Незнание географии, что, впрочем, свойственно большинству американцев, сыграло с ним злую шутку: он шел не на север, а, скорее, на восток. Ближе к рассвету он заметил, как начал меняться рельеф: появились холмы и поросшие травой овраги, которые приходилось преодолевать, иногда даже на четвереньках. Вдруг впереди возникли очертания большой горы в виде конуса. Пирсону она показалась похожей на Фудзияму, и он искренне удивился: не занесло ли его в Японию?
Неподалеку от этой возвышенности хаотично раскинулись небольшие домики. Ноги были налиты такой тяжестью, что американец едва переставлял их. Ему уже было все равно, куда он попадет – к японцам, китайцам или вообще к эскимосам, – главное, напиться вдоволь воды, поесть горячей пищи и завалиться спать.
Уже не осознавая, где он, и что ему готовит недалекое будущее, Пирсон ковылял, двигаясь в направлении исполинского конуса, за которым уже вырисовывалась какая-то башня с колесом. «Там должны быть люди», – твердил он себе, и его надежды вскоре оправдались. В сотне метров от вышки обозначилась дорога, по которой шли двое небритых мужчин в кепках с фонариками над козырьками. Увидев незнакомого человека, они остановились и жестами рук подозвали его к себе. Американец чуть ли не вприпрыжку – откуда только взялись силы – устремился к людям, на ходу выкрикивая:
– Help, help me![4 - англ. Помогите, помогите мне.]
– Ого! Иностранец! – воскликнул один из мужчин, растаптывая брошенную сигарету. Но навстречу не сделал ни шага.
– Кто такой? – грозно спросил другой, когда Пирсон дотащился до спасителей, как он надеялся, и встал перед ними, сильно согнувшись в пояснице. Он не понял, что ему говорят, и все твердил:
– I’m thirsty, I’m thirsty.[5 - англ. Я хочу пить, я хочу пить.]
– Что ты там бормочешь?! – не понял первый мужчина и бросил товарищу: – Давай отведем его к начальнику охраны. Может, он шпион?!
Они взяли незнакомца под руки и доставили на шахту. Никто здесь не знал ни английского, ни какого-то другого языка. Иностранца посадили на табурет в кабинете начальника охраны, который стал звонить в местную школу, надеясь вызвать учительницу английского языка. Но она оказалась в отпуске, и диалог с пришельцем откладывался. Ему дали воды, а один из охранников даже пожертвовал свой «тормозок», который ему собрала жена. Американец с жадностью набросился на голубцы – те показались ему поистине райской едой.
Вскоре за Пирсоном приехали несколько человек, одетых в армейский камуфляж с пришитыми на рукавах ленточками с оранжевыми и черными полосками. Один из них, показывая неплохое знание английского языка, спросил:
– Вы кто, из какой страны?
Пирсон, еще не понимая, где он находится, не стал запираться:
– Гриф Пирсон, Соединенные Штаты Америки.
– Ого! – воскликнул один из военных. – Какая птичка к нам залетела!
Пришелец решил, что и ему уже можно задать вопрос:
– Скажите, где я?
– Вы находитесь на территории Донской народной республики, – строго сказал владеющий английским боец. – Мы не будем сейчас выяснять, как вы здесь оказались и с какой целью, а просто передадим вас в службу безопасности.
– Я хотел бы связаться с посольством моей страны, – немного осмелев, попросил американец.
– Это невозможно, – ответил все тот же мужчина. – У нашей республики нет дипломатических отношений с США. Так что сейчас вы поедете с нами, в Донск.
Пирсона проводили к микроавтобусу, раскрашенному, видимо, из аэрозольного баллончика пятнами зеленого, серого и коричневого цвета, и повезли по разбитой дороге.
25.
Дни на таежном «курорте» текли безмятежно. Днем друзья занимались огородом, ходили по грибы-ягоды, рыбачили, ловя на мушку хариусов со спинными плавниками, похожими на паруса, иногда попадались их более крупные родственники – ленки с рассыпанными по бокам темными пятнышками. Откормленные на убой норвежские лососи – просто свиньи по сравнению с этими красавцами, которых можно уподобить выросшим на свободе оленям. Так что почти каждый день на столе была поистине царская еда, конкурентка которой – тушенка – лежала забытой в чулане.
Такими же роскошными были беседы друзей, начинавшиеся на вечерней зорьке у костра. Они устраивались в удобные кресла, мастерски сработанные из здешней древесины. Иногда щелкали кедровые орешки – Толику повезло обнаружить разворошенную медведем нору бурундука. Косолапый убил грызуна, а вот внутрь «пещеры» добраться не сумел. А в ней оказалось почти полведра отборных орешков – все сухие и здоровые. Иногда друзья лущили горох, порой лакомились земляникой или лесной малиной, баловались чаем, заваренным из лесных трав.
Было что-то мистическое в разговорах двух людей о судьбах человечества, в то время как вокруг них на многие километры не было ни души.
– Знаешь, Генка, – сказал на первой из таких бесед Сивцов, – перед отъездом у меня состоялся разговор с одним очень интересным философом. Это не характеристика, это его настоящая профессия – он преподает «любомудрие» в университете. Этот ученый на полном серьезе считает, что в мире началась своего рода «зачистка» лишних людей. А ты как считаешь – может, действительно, настала пора пропалывать человеческие «сорняки»?
Валков склонил голову набок, видно, так ему было удобнее думать, но не спешил отвечать. В костре обрушилось полено, подняв фейерверк искр. Откуда-то издалека донесся протяжный стон зверя, который вполне мог оказаться предсмертным. Наконец, Генка ответил:
– Видишь ли, мой друг, здесь все зависит от точки зрения: кто и кого считает сорняком! Ясно, что для состоятельных людей все, кто не собрал определенного богатства – чернь, никчемные людишки. Ты же помнишь того надменного типа, который сказал: «Те, у кого нет миллиарда, могут идти в ж…у?»
– Помню, и даже предполагаю, что бы с ним сделали лет эдак сорок назад, – задумчиво произнес Сивцов. – Тогда критерии были другие, и сорняками считали как раз пресыщенных богатеев. Но времена ведь переменились, почему-то и в нашей стране колесо повернулось, и уже не стало считаться зазорным – воровать, брать взятки, словом, наживаться. Я тоже могу припомнить фразу еще из девяностых: мол, если ты такой умный, то почему такой бедный?! Может быть, все же есть смысл в этом стремлении к богатству? Ведь как-то оно умудряется двигать прогресс. Вспомни: огромная страна с обширнейшими полями не могла себя обеспечить хлебом! А теперь, когда, как говорят, все разворовано, продаем излишки зерна другим странам! Не парадокс ли?
На этот раз приятель ответил сразу, без раздумий, видимо, он уже имел ответ на мучивший Толика вопрос:
– С прогрессом я бы был поосторожнее. Заметь: каждое серьезное открытие в технике, улучшающее нашу жизнь, одновременно дает толчок к деградации общества. Особенно хорошо это видно сегодня, в век компьютеров. Молодежь и двухзначные числа сложить не может не то, что в уме, даже в столбик. А слово «писать» скоро будет окончательно вытеснено его заменителем «качать» – из Интернета, этого кладбища мысли. Ты, наверное, не знаешь, что я преподаю в медицинском университете. Так вот, редкие студенты сами пишут курсовые дипломные работы, большинство без зазрения совести заимствует их из сети. Мы, конечно, отлавливаем этот плагиат, но, увы, не весь.
– Это элементарная лень, – то ли возразил, то ли поддержал товарища Сивцов. – Вообще-то, если углубиться в историю, человечество всегда стремилось меньше работать и больше отдыхать. Переложить свои заботы сначала на плечи простейших машин, а теперь и всяких навороченных роботов.
– Лень отдельного человека, может быть и не страшна, – продолжил Валков. – Но когда она охватывает все общество, это уже опасно. Сколько молодых людей сейчас сидит безвылазно дома, убивая время за компьютерными играми или пустой болтовней в социальных сетях. Еду им доставляют прямо к порогу, никаких забот! Да, их кто-то должен содержать, но недалек тот час, когда эти, как правильно заметил твой философ, лишние люди будут получать достаточные для поддержания жизни пособия. Это уже делается в странах, которые продвинулись вперед в так называемом техническом прогрессе и могут себе позволить содержать человеческий балласт. И, как ты понимаешь, такой образ жизни отнюдь не способствует поддержанию здоровья, уж это я тебе как врач говорю. Ускоренное старение, куча болезней и, наконец, смерть, не отходя от компьютера – самый реальный прогноз. Вывод напрашивается сам собой: механизмы самоуничтожения человечества, по крайней мере, большей его части, уже запущены. Часики, как говорится, тикают.
– Уж больно безрадостную картину ты нарисовал, – вздохнул Анатолий. – Я все-таки верю, что не все так безоглядно предадутся лени. Есть же люди, которые к чему-то стремятся, ставят перед собой цели.
– Конечно, есть, но давай об этом поговорим в следующий раз. Предлагаю тему – тщеславие.
26.
Пирсон понял, что попал в плен к мятежникам. По дороге в Донск он размышлял, что же ему теперь делать? Занимать чью-то сторону в конфликте, причины которого ему были неизвестны, не имело смысла. Да, за ним стояла самая богатая и сильная в мире страна, но придет ли она на помощь конкретно к нему? Пошлет ли войска, чтобы вырвать своего солдата из лап варваров? Хотелось бы в это верить, но, во-первых, в Вашингтоне, возможно, не знают о его беде, а, во-вторых, за спиной бунтовщиков стоит Россия, а это значит, что спасение одного-единственного бойца может перерасти в международный конфликт, если не в мировую войну…
От такой перспективы у Грифа опять пересохло в горле. Он все отчетливее стал понимать, что на помощь родины рассчитывать ему не стоит. «Но как же мне тогда себя вести? – задавал он раз за разом себе вопрос. – Наверняка они заставят рассказать о цели прилета в Славию, может быть, даже будут пытать».
Он представил себе, как у него вырывают ногти, обрубают пальцы, – дальше фантазии не хватило, но и этого было достаточно. Американец даже застонал от нахлынувшего на него жуткого видения истязаний.
– Вам плохо? – спросил все тот же владеющий английским провожатый.
– Если можно, воды, пожалуйста, – попросил Пирсон.
Другой конвоир налил из фляжки в новый пластиковый стакан прозрачную жидкость, и Гриф, сначала сделав небольшой глоток и убедившись, что ему дали не яд, и не водку, а простую воду, жадно выпил ее.
Между тем микроавтобус въехал на окраину города. В окно пленный увидел ровные улицы небольших домов, часть из которых была разрушена. Это отвлекло его от мыслей о дальнейшей судьбе, он стал понимать, что война здесь идет не на жизнь, а на смерть. Постепенно улицы становились шире, а здания – выше. Город оказался большим, зеленым и, вопреки ожиданиям Пирсона, многолюдным. Здесь, в центре, ничего не напоминало о ведущихся боевых действиях. Микроавтобус, лавируя в плотном потоке машин, наконец, повернул в какой-то проезд и остановился перед раздвижными металлическими воротами.
– Это КГБ? – спросил американец, не раз слышавший с детства о грозной машине подавления свободных людей.
– Почти угадали, – ответил все тот же конвоир. – Но у нас это министерство, а не комитет, значит, МГБ.
Пирсон мало что понял в этих сокращениях, но ему стало ясно, что оправдываются его худшие опасения. Более страшного «зверя», чем КГБ, он себе даже представить не мог.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
