного у костра, пока он совсем не погас, мы забрались внутрь башни. И оказались как бы на дне огромного и глубокого каменного колодца. Задрав головы, мы смотрели вверх, где сквозь щели светилось солнце и синело небо. И мелькали силуэты птиц.

В башне пахло чем-то кислым, наверное, сохранился запах того самого коровьего корма. На земле валялся битый кирпич и всякие щепки, а у стены лежала куча старой соломы, на которой ночевал бедный Странник.

– Да, – задумчиво и загадочно произнес Алешка, – знатный замок может получиться.

Мы вышли из полусумрака башни в солнечный день и отправились домой. Деревню миновали без приключений. Магазинчик был закрыт на обед, и возле него никого не было. Молодежная тусовка куда-то рассосалась.

Дома Алешка с порога выкладывает папе всю эту историю. Папа слушает очень внимательно. Переспрашивает, уточняет.

– Как ты сказал? Крокодил? – Папа вскидывает голову. – А фамилию этого странника вы не догадались спросить? Жаль.

Он встает, берет свой мобильник и выходит из комнаты, на пороге оборачивается и говорит строго:

– Не подслушивать.

– Очень надо, – ворчит Алешка ему вслед. – И вообще, что-то наши правоохранительные полковники слабо стали работать. Крокодилы какие-то у нас развелись, а?

– А я в отпуске, – отрезает папа и захлопывает дверь.

Глава III

Таинственная находка

А пока мы отчаянно отдыхали: мама хлопотала по хозяйству, папа основное время проводил с книгой на диване, писатель Митёк днем на одном столе писал книгу, вечером на другом столе зачеркивал все написанное, а в промежутках между этими делами возился в сарае, где конструировал и воплощал новую оружейную модель – здоровенный танковый пулемет.

Сарай у него тоже был замечательный. Чего там только не было: старые покрышки и старая мебель, верстак, два станка, куча всяких инструментов, неисправный мотоцикл, банка со ржавыми гвоздями и картины на стенах. Ему подарил их его друг художник. Мама даже спросила: почему Митёк держит произведения живописи, да еще подарочные, в рабочем сарае?

– А я их боюсь, – признался Митёк.

Тут он, конечно, прав. И на меня обе эти картины плохо действовали. На одной были изображены мрачные темно-зеленые пятна, а другая была вся как завязанная узлом радуга. Жуткое впечатление!

Однако Лешка так не считал.

– Ничего вы не понимаете, – сказал он (мне даже показалось, что с обидой за художника). – Эти картинки изображают настроение. Одна – мрачную скуку во время долгого дождя, а другая – какую-нибудь неожиданную радость.

Митёк с удивлением взглянул на него.

– А ведь ты прав, – сказал он. – Эти картины так и называются: «Зеленая тоска» и «Беспричинная радость». – И он взглянул на Алешку с огромным уважением.

А мама только пожала плечами – иначе и быть не может. Мне иногда кажется, что она не только уважает Лешку, но и слегка его побаивается. Хотя наша мама – отважная женщина, она боится только лягушек.

В общем, все занимались своими делами. А мы с Алешкой весь день пропадали на реке. Купались, ловили рыбу, Алешка брал с собой этюдник и рисовал неоглядные дали. Он их называл «ненаглядными».

Река здесь была хорошая, довольно чистая, только сильно обмелела. И поэтому судоходства на ней почти не было. Только изредка брел какой-нибудь пароходик или катерок, и тогда в песчаный берег плескались волны.

Иногда к нам приходил писатель Митёк, садился с удочкой рядом с Алешкой и заглядывал через его плечо в этюдник. Хвалил:

– Здорово получается. Очень похоже. Особенно вот эта птица.

– Это не птица, это пенек на том берегу.

– Все равно здорово. – И Митёк выпускал клуб дыма. – А лучше всего, Лешк, брось ты это дело, пиши лучше книги.

– Больше платят? – деловито спросил Алешка, не отрываясь от работы.

– А я знаю? Не сравнивал. Но расходов меньше. Всего-то – ручка да бумага. А у тебя – краски, кисти, холсты всякие, картон. – Он подсек и выдернул рыбешку. – Отдадим ее твоей маме, она нам зажарит ее на обед.

– Не многовато будет? – спросил я, разглядывая уклейку с мизинец величиной.

– За ужином доедим, – сказал Алешка.

А по реке медленно, осторожно проплыл небольшой катер вроде речного трамвайчика, с красивым названием «Амелия». И когда я его прочел, что-то мелькнуло в моей памяти, но ненадолго.

На палубе катера никого не было, только в рубке торчала за стеклом голова рулевого в белой фуражке над круглым лицом.

Из кормового иллюминатора вдруг что-то вылетело и плюхнулось в воду, подняв сверкнувшие на солнце брызги.