Друзья и недруги. Том 1

Глава первая

– Надумал все-таки вернуться?

Высокий темноволосый юноша, занятый тем, что чистил щеткой коня, нехотя повернул голову на голос, раздавшийся в дверях конюшни. В дверном проеме стоял парень, отличавшийся недюжинным ростом и могучим сложением, и, скрестив руки на груди, внимательно смотрел на юношу.

– Если ты явился, чтобы проводить меня, я тебя разочарую, – ответил юноша ровным бесстрастным голосом. – Я всего лишь чищу коня, но никуда не еду.

Он вновь углубился в свое занятие, словно напрочь позабыл о собеседнике, но тот напомнил о себе.

– А напрасно не едешь, Вилл! Денек выдался замечательный: солнце, ветра нет, дорога сухая. Домчался бы в один миг.

Рука Вилла замерла на холке коня, и он глубоко вздохнул.

– Джон, дай подумать! Ты утром проснулся, вспомнил, что день воскресный, значит, дел в кузнице нет, заскучал и решил отыскать меня, чтобы получить по шее и хотя бы так развлечься?

– Получить по шее? – повторил Джон и, насмешливо фыркнув, шевельнул мощными плечами. – Ты ничего не перепутал? Обычно страдала твоя шея, а ты валялся в пыли, когда мы с тобой дрались.

Вилл рассмеялся.

– То было в детстве.

– А что изменилось с тех пор? – поддел его Джон.

– Я вырос, поумнел и стал снисходительным к друзьям, – ответил Вилл и, бросив на Джона быстрый взгляд, добавил: – Если они сами не напрашиваются на тумаки.

– Вырос и поумнел, говоришь? – хмыкнул Джон. – Тогда почему ты добрых две недели безвылазно сидишь в Локсли, вместо того чтобы вернуться к отцу в Веардрун?

В янтарных глазах Вилла появился гневный отблеск, губы крепко сжались, а темные брови угрожающе сошлись к переносице, но Джон не видел, как изменилось его лицо. Вилл по-прежнему стоял к нему спиной и резкими сильными движениями проводил щеткой по крупу лошади.

– Я обязан тебе отвечать? Впрочем, изволь! Его светлость граф Хантингтон сейчас пребывает не в Веардруне, а в Лондоне. Я же безвылазно, как ты заметил, нахожусь здесь, потому что намерен остаться насовсем и не испытываю ни малейшего желания вновь оказаться в резиденции его светлости.

– Остаться насовсем в Локсли? Чем же ты будешь заниматься?

Джон цепким взглядом окинул конюшню. Мать Вилла была зажиточной хозяйкой. Две тягловые лошади, еще одна под седло, но каждая из них стоила дешевле, чем рубашка из тонкого полотна, которая была сейчас на Вилле, а он, не жалея эту рубашку, чистил в ней лошадь! И в том не было хвастовства: по нынешним меркам Вилла он был одет более чем скромно, как раз для работы. Жеребец, которым он занимался, вообще стоил в десять раз дороже, чем все три лошади в этой конюшне. И Вилл собирается удовольствоваться скромной жизнью в Локсли, занявшись чем?

– Хозяйством, как остальные землевладельцы.

– Хозяйством! А ты обучен управлять им? – уже с откровенным сарказмом осведомился Джон. – Тебе все известно о пахоте и севе? Умеешь разводить овец? Знаешь, с какой стороны подойти к сыроварне? Право, Вилл, ты от души повеселил меня сейчас!

Вилл в сердцах отбросил щетку и повернулся.

– А ты мне сейчас изрядно надоел! – сказал он, медленным шагом подступая к Джону.

Тот довольно ухмыльнулся, разнял сложенные на груди руки и раскинул их в стороны, готовясь отразить нападение.

– Ну-ну! Давай, покажи мне, на что ты способен! – проворчал он, как молодой, проснувшийся по весне медведь.

Джон был выше Вилла и гораздо мощнее сложением. Широкий в плечах и тонкий в стане, рядом с Джоном он казался изящным, но никак не сильным. Тем не менее он спокойно подошел к Джону, не обращая внимания на ожидавший его медвежий захват, и сделал только одно молниеносное движение. В следующее мгновение Джон оказался поверженным на колени, а его правая рука была вывернута за спину и захвачена рукой Вилла, как стальным кольцом. Джон попытался вырваться, но в результате был вынужден припасть к полу конюшни и стукнуть об него свободной ладонью, прося пощады.

– Понравилось, Джон? – усмехнулся Вилл, ослабив захват, и, дружески сжав запястье Джона, помог ему подняться на ноги.

Джон выпрямился и покрутил правой рукой, убеждаясь, что она цела и не вывихнута в плече. Оглядев Вилла, стоявшего в гордой раскованной позе, Джон с пониманием покивал светловолосой головой.

– И это ты еще без оружия. А если бы в твоих руках был меч!..

– А если бы сразу два меча!.. – усмехнулся Вилл, и в его усмешке читалось осознание собственного превосходства. – Рука не болит?

– Рука в порядке. Спасибо, что не сломал, – ответил Джон, ничуть не смущенный недавним поражением. – Зато я лишний раз убедился, что твое место, Вилли, не здесь. В детстве ты был одним из нас, но за время, которое прожил в Веардруне, ты не просто изменился. Ты стал другим.

– Кем же, по-твоему, я стал? – с иронией поинтересовался Вилл, поднимая с пола щетку и возвращаясь к лошади.

– Лордом и воином, – спокойно сказал Джон, пропустив иронию Вилла мимо ушей. – Ты не сможешь жить обычной жизнью землевладельца, чем бы ты ни занялся – стал разводить овец или выращивать пшеницу и ячмень. Все равно что запрячь этого жеребца в плуг: и борозды не проложит, и оглоблю выломает, вырываясь из упряжи.

Говоря эти слова, Джон махнул рукой в сторону коня. Тот всхрапнул, оскалив зубы, прижал уши к голове и осел на задние ноги, готовый к прыжку.

– Что ты его пугаешь?! Он сейчас всю конюшню разнесет!

Выбранившись сквозь зубы, Вилл крепко ухватил жеребца за гриву и заставил стоять смирно, одновременно оглаживая по шее и успокаивая.

– Именно что разнесет! – охотно согласился Джон. – И ты бы разнес. Он ведь из графских конюшен, – сделав многозначительную паузу, Джон добавил: – Как и ты, Вилл.

Вилл едва заметно вздрогнул и замер, и его мышцы налились силой. Глядя на друга, Джон приготовился к тому, что разговор с Виллом все-таки закончится для него сломанной рукой или в лучшем случае синяком под глазом. Но Вилл остался стоять неподвижно и, не оборачиваясь к Джону, сказал очень отчетливо, хотя и негромко:

– Пошел вон отсюда.

Оскорбившись в первую секунду, Джон мгновенно взял себя в руки и, окинув Вилла сожалеющим взглядом, ответил:

– Как прикажете, мой лорд! Простите, если разгневал вас.

Джон покинул конюшню неожиданно бесшумным для его могучей фигуры шагом. Вилл, почувствовав, что остался один, вздохнул и прижался лбом к спине жеребца, который удивленно повернул голову к хозяину и осторожно дотронулся губами до его плеча.

Выйдя из конюшни, Джон поймал взгляд женщины, стоявшей неподалеку в терпеливом ожидании, и покачал головой. Женщина тяжело вздохнула и признательно провела ладонью по плечу Джона, когда тот поравнялся с ней. Не сказав ни одного слова, он склонил голову в поклоне и вышел за ворота. Женщина осталась стоять где стояла, не спуская суровых глаз с дверей конюшни, пока оттуда не вышел Вилл. Он мгновенно заметил мать, но намеревался пройти мимо, и прошел бы, если бы она не остановила его требовательным возгласом:

– Вилл, стой! Мне надо поговорить с тобой.

– О чем? – осведомился Вилл, остановившись рядом с матерью, но не соизволив ни повернуться к ней, ни посмотреть на нее.

– О том, что тебе пора взяться за ум, немедленно вернуться в Веардрун и попросить у отца прощения.

Вот теперь он повернул голову в ее сторону и внимательно посмотрел на мать. Барбаре Скарлет минуло тридцать четыре года, но выглядела она много моложе и рядом с Виллом казалась не матерью, а старшей сестрой. Природа не поскупилась, одарив Барбару красивым лицом, пышными волосами пепельно-русого цвета, изящным сложением. Вилл грустно усмехнулся, представив, какой она была в шестнадцать лет, когда жизнь свела ее с Альриком Рочестером, графом Хантингтоном и самым могущественным лордом Средних земель. А Барбара в свою очередь смотрела на сына и думала о том, как он стал походить на отца – и темным цветом волос, и высоким ростом, и статной фигурой воина, и чертами лица. Только глаза Вилла были янтарно-медового цвета в отличие от темно-синих глаз графа Альрика. Но выражение непреклонности, которое она видела сейчас на его лице, еще больше сделало Вилла похожим на отца.

– Нет, – кратко ответил он и упрямо сжал губы.

Барбара очень неодобрительно покачала головой, не сводя с сына не менее упрямого взгляда.

– Тебе мало того, что он посылал за тобой и просил вернуться? Мало, что твой брат – лорд Робин – приезжал в Локсли и уговаривал тебя поехать в Веардрун вместе с ним? Вилл, когда-нибудь гордость не доведет тебя до добра!

Вилл выслушал упреки матери с бесстрастным лицом, после чего, пожав плечами, обронил:

– Что поделать? Поскольку у тебя гордости нет, мне ее было отмерено за двоих.

– Уильям! – голос Барбары прозвучал, как удар хлыста.

Ее голубые глаза потемнели от гнева. Вилл, опомнившись, поймал руку матери и, несмотря на сопротивление Барбары, поднес к губам.

– Прости, матушка! – Он виновато склонил голову и повторил: – Прости.

Взгляд Барбары смягчился. Она потрепала сына по затылку и, высвободив руку, тихо сказала:

– Ты можешь сотню раз упрекнуть меня в том, что я когда-то полюбила твоего отца и легла в его постель. Но я ни разу не пожалела об этом. Во-первых, твой отец стоит любви, и я не встретила никого, кто был бы его достойнее. Во-вторых, у меня родился ты, и одного этого достаточно, чтобы я, будь у меня возможность вернуться в прошлое, поступила бы так же.

Вилл еле слышно вздохнул, и Барбара, решив воспользоваться тем, что его волю ослабило чувство вины, усилила натиск.

– Вилл, мальчик мой, я очень прошу тебя вернуться домой, в Веардрун, потому что именно там твой дом. Если ты останешься здесь, то погубишь себя. Ну какой из тебя сельский житель и земледелец? Отец воспитал тебя воином, не менее благородным лордом, чем лорд Робин.

– Так это ты подослала ко мне Джона? – сообразил Вилл и невесело усмехнулся.

Барбара не позволила ему отвлечься, продолжив с горячностью:

– Они крепко любят тебя – и отец, и брат. Почему же ты платишь им высокомерным пренебрежением? Ты поссорился с отцом, а за что обидел брата? Сам как-то обмолвился, что лорд Робин и взглядом, и словом, и даже кулаками ставит на место тех, кто посмеет бросить косой взгляд в твою сторону. Он не только брат тебе, он твой самый верный, самый надежный друг.

Вилл крепко стиснул зубы и болезненно поморщился: упреки матери задевали его за живое, и – самое тяжелое – он понимал, что они справедливы. Барбара наконец замолчала и вопросительно посмотрела на сына. Вилл отвел взгляд в сторону и глухо сказал:

– Извини, мне надо умыться. Я весь в конской шерсти и пропах конюшней.

Он быстро пошел к дому и был уже в дверях, когда его настиг возглас матери:

– Сначала скажи, что ты решил!

На миг задержавшись, Вилл не оборачиваясь, очень нехотя, через силу ответил:

– Я подумаю.

Глядя на закрывшуюся за ним дверь, Барбара облегченно перевела дыхание. Только тот, кто знал Вилла так, как она, понял бы: эти слова были и огромной уступкой, и свидетельством того, что Вилл уже не так тверд в решении порвать с отцом и навсегда остаться в селении. Почувствовав себя глубоко утомленной напряжением последних двух недель с того дня, когда Вилл, донельзя мрачный и молчаливый, приехал в Локсли, заявив, что здесь и останется, и только что закончившимся разговором с ним, Барбара присела на плаху для колки дров. Опершись локтями о колени, она уронила голову на сомкнутые кисти рук и мыслями вернулась в прошлое, в дни юности, в Веардрун.

Веардрун! Огромный замок из светлого камня, похожий на город, окруженный лугами и морем, накрытый куполом неба. Резиденция Рочестеров – могущественного рода, ведущего начало от одного из семи королей древней Британии. В памяти живо возникли широкие, залитые солнцем террасы, просторные светлые галереи, огромные залы. Барбара вспомнила, с каким восторгом она озиралась, впервые переступив порог графского дома, сравнимого по великолепию с королевским дворцом.

После смерти отца старший брат Барбары не знал, что делать с целой оравой младших братьев и сестер. Если братья могли рассчитывать на ратную службу у графа Хантингтона, то сестер оставалось лишь отправить в монастырь. И то надо было найти обитель, которая приняла бы под свой кров девушек, не требуя никакого вознаграждения. На замужество никому из них не приходилось рассчитывать. Да, дочери рыцаря, но совершенные бесприданницы, и, если бы не граф Хантингтон, пожалевший и брата Барбары – наследника своего вассала, и девушек, Барбара вместе с сестрами сейчас жила бы в монастыре и отрабатывала приют на самых тяжелых работах. Но граф пообещал ее брату наделить девушек приданым и найти им мужей, равных по рождению. Со всеми сестрами Барбары так и вышло, но не с ней.

Она увидела графа Альрика в свой первый день в Веардруне и в тот же час влюбилась в него. Ему шел двадцать второй год, ей только что минуло шестнадцать. Она знала, что он обручен и его невеста вскоре должна приехать из Аквитании и обвенчаться с ним. Но Барбару не остановило это знание. Она ничего не могла поделать с собой. Если бы Альрик не обратил на нее никакого внимания, то, наверное, и она бы вышла замуж за того, кого он предложил бы ей в мужья. Но Альрик очень быстро стал выделять ее из прочих девушек, живших в Веардруне под его опекой и покровительством.

Барбара вспомнила встречи на террасах, в саду – сначала случайные, потом нет, долгие разговоры, обмены взглядами, касания рук невзначай и быстрые извинения, тут же забыв о которых, то он накрывал ладонью ее руку, то она дотрагивалась до его локтя. Одним вечером он не выдержал, притянул ее к себе и поцеловал. Она вспомнила, как у нее закружилась голова, как она прильнула к нему и услышала стремительный стук сердца в его груди. Но Альрик мгновенно опомнился, оборвал поцелуй и отстранил ее. После того вечера он начал избегать встреч с ней наедине, и она поняла почему. Вот только сама она уже не представляла дальнейшей жизни без него. Ей было все равно, что он помолвлен, что она никогда не станет его женой. Он не смог бы жениться на ней, даже если бы оставался свободен от обязательств перед другой девушкой. Ведь она, Барбара, пусть и не простолюдинка, но и не ровня графу Хантингтону. И она подумала: будь что будет, ведь она все равно не сможет полюбить другого мужчину. Разве кто-то мог хотя бы близко сравниться с Альриком Рочестером?

В один из дней, зная, что Альрик в библиотеке, она отправилась туда якобы за книгой, увидела его, попросила разрешения поискать что-нибудь для чтения. Конечно, он разрешил, и, заведя незначащий разговор обо всем и ни о чем, она, листая книгу, коснулась темы любопытства, посетовав на порочность этого свойства, доводящего людей до беды. Альрик возразил, сказав, что не считает любопытство порочным. Между ними завязался спор, и она, будто случайно, привела в пример себя, сказав, что только из любопытства еще в доме отца потеряла невинность, о чем сокрушается до сих пор.

У Барбары вновь замерло сердце, как в тот день, когда она поймала мгновенный взгляд синих глаз, брошенный на нее из-под ресниц. Тем же вечером Альрик сам нашел ее, позвал на террасу, где говорил с ней прямо, с заметным волнением в голосе. Она и сейчас, через столько лет, помнит каждое его слово.

– Барбара, ты очень нравишься мне. Но едва я понял, с какой силой меня влечет к тебе, я запретил себе оставаться с тобой наедине, даже случайно касаться твоей руки. Ты знаешь, что я помолвлен и моя невеста довольно скоро приедет в Веардрун. У нас с тобой нет будущего, но есть настоящее. Пойми меня правильно. Если бы ты оставалась невинной девушкой, я никогда бы не предложил тебе то, что осмеливаюсь предложить после твоего нечаянного признания.

Он не произнес этого слова, но Барбара и без слов поняла суть предложения Альрика – стать его любовницей. Она слушала его и не знала: радоваться или бояться? Сердце гулко колотилось в груди, так что ей было трудно дышать, не то что говорить. Поэтому она лишь согласно склонила голову, когда он замолчал и бросил на нее выжидательный взгляд.

Даже если бы ей удалось смолчать, он все равно обо всем догадался бы утром, увидев следы крови. Но она, не ожидавшая такой боли, вскрикнула, вцепилась в его запястье и тут же услышала:

– Бэб, ты обманула меня! Зачем?

Увидев, как в его глазах сгустилась грозовая синева, она испугалась того, что сделала, и заплакала.

– Прости меня! – прошептала она, умоляюще глядя в его рассерженные глаза. – Я люблю тебя, очень люблю. А ты бы никогда не позволил мне и близко к тебе подойти, как только понял, что желаешь меня.

Его взгляд смягчился, губы дрогнули в улыбке, он решительно высвободился из ее объятий. Она испугалась еще больше, подумав, что он прогонит ее, но Альрик ее обнял, ласково заставил склонить голову ему на плечо и тихо сказал:

– Бэб, какая же ты глупышка! Хотя бы сейчас-то призналась, что девственница, и я бы не причинил тебе такой сильной боли. Все равно бы уже не отпустил, но повел бы себя сдержаннее.

Она была так счастлива услышать эти слова, словно он признался в любви. Он все равно бы не отпустил ее!

– Ну и что теперь? – услышала она его мягкий голос. – Как я сдержу слово, данное твоему брату, и выдам тебя замуж?

– А ты не выдавай меня замуж, – чуть слышно попросила она, осмелившись скользнуть ладонью по его груди. – Позволь мне побыть с тобой хотя бы то время, что осталось до приезда твоей невесты. Пожалуйста!

Конечно, он позволил, и она каждую ночь проводила в его спальне, пока через четыре месяца в Веардрун не прибыл гонец из Аквитании. Альрик позвал ее к себе, и, придя в его покои, она увидела рядом с ним Эдрика – его ровесника, телохранителя, командира ратников Веардруна. Поймав взгляд Альрика, она сразу поняла, что услышит горькую для себя весть, и не ошиблась.

– Барбара, – сказал он, – скоро в Веардрун прибудет моя нареченная – леди Луиза.

– Да, – только и смогла она сказать в ответ.

– Эдрик выразил желание взять тебя в жены.

Сын напрасно упрекал ее в отсутствии гордости. В ответ на предложение Альрика и вопросительный взгляд Эдрика она гордо подняла голову и твердо ответила:

– Нет.

– Почему нет? – спросил Альрик вечером того же дня. – Эдрик сам попросил у меня твоей руки. Он все знает о нас с тобой, но не видит в том препятствий.

– Да, я знаю, он на все пойдет ради тебя и твоего спокойствия, – с горечью сказала она.

– Это не так, – возразил Альрик. – Вернее, так, но не в твоем случае. Ему нравишься ты сама. Он сказал мне, что ты приглянулась ему в самые первые дни твоего пребывания в Веардруне. Он просто не успел обратиться ко мне раньше, чем ты стала моей, поэтому молча отошел в сторону.

– А теперь решил, что его час настал? – усмехнулась она и отрицательно покачала головой. – Нет, Альрик. Я все понимаю, я знала, что не смогу оставаться с тобой так долго, как мне бы хотелось. Но я не выйду за Эдрика.

Он не настаивал, не спрашивал о причинах ее упорства, лишь вслух подумал:

– Как же мне позаботиться о тебе, Бэб?

– Ты не обязан, – сказала она. – Я сама выбрала свою долю.

Но он очень жестко ответил:

– Обязан, Бэб.

На следующий день он вручил ей дарственную на дом и большой земельный надел в этом селении и пообещал каждый год присылать деньги, чтобы она ни в чем не знала нужды. Свое слово он сдержал, как держал все обещания. Ей каждый год доставляли от него кошель с серебром.

Глубоко вздохнув, Барбара подняла голову и посмотрела на дом. Добротный большой дом, самый большой в селении, не считая дома лорда Локсли. Когда-то Альрик останавливался в господском доме, но два года назад подарил и дом, и все земли Эдрику в награду за верную службу. Она сильно подозревала, что подарок был сделан с умыслом. Эдрик женился на одной из девушек, прибывших в свите леди Луизы из Аквитании, но два года назад овдовел. Она же так и осталась незамужней. Не хотел ли Альрик таким способом сблизить их и подтолкнуть ее к браку с Эдриком? Если она права в своих догадках, то он напрасно старался. Она до сих пор любит его и никогда не станет женой другого.

Получив дарственную, она через несколько дней покинула Веардрун и уехала в свой новый дом. Уехала, увозя с собой тайну: она уже знала, что носит под сердцем ребенка Альрика, но не стала ему говорить. Зачем? Это только добавило бы ему беспокойства, но ничего бы не изменило. Он обвенчался с леди Луизой, меньше чем через год после свадьбы супруга подарила ему наследника. Наверное, он радовался рождению сына, не зная о том, что на несколько месяцев раньше у него родился еще один сын, которому Барбара дала имя деда – отца Альрика.

Маленький Вилл стал ее отрадой и утешением, а она нуждалась в утешении. Ее сердце сжималось от тоски по Альрику, и только подушка ведала, сколько слез пролила Барбара по ночам, задыхаясь от невозможности хотя бы издали увидеть того, кого так сильно любила. В Локсли ее отвез Эдрик и на прощание угрюмо посоветовал:

– Не пошла за меня – твое дело. Но здесь, чтобы тебя уважали, скажи, что была замужем и овдовела. Люди не поймут, почему такая молоденькая женщина живет одна, незамужняя.

Она не жила в одиночестве: у нее была служанка и два работника, помогавшие вести дом. Для обработки земли она нанимала еще людей. Конечно, в селении интересовались, кто она и откуда, почему не замужем. Кто спрашивал прямо, кто будто невзначай. Тем более у нее стал округляться живот и беременность уже нельзя было скрыть. Впрочем, она и не заботилась скрывать свое положение. На вопросы отмалчивалась, а придумывать о себе вымышленных историй ради благопристойности не стала.

Барбара сильно пожалела, что не последовала совету Эдрика, когда сын подрос и начал задавать вопросы об отце. Кто он? Почему у друзей есть отцы, а у него нет? Но дело было не в этих вопросах – она все равно не стала бы лгать сыну, дело было в самом Вилле. Казалось бы, он ничем не выделялся среди остальной малышни и в домах его друзей к нему относились радушно. Но за спиной Вилл начал слышать оскорбительное слово, относившееся именно к нему. Пусть это слово бросали не в качестве бранного или обидного, а просто так, называя вещи своими именами, только Вилл с ним смириться не мог.

Ему было пять лет, когда он спросил:

– Мама, что означает «ублюдок»?

Она оцепенела, услышав его вопрос. Бросив на сына испуганный взгляд, Барбара увидела в его глазах только любопытство и желание знать смысл неизвестного ему слова. Она остереглась спрашивать, где Вилл его услышал, и ответила:

– Так говорят глупые люди. А глупых слушать не надо, если сам не хочешь растерять ум.

Вилл насупился, размышляя над тем, что сказала мать, но очень скоро вновь услышал это слово и тогда прямо в лоб спросил того, кто его произнес, что оно означает. Ему объяснили – добродушно, не грубо, но и не особенно выбирая слова. Он пришел домой с таким выражением лица, что Барбара испугалась: не заболел ли? Она пощупала ему лоб, но Вилл увернулся из-под ее руки и резко спросил, требовательно глядя на мать янтарными глазами:

– Почему мой отец не женился на тебе, зная, что я должен родиться?

– Он не знал о тебе, – тихо сказала Барбара, – и сейчас не знает.

– Почему? – настойчиво допытывался сын. – Потому что я ублюдок?

– Вилл! – вспылила она. – Если ты еще раз произнесешь это слово, я тебя накажу!

Он усмехнулся недетской усмешкой и ответил так, словно ему было не пять лет, а много больше:

– Я уже наказан.

Больше он никогда не задавал ей вопросов, кто его отец и почему он не живет вместе с ними. Когда Вилл слышал слово «ублюдок» от взрослых, он сжимал зубы и гневно сверкал глазами, а детей бил беспощадно, даже если они просто повторяли вслед за родителями, в мыслях не желая его обидеть. Только девочек не трогал, а мальчишкам спуску не давал, не разбирая, кто из них сверстник, а кто старше. Сколько раз Барбаре приходилось залечивать его ссадины и синяки! Один раз, когда он вернулся домой сильно избитый, она укорила его:

– Вилл, сынок, не надо так драться!

– Не пришлось бы, позаботься ты сперва выйти замуж, а уж потом ложиться в чью-то постель, – ответил он непримиримым тоном.