Под небом Аустерлица

© Н. Влащенко, 2018

© Е. Ю. Левская, художественное оформление, 2018

Предисловие

Этот роман писался одновременно с моей предыдущей документальной книгой «Кража, или Белое солнце Крыма». В какой-то момент я поняла, что мне нужны «самоволки», возможность расслабиться и не быть точной и ответственной, как того требовал текст документального расследования.

И я начала писать эту книгу с конца. Первыми читателями первых, не до конца выписанных, глав стали мой друг и коллега Олег Ельцов и его жена Наташа. Начальные четыре главы они прочитали довольно быстро и прислали доcтаточно оптимистичные отзывы, что вдохновило меня на дальнейшую работу.

Обоих интересовали прообразы героев. И мне было довольно сложно объяснить, что реальные события я использовала как расходный материал. У меня не было цели воссоздать их средствами художественного произведения.

Поэтому не ищите тут реальных прототипов – их нет, возможно, только знакомые лекала. Конечно, события и герои романа могут показаться смутно узнаваемыми. Те несколько человек, которые прочитали роман еще до опубликования, энергично пытались угадать, кто есть кто – и… попадали пальцем в небо. Нет смысла распознавать в повествовании и знакомые фамилии. Под каждый персонаж я назову вам с десяток, и все смогут более или менее без проблем натянуть на себя предлагаемый театральный костюм.

Просто дело в том, что в процессе работы действительность у автора расползалась, как расползается в пальцах только что вынутая из старого сундука ткань. Реальность тускнеет и становится бессмысленной уже через час после свершившегося, уходя в тень прошлого и растворяясь в нем.

«Под небом Аустерлица» – роман о любви, о том, какую жизнь мы проживаем. Здесь и сейчас.

Это роман о той атмосфере горечи, потерь, предательства, беспредельной веры, надежд, в которой мы тонем и захлебываемся в последние годы, но продолжаем жить. Потому что это единственное, что мы можем себе позволить. Здесь и сейчас.

Роман о том, что все возвращается и за все надо платить…

Так что не сравнивайте и не угадывайте.

Просто поверьте, история о том, как «порвали парус», в тысячи раз честнее, чем попытка что-нибудь пафосное соврать о действительности, притрусив это впечатляющими деталями и скорым пеплом забвения.

Глава 1

Когда-нибудь потом…

…Скоростная трасса была погружена в абсолютную темноту. Никогда в жизни она не видела такую огромную луну. Полный диск висел над лесом, как декорация в провинциальном театре.

Странным образом сохранившаяся на ФМ-волнах радиостанция «Вести» больше не фонтанировала молодыми смеющимися голосами: «В эфире программа “Циники”». Вместо этого красивый мужской баритон читал строки, которые она знала наизусть с детства: «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались, совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу…»

Марьяна думала о том, что люди редко бывают счастливы именно потому, что ищут что-то другое, что-то «кроме» доступного, находящегося на расстоянии вытянутой руки. Многих почему-то не устраивает теплое плечо на рассвете, чашка горячего кофе на веранде, ребенок, улыбающийся во сне. Все вроде бы декларируют привязанность к простым радостям, но подсознательно тянутся к необъяснимо темному и одновременно смешному, как в фильмах Тарантино. К чему-то, что неизбежно утаскивает их в водоворот событий, где нет места не только счастью, но и просто жизни, где она сжимается, как шагреневая кожа, и в один прекрасный зимний вечер совсем пропадает. Что ж, когда ты думаешь, что все кончено, все только начинается. И не тебе определять, где начало, а где конец твоей личной истории.

…Сумерки сгущались, заползали в машину рваными клочьями тумана, лобовое стекло мгновенно обрастало льдом, как бы намекая, что нечего делать в такую ночь на дороге, пора домой.

Марьяна включила музыку, стараясь не прислушиваться к тянущему под ложечкой ощущению тревоги и тоски. И с почти радостным облегчением увидела, как на приборной панели загорелся значок «недостаточно бензина».

На Socar было пусто, и заспанный бородатый мальчик странно долго делал ей «американо» навынос, словно не хотел, чтобы она опять выходила в эту бесконечную снежную ночь…

– Метет… – Он внимательно посмотрел на нее, подавая коричневый стаканчик с кофе. – Может, немного виски?

Марьяне нравилось с ним разговаривать. Время как будто вручную растягивалось до вожделенного состояния покоя и сонной радости, хотелось продлить эти минуты комфорта, тихого гудения кофе-машины и шипения каких-то неведомых восточных блюд.

Улыбнулась широко:

– Нет, я за рулем. Скоро буду в тепле. Там и выпью.

Он кивнул, словно они были знакомы когда-то, и дал сдачу вместе с чеком.

Звучал Рахманинов. И этот факт добавлял нереальности происходящему. Матерь Божья, на заправке, пусть и элитной, Рахманинов, как в знаменитом кафе «Будапешт». Однажды она с друзьями ужинала в этом легендарном кафе и была потрясена счетом, который принесли за скромный ужин.

«Счет не за ужин, а за легенду, за причастность!» – смеялся друг над ее растерянностью. А потом уже смеялась и она, вспоминая нечто крошечное на блюде, которое принес официант, похожий на генерала в отставке.

Марьяна присела в углу, разглядывая пустой зал с одиноко сидящим в трех шагах от нее мужичком. У мужичка тоже был кофе. Что-то в его облике и манере быстро отводить глаза мгновенно ее насторожило. Где-то она уже видела это лицо, этот белесый взгляд, это умение присутствовать, не присутствуя. Мгновенно почувствовала себя, точно напряженная рояльная струна, готовая лопнуть в любую минуту.

«Б…дь, так недалеко и до паранойи», – подумала Марьяна и отвернулась. Но чувства покоя больше не было. Она встала и пошла к машине. Краем глаза увидела, как белесый тоже поднялся и поволокся куда-то в темноту. Стало легче.

…Горячий кофе взбодрил, собрал внутри пазл, как в ее любимой детской игрушке «калейдоскоп». Марьяна засмеялась, покосилась на лежащую в двери пачку сигарет, забытую две недели назад здесь редактором… Интересно, как он теперь без нее?

Да и ладно. Незаменимых нет. Разве она не знает, как быстро находят новых любимых после их потери, новых сотрудников после скандала расставания, новых друзей после легко объяснимого предательства? И много поводов жить после смерти? То-то же…

Поймала себя на том, что думает о себе в третьем лице, словно посторонний рассказывает о ней перед судом присяжных: не боится, не хочет, не ждет… Словно ощупывает собственные отношения с собой же.

Зазвонил телефон. Номер не определился. Марьяна включила громкую связь:

– Слушаю!

На той стороне молчали.

Она спокойно отключилась, внимательно вглядываясь в темноту.

Еще звонок. Ага, это Анька!

– Марьяш, ты где, радость моя? Ну, можно было чуть пораньше выехать? Мы тут извелись, ждем, без тебя не начинаем. Мы же с Петькой интеллигентные люди! (Смешок.)

– Анюта, я скоро буду! Еще минут двадцать, не волнуйся! Спасибо тебе, Анька! Я тебя люблю!

– Ого! Прекрасная Марьяна вечер начинает с признаний! Программа «Пусть говорят!». Ты чего это, солнце? – в трубке раздался хохот Аньки, явно отчего-то смутившейся.

– Ничего, все норм. Просто так. Скоро увидимся!

Машина развернулась на трассе и въехала в лес. Огромные ели, удерживающие сказочные хлопья снега. Матрица. Неожиданно она вспомнила, как год назад Игорь чуть не погиб в таком же лесу, под австрийским небом, которое они потом вдвоем называли «небом Аустерлица» и смеялись. И еще он любил повторять: «Детка, ты спасла мне жизнь. Надеюсь, я твою взамен сделаю счастливой».

…Дальний свет выхватил впереди несколько машин с погашенными фарами. Машины стояли поперек дороги.

Марьяна автоматически посмотрела в заднее зеркало. За ней шла еще одна, с включенными фарами. Глянула на часы. Полночь. Сын спит…

Заглушила мотор. Быстро написала смс-ку в WhatsАpp: «Ты знаешь, как поступить». И разослала по трем адресам.

У машин стояли безмолвные люди. В лунном свете их фигуры казались призрачными.

Марьяна спокойно вынула ключ из замка зажигания, замотала шарф, натянула поглубже шапку – и шагнула в темноту.

Глава 2

Под небом Штубайталя

…Он открыл глаза, осторожно попробовал пошевелить ногой и вдруг понял, что ничего не чувствует. Глубоко вдохнул и попробовал еще раз. Никакого результата. Рядом валялась сломанная лыжа и коричневая лыжная перчатка. Эти перчатки в прошлом году подарила ему Марьяна.

Игорь Мариненко, один из самых могущественных политиков Украины, лежал в сгущающихся синих австрийских сумерках впервые за многие годы абсолютно один и понимал, что его положение более чем серьезно.

«Боже, сколько я здесь пролежал? Неужели я здесь замерзну и никто не придет? – подумал он и попробовал засмеяться. Получилось какое-то невнятное бульканье. – Телефон! Где мой телефон?»

Дрожащими пальцами расстегнул шлем, осторожно ощупал равномерно гудящую голову и с удивлением почувствовал противную липкую жижу. Можно было не смотреть. Он знал, что это кровь. Пальцы не слушались, тряслись в такт колотящемуся сердцу.

«Под небом Аустерлица, б…дь!» – почему-то подумал он и почувствовал горячие злые слезы на щеках. И именно эти слезы его испугали. Он так давно не плакал, что забыл о самой возможности это делать.

Экран телефона был темным, как австрийское небо. Марьяна утром предупреждала о том, что зарядки осталось на пару часов, но он равнодушно махнул рукой: кому на хер нужен этот телефон?!

Вдалеке остановился подъемник. На этой горе не было ночного катания. Впрочем, даже если бы и было: его вынесло в лес, в кустарник, откуда фиг докричишься, даже если захочешь.

Игорь устало закрыл глаза. Хотелось спать, но он знал, что спать нельзя: мороз становился сильнее. Если он уснет, то под утро найдут окоченевший труп.

Усилием воли он заставлял себя перебирать возможности спасения: «Думай, старик, думай! Думай, б…дь!»

Интересно, Анне скажут, что он не на форуме, а на лыжах с любовницей?

И ищет ли его Марьяна, хватилась или пошла в свой СПА, считая, что утренней ссорой исчерпана сегодняшняя коммуникация?

Он закрыл глаза и по старой привычке попробовал мысленно составить список возможных выходов. Список был коротким и состоял из фразы: «Господи, лишь бы они нашли меня до темноты».

…Через полчаса окончательно стемнело. Издалека долетали звуки деревни, и казалось, что-то невидимое наваливается на него тихо, но неумолимо… «Господи, так вот как это бывает… Когда ты совсем не ждешь… Приходит она и говорит: “Пора, старичок! Пора!”». Мариненко застонал и попробовал привстать, но получилось какое-то невнятное клокотание и слабое дерганье. «Господи, как хочется спать! Может, уснуть хотя бы минут на пять?»

…Чтобы не уснуть, он начал медленно перебирать события последних дней, словно надеялся разложить все по полочкам и отыскать спасительную связующую нить.

Как он здесь оказался?

Еще три дня назад флегматичный, рано располневший и полысевший Книжник (именно так называли его во фракции) мрачно предупредил всех на ночной сходке:

– Никому не расползаться! 30-го голосуем бюджет, возможно, все затянется до утра.

Долговязый, обросший густой черной шерстью Диджей (прозвище прилепилось намертво) закричал неожиданным фальцетом:

– А кто это решает? Что 30-го? У меня билеты на Всемирный Форум Западных Доноров Будущего!

Ярослав Маменька, забавный толстячок с густой щетиной, скривился:

– Брось, сынок, а что, без тебя этот сет не сыграют?

Все заржали.

Диджей залился густой краской и блеснул очками:

– Вас не спрашивают! Острить будете в НАБУ, там вами давно интересуются.

– Нервничает пидорас, – мелко захихикал Маменька в ухо Игорю, практически ткнувшись пухлыми губами в его пуловер небесно-голубого цвета. Игорь повел плечом, легко вскочил со стула и прошелся к окну.

Депутаты помалкивали, тупо уставившись в айфоны. Писали любовницам, партнерам и в Фейсбук.

За окном падал густой тяжелый снег.

– Друзья мои, ну, может, хватит этой х…ней заниматься?! Хочу – не хочу… Сорока-воровка. Этому дам – этому не дам, – мурлыкал он, не оборачиваясь к товарищам по оружию. – В общем, 30-го все в зале, карточки у Книжника. На контроле у Лидера лично. Билеты, в случае неповиновения и наличия особого мнения, вам поменяет партия!

И он весело заржал, победоносно сверкая бритым черепом и боевым разворотом спортивного торса. Ему вторил «мелкий бес» Маменьки.

Гладко зачесанная блондинка с голубыми глазами и бусами нарядной учительницы наконец подняла глаза:

– Игорь Владимирович, но ведь никто из нас еще не видел бюджет. – Густой румянец залил лицо дамы.

– Мария, дорогая, – вскрикнул он, точно раненый зверь, – вот объясните, зачем вам «видеть»?! Зачем вам это видеть?! Вы отлично знаете, что проголосуете независимо от этого малозначительного обстоятельства.

Блондинка вспыхнула, как факел, и прикрыла щеки руками.

– Но мы же депутаты и должны нести хоть какую-то ответственность…

– Должны – так несите! – заорал Игорь и бросился вон.

Раздался грохот двери, закрывшейся за Мариненко, и депутаты с облегчением заерзали на стульях задами разного калибра.

– Ну что ж, продолжим, – меланхолично вздохнул Книжник, тускло поблескивая ранней плешью и одергивая пиджак размера на два меньше. – Внезапно покинувший нас коллега в чем-то, безусловно, прав. Кто не разобрался в бюджете, тот уже не разберется. И не надо. Как говорится, жила бы страна большая – и нету других забот. Голосование перед Новым годом неизбежно, как бой часов в полночь. И вы проголосуете, чтобы не ходить потом в кабинет к Ясиненко…

Тут он остановился и широко повел рукой в сторону голубоглазого худощавого шатена с великолепным девичьим румянцем, словно тот, выпив стакан козьего молока и закусив краюхой хлеба, примчался только что через заснеженные поля на заседание фракции.

Шатен смотрел поверх голов и улыбался той загадочной улыбкой, которая предназначалась всем и никому одновременно. Он как бы не опровергал, что все эти неприятные люди рано или поздно припрутся к нему в кабинет АП чего-то просить и ему это уже заранее тягостно, но в то же время дистанцировался от них, как звезда Голливуда: не до вас, мол, Родина в опасности.

Но всего этого Мариненко уже не слышал.

– В «Гудром»!!! – заорал он вскинувшемуся ото сна водителю Шурику, преодолев в три прыжка снежную тропинку от крыльца ВР к калитке в ограде.

Шурик обиженно пожевал губами и на ощупь завелся.

«За…бал, – вздохнул привычно, – уволюсь!»

В ресторане «Гудром» всегда людно, независимо от обстоятельств – война ли за порогом, любовь ли, бедность… Депутаты из Комитета по налогам что-то перетирают в углу с бандитами, элитная косметичка шепчется за маленьким столиком с подругой, известная журналистка с бывшим министром дегустируют вина, глава Ощадбанка с женой вдвоем проводят счастливый вечер с телефонами – каждый со своим.

Марьяна в углу одна – говорит по телефону. Кажется, что она всегда говорит по телефону.

Марьяна – давнее его «приобретение». Познакомились во время Евромайдана. Переспала с ним в первую же встречу. Но вдруг он почувствовал себя униженным и использованным. И покатилось…

Игорь идет к ней, досадливо кивая на приветствия: «Твою мать, завтра все будут шептаться: что, мол, он тут делал с этой журналисточкой? Да и какая, на хрен, журналисточка – 35 лет, позади развод, в наличии четырнадцатилетний сын, успешная карьера и породистый зад. Господи, зачем она мне нужна, зачем мне все это надо?..»

Плюхнулся на стул.

– Привет!

– Привет! Будешь ужинать?..

– Нет. Я жду тебя в машине. Что мне здесь делать? Все глазеют, как идиоты.

Она поднимает глаза. Смотрит с любопытством, как на насекомое. Господи, дать бы пощечину. Да ведь нельзя. Эта точно не стерпит. Не хватало тут еще устроить…

Игорь смотрит, как она отправляет кому-то смс-ку. Потом равнодушно произносит:

– Я улетаю завтра в Австрию. Договорилась в редакции о неделе передышки. Больше не могу…

Так. Спокойно-спокойно. Пусть едет. Он – нет. Он – не может…

Он не может уехать на Новый год – семья, бюджетное заседание, да и Лидер не поймет…

К столику подскакивает какой-то пидарчонок в розовой рубашке и идиотском переднике:

– Что-нибудь желаете?

– Еще не выбрал! – тяжело роняет Мариненко, не отводя глаз от Марьяны. И вдруг неожиданно для себя хрипло произносит: «Я полечу с тобой!»

Она совсем не удивляется, только улыбка слегка трогает прелестное лицо. (Господи, откуда у гражданки из Сумской области эти скулы и эти глаза!)

– Отлично. А теперь я должна ехать. У меня еще интервью.

И покидает столик, не попрощавшись и не оглянувшись.

«Сука», – думает Игорь.

«Игорь», – думает сука.

…Плотная густая тьма окружает лежащего в снегу человека. Он не может ни встать, ни пошевелить окоченевшими руками и ногами, иногда стонет, иногда замолкает, точно впадая в беспамятство. И звезды склоняются все ниже над его головой.

Игорь открывает глаза. Мысленно возвращается к последней ночи перед отлетом. Тогда даже не успел поужинать. Позвонили из Администрации. Лидер вызывал на встречу. Игорь скривился: «Странно, только начало десятого, обычно страсть к обсуждениям крепнет к часу ночи».

Сел в машину к обиженному Шурику:

– Едем на Банковую.

Шурик покорно завел мотор и выключил радио. Игорь ненавидел посторонние звуки в машине. Вайбер вспыхнул сообщением. Марьяна без комментариев выслала ему свой билет. Жест был понятен: хочешь попасть на один рейс – думай. Да, ночь, но я тебе не нянька.

Лидер ужинал в кабинете в одиночестве. За неделю, пока не виделись, лицо еще больше отекло, а мешков прибавилось. Обнялись.

– Выпьешь чего-нибудь?

– Не хочу. Устал… Впрочем, виски.

– Игорь, ты знаешь, как важно голосование 30-го. Люди готовы?

– Практически со всеми переговорили. Пидорас этот Плохиш торгуется, как последняя шлюха на Окружной. Им нужен янтарь, им нужен «Укрспирт» и еще пару комитетов. С Самаритянином я договорился… Все будет о’кей. Володя… эээ… я завтра утром на неделю улетаю…

– Ты сдурел? Какой «улетаю» накануне такого голосования?!! Б…дь, вы тут все с ума посходили!

Он стоял со стаканом напротив – большой, грузный, с глазами навыкат, чрезвычайно опасный, готовый ударить, но Мариненко не было страшно. Он с юности помнил эту стойку Лидера, которую в спокойные минуты их дружеских посиделок называл «бычьей», совсем ее не боялся и знал, что нужно просто переждать этот приступ гнева.

– Игорь, ты не хочешь заниматься фракцией? Тебе насрать на страну? Да что там на страну! Тебе же на меня насрать! Но, Игорь, я тебя накажу, и ты знаешь как. Потому что есть одна вещь, на которую тебе никогда не насрать, – это деньги!!!

Он бегал по кабинету, орал, но Игорь уже понимал: гроза миновала и он завтра улетит, дав ночью все необходимые распоряжения.

Утром в самолете, сразу же после взлета, Марьяна уснула. Он читал, но время от времени с удивлением разглядывал профиль мадонны, упрямо сжатые губы, веснушки, легкие морщинки у глаз. И вдруг она улыбнулась во сне, и сердце у него оборвалось в предчувствии чего-то такого, что и сам он не мог объяснить.

…Человек на снегу уже давно потерял сознание. Но это было не тяжелое забытье, а приятный сон замерзающего человека, которому судьба уготовила последнее тепло перед долгой дорогой в никуда. И в то мгновенье, когда вопрос был почти решен, неподалеку раздались голоса и луч мощного фонарика осветил тело в красном лыжном костюме с неестественно вывернутыми ногами.

Люди склонились над ним и кто-то произнес поспешно, сквозь ветер:

– Jungs, еs ist hier! (Ребята, он здесь!)

– Rufen sie den Rettungs! (Вызывай спасателей!)

Поспешные переговоры по рациям. И тьма окончательно упала на депутата Мариненко, могущественного друга великого Лидера.

…Очнулся он через двое суток с гипсом на ноге и плотной повязкой на голове. Сквозь марево внутреннего жара и обрывки 48-часового бреда он услышал вдруг ясный и звонкий голос Марьяны: немного отстраненная и очень собранная, она читала ему книгу в плотной коричневой обложке:

«Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба, – высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! Все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме него. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!»

Глава 3

Я куплю тебе новую жизнь

…Площадь равномерно гудела праздничным гулом.

Над тысячами голов колыхалось оранжевое марево. Марьяна продиралась сквозь этот поток с гулко колотящимся сердцем. Две недели назад она приехала из родного Конотопа в Киев, на Майдан, и жизнь ее понеслась неизвестно куда. Крохотная комната подруги в общежитии, Помаранчевая революция, гудящий, как улей, город… Казалось, каждую секунду кто-то нашептывает в ухо: «Я куплю тебе новую жизнь…»

Она выросла в неблагополучном мире, который примыкал к другому, слегка отмытому, но не менее жестокому и неблагополучному. Мир этот, с затхлыми подъездами, некрасивыми женщинами и тяжелыми невеселыми праздниками, она ненавидела с детства, мечтая когда-нибудь вырваться отсюда в другое пространство, наполненное светом, смыслом и мужчинами. Эти другие мужчины смотрят на тебя с интересом, и взгляды их обещают защиту и счастье. Все эти наивные и бессистемные картинки почерпнуты ею бог знает откуда: из сотен прочитанных книг (а чтение всегда было ее страстью), любимых фильмов, из одной-единственной встречи в 9 классе – вечера, который она не забудет никогда.

Тогда к ним в город приехала с гастролями популярная группа. Она выпросила у матери 150 гривен на билет, а сразу после концерта отправилась к ним в гостиницу – единственную приличную гостиницу в городе. Такого никогда не бывало, потому что здесь, как в «Безымянной звезде», не останавливались больше, чем на две минуты, даже поезда.

Кумир увидел ее в холле и мгновенно все понял. Пригласил в бар выпить-поболтать. Она знала, зачем эти ребята зовут в бар красивых девочек. Но в этот раз ей повезло. То ли он ее пожалел, то ли понял, что Марьяна несовершеннолетняя… Во всяком случае, ей было подарено почти два часа очень интересной беседы о будущем и о том, что «провинция хороша тем, что отсюда рано или поздно надо уе…ть». На прощание он поцеловал ее в щеку, оставил телефон, подписал диск и ушел спать. Дверь возможностей казалась приоткрытой, но она знала, что никогда не позвонит ему, в этот его комфортный, пахнущий нишевым парфюмом мир.

Главное для нее он сделал – подтвердил, что побег возможен.

С того дня все, что она делала – училась, читала книги, ходила в спортзал, отказывала в романах сверстникам, – было нацелено на побег. Как у классика:

Ей было скучно с однокурсниками, соседями по подъезду и даже близкими подругами, которые в глубине души казались чем-то временным, как бы репетицией перед настоящей жизнью и настоящими дружбами. Понятно, что все прочитанные книги «кричали» ей об обратном: дескать, ад и рай ты носишь в себе и все это ты перевезешь с собой, куда бы ни поехала. Но Марьяна отвергала эту литературную логику, надеясь на жизнь, как на самое брутальное, а потому самое действенное лекарство.

Ничего удивительного, что, едва окончив местный филфак, она бежала из своего экзистенциального мрака, как принято говорить, сломя голову и куда глаза глядят. Без денег, без надежд и без сожаления. Отъезд никак не был мечтой, просто ей хотелось прекратить этот ужас без конца.

Ей сказочно повезло: работу она нашла уже через неделю, о чем с гордостью сообщила по телефону матери, которая, прощаясь, кричала, что Марьяна сдохнет под забором, потом плакала, потом курила с подружкой на кухне и, всхлипывая, жаловалась, что теперь она точно совсем одна.