Загорский изумился: они с Ганцзалином были в доме штабс-ротмистра не более десяти минут. Однако глава угрозыска возразил: свидетельница показала, что они там были полтора часа.
Стали разбираться: откуда взялась свидетельница и что она на самом деле говорила. Выяснилось, что после того как Загорского с Ганцзалином задержали, свидетельница как сквозь землю провалилась. Опрос местных жителей ничего не дал, никто ее раньше не видел, да и как узнать женщину под паранджой? Тем более, что под паранджой вполне мог прятаться и мужчина.
Итак, кто такая эта свидетельница, что она делала во дворе беликовского дома, зачем врет и куда исчезла? – все эти вопросы Загорский, не обинуясь, задал Зинкину.
Тот хмуро отвечал, что как бы там ни было, покуда не доказано обратное, они будут верить показаниям свидетельницы, пусть даже и сбежавшей. А пока суд да дело, придется им посидеть в каталажке. Зинкин уже было хотел вызвать конвой, но Загорский его остановил.
– Постойте, – внезапно сказал он, – подождите. У меня есть другой свидетель. Когда мы входили в дом штабс-ротмистра, мы видели идиота. Похоже, у него монголизм[6 - Монголизмом до середины XX века называли синдром Дауна.]. Есть у вас такой среди местных?
– Да, это Мишенька… – Зинкин испытующе глядел на Загорского. – И при чем здесь он?
– Мне кажется, ваш Мишенька что-то знает о преступлении. Он был чрезвычайно взволнован и что-то бормотал. Нельзя ли его допросить?
Зинкин поскреб подбородок. Допросить Мишеньку, конечно, можно, вот только толку от этого будет мало. Он ведь недееспособен, в суде его свидетельства не примут. Загорский на это отвечал, что им не для суда все это нужно, а для истины. Вдруг Мишенька видел настоящего убийцу?
Зинкин сидел, хмуро постукивая карандашом по столу. Наконец решился. Ладно, сказал, сейчас посидите в камере со своим китайцем, а мы посмотрим, что да как. Потом он хитро прищурился на Загорского и спросил:
– А что это все-таки за наследство такое, о котором писал покойник?
Загорский секунду спокойно смотрел на Михаила Максимовича, потом медленно выговорил:
– Точно сказать не могу. Но подозреваю, что речь шла о наследстве великого князя Николая Константиновича.
– Романова? – ахнул Зинкин.
Нестор Васильевич кивнул. Почему-то штабс-ротмистр решил, что именно в дневнике князь указал место, где он спрятал драгоценности.
– Да, – покрутил головой глава угрозыска, – если так, то это, конечно, куш. Богатейший был человек, есть ради чего стараться.
– Вот поэтому, – мягко добавил Загорский, – прошу вас как можно скорее отыскать вашего Мишеньку и допросить его. Если, конечно, он вообще в состоянии сообщить хоть что-то осмысленное.
Ночь в камере прошла неспокойно. Точнее сказать, Ганцзалин по своему обыкновению спал мертвым сном, а Загорский никак не мог успокоиться и все ворочался, пытаясь понять, кому понадобилось убивать штабс-ротмистра Беликова. Если он прав и причиной убийства были княжеские записки, то встает вопрос – кто и как мог узнать об их содержании? Штабс-ротмистр, несмотря на всю свою бесшабашность, умел хранить тайны. Вероятнее всего, кто-то вскрыл письмо, которое тот послал Загорскому и, как и он, догадался, о каком именно наследии идет речь. Вскрыть письмо, потом запечатать его заново и отправить адресату вполне могли на почте. Но в этом случае они не смогли бы заклеить конверт начисто. Значит, конверт был взят другой и надписан кем-то другим. Получив письмо от Беликова, Загорский не обратил внимания на почерк, которым надписали конверт, и не стал его сравнивать с тем, что был в письме. А стоило бы! Ладно, утро вечера мудренее. Завтра надо будет попросить Зинкина позволить ему еще раз взглянуть на конверт. А пока будем спать, утро вчера мудренее.
Приняв такое решение, Загорский почти мгновенно погрузился в сон.
* * *
Разбудили их ни свет ни заря. С шумом открылась дверь камеры, усатый конвойный выкрикнул:
– К товарищу начальнику на допрос, оба!
Нестор Васильевич протянул руки, чтобы на них надели наручники, но конвойный махнул рукой: так идите, ништо.
Пребывающих в некотором недоумении Ганцзалина и Загорского доставили в кабинет Зинкина. Тот выглядел хмурым и заспанным. Кивком указал им садиться.
– Удалось поговорить с Мишенькой? – спросил Загорский.
– Не удалось, – коротко бросил тот. – Сегодня утром Мишеньку нашли убитым.
Секунду Нестор Васильевич молчал. Потом поднял глаза на Зинкина:
– Как его убили?
– По-басмачески, – отвечал Зинкин. – Резанули горло от уха до уха, я их шакалью манеру хорошо знаю.
Загорский удивился. Он полагал, что после гибели Мадами?н-бека в тысяча девятьсот двадцатом году басмачи перестали тревожить Туркестан. Если бы, невесело хмыкнул в ответ Зинкин. Армия басмачей почти сошла на нет, но остались отдельные банды, у каждой свой главарь, их тут зовут курбаши?. В Ферганской долине еще сражается Муэтди?н-бек, кое-кто еще воюет рядом с Самаркандом. Ибрагим-бек бьется с Красной армией в Зеравшане. В Алайской долине есть несколько банд. Но возле Ташкента давно уже все спокойно.
– Значит, не все, – сказал Нестор Васильевич. – Видимо, они просто перешли на нелегальное положение, но никуда не делись.
– Это сколько угодно, – буркнул Зинкин, – лишь бы шашками не махали. А так мы их рано или поздно переловим по одному и перещелкаем, как блох.
Однако светлая эта картина относилась к будущему. Пока же надо было разбираться с конкретной историей, а именно убийством Беликова и блаженного Мишеньки.
– Кстати сказать, вы ведь говорили, что вы сыщик, – проворчал Зинкин. – Сами-то что думаете по поводу всего происходящего?
Нестор Васильевич поколебался немного, потом отвечал:
– Пока ничего конкретного. Фактов слишком мало. Надо браться за расследование, а я в камере сижу.
Тут он вспомнил свои вчерашние соображения и попросил Зинкина показать конверт и письмо, которое написал ему штабс-ротмистр. Тот снова выложил на стол пожелтевший конверт и прямоугольный лист.
– Ага, – сказал Загорский, кинув быстрый взгляд на конверт. – А само письмо писано другой рукой. Что это значит?
Зинкин нахмурился: загадка несложная. Видимо, посторонний человек вскрыл письмо, после чего взял новый конверт и надписал его сам. Проще всего сделать такое работнику почты. Не бог весть какая зацепка, но все-таки что-то.
– Я бы мог этим заняться, – сказал Нестор Васильевич. – Все-таки покойный был моим другом.
Начальник УГРО все еще колебался. Нельзя ему было просто так взять и отпустить подозреваемого. С него же потом голову снимут.
– Не снимут, – отвечал Загорский. – Я в свое время оказал кое-какие услуги советской власти. Попробуйте связаться с Тухачевским, он за меня поручится…
Зинкин все тер небритый подбородок, никак не мог решиться.
– Мы тут и без того в работе тонем, – наконец проговорил он почти жалобно. – Понаехали голодающие из разных районов России, среди них – полно криминального элемента. А тут еще эти убийства.
– Не волнуйтесь. – сказал Загорский. – Я все сделаю, работа мне хорошо знакома. Не первое убийство раскрываю, слава тебе, Господи.
– Да в том-то и дело, что не убийство, – хмуро отвечал Зинкин. – Эксперт осмотрел тело Беликова – все признаки самоубийства. Нет никаких следов насилия. Только след на шее от петли да сломанный позвонок… Похоже, дали мы с вами маху.
Загорский поднял брови – быть того не может! Ошибка исключена? Зинкин отвечал, что совершенно исключена, медики из университета смотрели, а там такие зубры – не нам чета. С другой стороны, было совершенно ясно, что не с чего штабс-ротмистру кончать жизнь самоубийством. Но тогда как объяснить мертвое его тело, повешенное в петле?
Разумного объяснения не было, и Загорский предложил всем вместе отправиться на осмотр в морг. В прохладных и страшных его просторах маленький тихий прозектор быстро отыскал им окоченевший труп Беликова, выкатил на коляске на всеобщее обозрение. Зинкин хотя и был человек бывалый, все-таки не выдержал: отвернулся и отошел в угол. Загорский же, напротив, деловито взялся осматривать покойника. К своему удивлению, ничего, указывающего на убийство он не обнаружил. Прозектор сказал, что следов яда в теле также не найдено.
– Да, – проговорил Нестор Васильевич озадаченно, – все это крайне странно. Или его сначала убили каким-то экзотическим образом, не оставив следов, или заставили самого влезть в петлю.
Зинкин удивился – как это можно человека заставить лезть в петлю?
– Угрозами, шантажом, да как угодно, – пожал плечами Загорский.
