Посмотрела Ненагляда-краса в сторону окна с улыбкой и говорит:
– С полночью я говорила тебе прийти, а ты уж здесь, Бутко? Как ты молод и горяч, как нетерпелив и неосторожен! Что ж, заходи, красавчик, раз раньше явился.
Хочет Бутко бежать от ведьмы, да ноги словно к земле приросли. Закричать бы ему, на помощь позвать – рта раскрыть не может. Открылось окно само собой, вылетела из него тень чёрная, окутала Бутко. Подняла парня невидимая сила, в окно внесла, да прямо перед Ненаглядой поставила. Обернулась вокруг Бутко чёрным саваном тень, пошевелиться не даёт.
А совсем рядом – краса ненаглядная, руку протяни – и дотронешься. Да только смотрит парень не на девицу желанную, а на тело мёртвое, обнажённое, на брачном ложе распростёртое.
– Жаль, что ты всё увидел, – говорит Ненагляда, а в голосе снова колокольчики хрустальные звенят. – Ну ничего, к утру об этом позабудешь. Глянулся ты мне, Бутко, да сначала жертву принести в полнолуние нужно было за мою жизнь и молодость. Только ошиблась я с жертвой немного, без проклятий на устах отошёл Быхан. Не пошла душа его в жертву, только тело старческое смогла я в этот выкуп отдать. И раз нет больше Быхана, теперь я твоя, желанный мой.
– Думаешь, забуду такое? – выдохнул Бутко. – Ведьма проклятая!
А сам снова взгляда от красавицы отвести не может. Манят синие глаза бесстыдные, блаженство сулят. Смеётся Ненагляда:
– Забудешь, мой милый! Проживём мы с тобой жизнь долгую и счастливую. Всё, что я захочу, сделаешь, да радоваться этому станешь. А как надоест мне стареть – уйдёшь ты, как Быхан: душу твою, страстью преступной и колдовством моим отравленную, за молодость мою отдам. А потом новую жертву, ещё какого-нибудь Быхана зажиточного, искать придётся, чтобы колдовство закрепить получше. Волху-другу благодарна – в этот раз помог так помог, думала, женишка дольше искать придётся.
Попытался Бутко отшатнуться – ноги не слушаются. А тень снова от стены подступает, облако чёрное парня с Ненаглядой окутывает. Шепчет что-то ведьма, а что – не разобрать. Вот растаяло во тьме ложе смертное, дымкой покрывается прекрасное лицо Ненагляды. Но нет, рассеялся туман перед глазами Бутко: подошла красавица ближе. Обняла Ненагляда Бутко, губами к губам приникла, руку на грудь положила, другой – по голове парня гладит, волосы перебирает. Темнота поглотила комнату, скрыла Ненагляду да Бутко от взора случайного или любопытного. Ни зги в доме не видать, даже свечи погасли, только шепот таинственный слышится.
В положенный срок хоронили Быхана. Собрались все селяне на старом кладбище. Кто усопшего жалеет, кто на вдову молодую с завистью косится – повезло-то как бесприданнице, голи перекатной! Мало ей красоты дивной, так ещё наследство богатое досталось в придачу! А кто-то втихаря и перешёптывается ехидно – смерть-то у Быхана какая необычная, позорная вышла…
Стоит Ненагляда у могилы отверстой – слёзы из глаз ручейками струятся да по щекам змеями ползут. Срывающимся голосом завывает-причитывает юная вдова:
– На кого же ты меня покинул, сокол мой ясный Быхан? И недели мы вместе не провели, как ушёл ты, свет мой…
Смотрит на неё Бутко, глаз отвести не может. Прекрасна юная Ненагляда, как наливное яблочко, даже наряд траурный ей к лицу, даже слёзы на бледном лице красоты не портят. Хорошо, что так быстро умер Быхан, иначе не стерпел бы Бутко, сам убил бы благодетеля за желанную Ненагляду.
– На кого ж ты меня оставил, муж мой дорогой?!
Подняла очи юная вдова, встретились взгляды Бутко и красы-девицы. В ясных синих глазах мелькнул и тут же погас шальной бесстыдный огонек.
– Как же прожить-то мне без тебя, сокол ясен, Быхан?! – вновь заголосила Ненагляда. – Очи без тебя на белый свет не смотрят, дышать без тебя, муж мой дорогой, не могу!
Одобрительно посматривают на вдову Быхана селяне: хорошо причитывает, душевно, с надрывом, самым опытным плакальщицам не уступает. Приятно, должно быть, старику слышать, как его на тот свет провожают.
Только Бутко опустил голову и прикрыл лицо рукой, скрывая от односельчан вырвавшуюся на волю счастливую улыбку. Вспомнились ночи горячие перед похоронами дяди-благодетеля: объятия страстные, глаза любимой синие – счастливые, бесстыдные, ласки умелые, губы нежные, стоны сладкие, шепот еле слышный: "Любимый мой, желанный"…
– Как прожить мне без тебя, милый-дорогой супруг мой! – всё выше, всё надрывнее причитает-выкрикивает Ненагляда.
"Хорошо проживём, моя ненаглядная! – отвечает в мыслях Бутко. – Всё для тебя сделаю, душа моя, на руках по жизни пронесу!"
Упала большая тень серая, едва заметная, на могилу отверстую, охватила Ненагляду да Бутко, и ушла под землю. Долго ждать теперь духу подземному от ведьмы жертвы следующей. Силой умерших, в красу синеглазую влюблённых, питает земля Ненагляду. Душами отравленными да телами, сил не потерявшими, расплачивается ведьма за молодость.
Уж несколько веков живёт среди людей Ненагляда, а к духу подземному – супругу своему первому – всё возвращаться не желает. Как упросила когда-то дать земной жизнью пожить, так до сих пор и откупается. Ну да ничего, он-то ждать умеет. Когда-нибудь наскучит красе-Ненагляде среди людей быть, тогда и вернётся душа её под землю, в объятия духа тьмы.
Быть может, после следующей жертвы и вернётся. Краса ненаглядная…
Дивны птицы
Доволен старый Воислав: не зря жизнь прожита. Дом у него – один из лучших на селе, хозяйство крепкое, четыре дочери-красавицы, русоволосые да ясноглазые, умницы, хозяйки – не всякий такими сможет похвалиться. Старшую, Златоцвету, за богача из соседнего селения отдал. Уже и двух внуков родила – кровь с молоком! По всему видать, счастлива дочка. Вторую – Тихомиру – зажиточный селянин год назад сосватал, тоже дочка уж родит скоро. Третья – Мирина – в посте и молитве дни проводит, видать, в монастырь собралась. Что ж, её воля – грехи семейные отмаливать. Младшая – Дарёнушка, отцова любимица – только шестнадцатую весну справила. Хозяюшка выросла, а какая красавица – глаз не отвести. Повезёт же тому, кто её замуж возьмёт!
Правда, Воислав не за всякого и отдаст. Двум женихам уж отказали: не любы были Дарёне ни обрюзглый старик-вдовец Ждан, ни юный, держащийся за материну юбку Говен.
Поселяне Воислава уважают, помнят старую историю. Везде ему и дочерям его любимым почёт и уважение. В гостях или кабачке первому чарку поднесут, каждый встречный поклонится, дорогу уступит. Захотел бы Воислав – давно уж в самом центре села дом мог бы выстроить, на лучшем месте. Да только привык он людей сторониться. Со всеми поздоровается старик, всем улыбнётся в густые седые усы, для каждого доброе слово найдёт, когда по селу проходит. А вот живёт Воислав на самом отшибе, у леса, подальше от взоров праздных, любопытных.
Хороший день сегодня, на душе у старика тепло. Дочки при Воиславе, даже Тихомира пришла, пока муж в отъезде. Сидят три сестры, младенцу, что через месяц народиться должен, приданое готовят – пелёнки-распашонки подшивают, песни поют:
– Ой, за лесом, за лесочком,
Ой, за лугом, за лужочком,
Добрый молодец да с раскрасавицей
Повстречалися, повстречалися…
Даже Мирина низким голосом подтягивает потихонечку, хотя песен о любви обычно не поёт – говорит, грех это, страсти преступные возбуждает и мысли суетные. А теперь – скажи ты – запела! Может, пройдёт у дочери блажь, выйдет девка замуж да станет молиться как все – дома и в меру, и в храм Божий ходить по воскресным дням и праздникам. Так-то оно намного лучше будет. Надо будет подсуетиться, жениха ей какого, хорошего, отыскать, пока не поздно. А там нарожают Тихомира, Мирина и Дарёнушка мальчишек, и пойдёт жизнь ещё краше прежнего.
Воислав блаженно вздохнул и прищурился от удовольствия, представив как по несколько детишек – его внучат – весело скачут вокруг поющих девушек.
– Хорошо здесь, – Тихомира улыбнулась и погладила огромный живот. – Все тревоги в родительском доме прочь отлетают… Мне в последнее время что-то сны больно страшные видятся, – смущённо добавила она.
– Говорят, так перед родами бывает, – мягко молвила Дарёнушка.
Воислав покачал головой. И откуда меньшая эти вещи знает? Выросла девка! А он и не заметил.
Мирина перекрестилась и прошептала короткую молитву.
– Что же тебе снится, Тихомирушка? – спросила Дарёна.
– Ох, не рассказывай, суета всё это, – строго вступила Мирина. – Искушение!
Хоть и не любил Воислав, когда Мирина об искушениях речь заводила, но тут готов был поддержать дочку. Не по себе ему почему-то стало – аж до мурашек по коже! Не хотелось старику тихим погожим вечером слушать о ночных кошмарах.
– Птицы снятся, – задумчиво произнесла Тихомира. – Огромные, страшные, а вокруг них маленькие вьются, да злые такие! Видят людей – и на них. А я во сне чую: заклевать они кого-то насмерть хотят, крови жаждут…
Нахмурился Воислав: ох, не к добру такие сны, да ещё когда Тихомира на сносях!
– Видала и я несколько раз похожий сон, – прошептала Дарёнка.
– Искушение это мне, наверное, – снова перекрестилась Мирина. – И я уж несколько ночей вижу птиц, ужасных, как ангелы мщения. Глаза у них разные, один – красный, огнём горит, другой – чёрный, будто мёртвый. Клювы огромные, страшные, когти, как кинжалы, а перья… Ой, что это там за шум?
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
