Противостояние

Действие романа А. Афанасьева происходит в некой альтернативной реальности, максимально приближенной к политической обстановке в нашем мире каких-нибудь 30 с небольшим лет тому назад. Представьте себе 1987 год, Советский Союз живет эпохой перестройки. Мирный сон советских людей бдительно охраняют погранвойска. Но где-то далеко в мире не всё ещё спокойно, и где-то наши храбрые солдаты храбро исполняют свой интернациональный долг… Однако есть на нашей планете и силы, которые мечтают нарушить хрупкое мировое равновесие. Они строят козни против первого в мире социалистического государства… Какие знакомые слова – и какие неожиданные из этого незамысловатого сюжета получаются коллизии. Противостояние нескольких иностранных разведок едва не приводит мир к глобальной катастрофе.

Кабы знал, кабы ведал

Тех, кто позже нас предал

Я бы свой АКС никогда, никому не сдавал…

А. Розенбаум

Сегодня всему миру нужен порядок. Если не прежний двухполярный мир, то хотя бы относительный порядок. И мы воссоздаем новый мир, полковник Караев. Если не тот мир, который мы потеряли, то хотя бы тот мир, в котором мы хотели бы жить…

Ч. Абдуллаев «Хранители холода»

Пролог. Ближнее Подмосковье. Конец ноября 1987 года

И ты, сын его Валтасар не смирил сердца своего, хотя знал все это, но вознеся против Господа небес, и сосуды дома Его принесли к тебе, и ты и вельможи твои, жены твои и наложницы твои пили из них вино и ты славил богов серебряных и золотых, медных, железных, деревянных и каменных, которые не видят, не слышат, не разумеют; а Бога, в руке которого дыхание твое и у которого все пути твои, ты не прославил. За это и послана от Него кисть руки и начертано это писание. И вот что начертано: мене, мене, текел, перес. А вот и значение слов: Мене – исчислил Бог царствие твое и положил конец ему; Текел – ты взвешен на весах и найден очень легким; Перес – разделено царство твое и дано мидянам и персам

Дан., 5, 22—25

Аэропорт «Внуково» базируется очень удачно – как раз в развилке, между Киевским и Минским шоссе и ширина этой развилки – примерно шесть – семь километров. По центру этой развилки проходит также старое, Боровское шоссе, обнимающее территорию Внуково и ведущее дальше, к знаменитому писательскому поселку Переделкино, а оттуда – к недавно отстроенной МКАД. Раньше это шоссе считалось чуть ли не стратегическим, сейчас же оно потеряло свое значение – обычная дорога между Минским и Киевским шоссе, которым пользуются дачники, также и те, кто знают местность и не хотят стоять в заторах. Заторы были и тогда, хотя на порядок меньше…

Небольшой, темно-зеленый, отчаянно завывающий не совсем исправной коробкой передач УАЗ – буханка свернул с «Минки» в районе Ямищево, довольно бодро покатил по направлению к Зайцево, с ходу преодолевая нанесенные на дорогу за ночь снежные заструги – снег в этом году рано выпал, и сразу много. Вообще-то заструги эти скопились не только за ночь – дорога вела только к дачным участкам, ее и не чистили всю зиму или чистили один-два раза. Но у этого УАЗа, помимо кучи недостатков было и одно неоспоримое достоинство. То, что для другой, обычной машины считалось непроходимым препятствием, для «буханки» являлось легким недоразумением, ради которого не стоило даже подключать полный привод. Номера на «буханке» были короткие, армейские…

Вел машину среднего роста, крепкий на вид старший лейтенант в замызганном зимнем обмундировании, судя по погонам и нарукавному знаку принадлежащий к доблестным войскам связи. У этого лейтенанта были документы на имя Александра Александровича Морозова, выправленные как положено, и даже если бы при проверке кто-то решил позвонить в часть, где служил старший лейтенант Морозов – там ему подтвердили бы на коммутаторе, что старший лейтенант Морозов действительно проходит службу в этой части. С рулем старший лейтенант Морозов обращался довольно умело, зря не газовал и машину берег…

В кузове, сидя на каких-то ящиках и оборудовании непонятного назначения трясся еще один человек, судя по погонам – прапорщик. Чуть постарше на вид, намного здоровее телосложением, аккуратные усики, измазанные солидолом руки – все говорило о том, что перед вами «рабочая скотинка» Советской Армии, человек, который не геройствует, а день изо дня нудно тянет лямку опостылевшей службы. Сейчас прапор смолил сигарету без фильтра, а на его лице застыло выражение – «да пошли вы все!». Документы – на имя Павловского Петра Ивановича – у него тоже были в порядке.

И, тем не менее – кое-что примечательное в их внешнем облике было, то, что невозможно убрать никакой маскировкой. И старший лейтенант, и прапорщик выделялись особым, «афганским» загаром – не мимолетным, которым приобретают на пляже – а долгим, въедающимся в кожу, делающим ее дубовой, а человека с таким загаром – похожим на индейца – Чингачгука. Такой загар не сходит долгими месяцами…

Оружия на первый взгляд не было ни у одного из них – ни у старлея, ни у прапорщика. Но это – опять-таки на первый взгляд. Старлей был вооружен пистолетом ПБ, искусно спрятанным под водительским сидением и замаскированным тряпьем, для того, чтобы пустить его в ход, нужна была секунда-две, не более. Прапор же был вооружен куда более солидно – прямо под рукой, тоже спрятанный в тряпье ждал своего часа пистолет АПБ – «Стечкин» с проволочным прикладом и накрученным на него массивным, едва ли не длиннее самого пистолета глушителем. Еще чуть дальше, чуть более надежно припрятанный, дожидался своей очереди автомат АКМС с накрученным на него глушителем ПБС и специальным бесшумным гранатометом «Канарейка». Все это оружие числилось списанным на боевые потери в Демократической республике Афганистан, равно как и многое другое. В Афганистане вообще много что списывалось, включая даже то, чего в Афганистане и не бывало никогда. Но это оружие не попало на пакистанские рынки, в личную охрану одного из главарей афганской вооруженной оппозиции или в загребущие руки вороватых интендантов – оно было здесь, в Подмосковье, в руках людей, которые прекрасно умели им пользоваться. Эти двое, старлей и прапор – кстати, это были их настоящие звания, хотя службу они проходили не в войсках связи, а в войсках специального назначения – при внезапном нападении, да с таким оружием могли в считанные секунды положить каждый по отделению противника…

Было в этом УАЗе и более грозное оружие, заваленное ящиками с оборудованием – потому что его немедленное использование не предусматривалось. Длинные зеленые ящики, с маркировкой латиницей, а в них – длинные, длиной больше метра толстые зеленые трубы, с характерными складными решетками у их раструба и неудобной рукояткой. Эти три ящика захватили в числе прочих трофеев всего две недели назад, в ходе отчаянного рейда пятнадцатой, Джелалабадской бригады спецназа на один из укрепленных районов моджахедов у самой афгано-пакистанской границы. В последнее время многие трофеи из числа захваченных не описывались как положено, не сдавались в особый отдел – а тайно, рейсами военно-транспортной авиации переправлялись в Союз, складировались в ожидании «часа Ч». В число их попали и эти «Стингеры».

На самом деле, использование «Стингеров» в акции было совсем не обязательным. Можно было взять советские ПЗРК «Стрела» или «Игла», последние модели которых по тактико-техническим характеристикам превосходили хваленый американский «Стингер». Где взять? Да проще некуда – такие ПЗРК входят в комплект поставки каждого бронетранспортера, вскрыть БТР служивому человеку – проще простого. Старший лейтенант до отправки в Афганистан служил совсем недалеко отсюда, в воинской части расположенной под Балашихой, знал ее как свои пять пальцев и проблемы с тем, чтобы тайно проникнуть на ее территорию, взять несколько ПЗРК и так же тайно уйти не возникало. Но такой вариант раздобыть ПЗРК отвергли по трем причинам. Первая – хоть какая-то ниточка к исполнителям все же вела – тихо проникнуть на территорию особо режимной части, в машинный парк, тихо взять ПЗРК и незаметным уйти мог лишь человек, служивший в войсках специального назначения, причем – в этой самой части, знающий систему ее охраны. Вторая – в этой части служили люди, которых старший лейтенант знал, вместе с ними служил, уважал и подставлять не хотел даже ради того дела, которое они задумали. Ну и третья – в том, что будут использованы именно американские, а не наши ПЗРК старший лейтенант видел какой-то знак. Некую высшую справедливость…

Проехали Зайцево, по переезду пересекли железнодорожные пути, у Кокошкино повернули к поселку Толстопальцево. Аэропорт был впереди справа, километрах в четырех, отдаленный шум реактивных двигателей доносился и сюда…

Проехав немного на Толстопальцево, УАЗ свернул на совсем нечищеную от снега проселочную дорогу на Марушкино – там можно было такими же проселками выбраться на Боровское шоссе. Проехал несколько десятков метров, остановился у обочины.

Причиной, почему до позиции добирались именно этим путем, было то, что на Киевском шоссе свирепствовали ГАИшники, более того – были там и скрытые посты «девятки», Девятого управления КГБ, занимавшегося охраной государственных и партийных деятелей Советской империи. Если ГАИшникам достаточно было показать права с красной полосой наискось – «без права проверки» – то «девяточникам» могло не хватить и этого. Стрельба означала провал акции и гибель невинных людей, чего оба спецназовца старались избежать. Полностью избежать не удастся, но и валить направо – налево всех, кто на пути попался нельзя, так только подонки поступают. Поэтому и выбрали альтернативный, более сложный путь. Однако, на всем его протяжении – а они проехали от места ночной лежки до исходной точки более тридцати километров – им не понадобились даже права…

Старший лейтенант выпрыгнул из машины, прошелся, разминаясь и потягиваясь всем телом, зорко смотря по сторонам. Они были здесь несколько дней назад, прикинувшись просто прохожими, гражданскими – без оружия и с другими документами – присматривали позиции. Присмотрели в самом Постниково – это был дачный поселок, дома здесь покупали горожане и на зиму он вымирал – не оставалось здесь даже сторожа. Выбрав позиции – три, на всякий случай – в следующий заход они закинули сюда три комплекта зимней маскировочной сети, сложили ее так, чтобы не бросалась в глаза. Если даже приедет зимой хозяин на свой дачный участок, найдет чужую, брошенную вещь – так обрадуется и перепрячет, а в милицию не побежит…

Осмотревшись, старший лейтенант вернулся в машину, коротко бросил: «Чисто».

Машину он загнали в третий по счету дом от дороги, во двор – очень удачно два пустых дома стояли, между ними поставить машину, накрыть маскировкой – даже с вертолета при облете не разглядишь. За этим местом спецназовцы наблюдали дважды, никаких облетов или других режимных мероприятий не заметили – но это не значило, что можно расслабиться. У старлея было два с половиной года афганского стажа, у прапора – почти три, и оставались они в живых до сих пор только потому, что были очень, очень осторожны…

Время пришло…

Отодвинув в угол все связистское снаряжение, они достали ящики. Старлей уже открыто вооружился АКМС и ПБ, прапор – привычным для него АПБ, ящики они вскрыли, достали ракетные установки. Им нужны были только две – но вскрыли они и третий ящик, на всякий случай. Прапор сноровисто поставил на путях вероятного приближения противника несколько растяжек – на случай, если пойдет не так и все это – ловушка. Вместе с ракетами оба спецназовца отошли в тень небольшого сарайчика, старший посмотрел на часы – время еще было…

– Ник… – прервал молчание прапор

– Ну?

– Ты понимаешь, что нам все равно не жить? Сделаем мы или нет – нам все равно не жить? Что свои, что чужие – должны нас убрать – таковы правила…

– Ну, это еще бабушка надвое сказала … – весело, скрывая за напускной беззаботностью гнетущее напряжение ответил старлей – помнишь Чирчик? Что нам говорил инструктор по выживанию старший прапорщик Забродин? Даже если ты висишь над пропастью и держишься за ветку – все равно шанс есть. Может, сейчас случится землетрясение, и дно пропасти поднимется до твоего уровня? У нас нет сейчас своих, вокруг только чужие…

– А старшой? – даже здесь, где на сто метров ни одной живой души, прапорщик не произнес имя их командира

– Старшой… Не знаю… Я не доверяю и ему, сам понимаешь – почему. Но то, что мы должны сделать – мы сделаем… Когда стрелять будешь – очки не забудь и дыхание задержи – там выхлоп ядовитый1.

– Без сопливых…

Самолет появился точно по графику – в семнадцать пятнадцать, когда почти уже стемнело. Что и неудивительно – в правительственном авиаотряде такого понятия, как «задержка рейса» не было. Это была стройная, серебристая птица с четырьмя двигателями у хвоста – дальнемагистральный лайнер Ил-62, она поднималась по крутой траектории к небу, оставляя за собой след отработанного топлива. Ее никто не прикрывал – в Афганистане каждый садящийся или взлетающий транспортник прикрывают вертолеты Ми-24, щедро расстреливающие тепловые ловушки и готовые в считанные секунды нашпиговать сталью то место, откуда посмеет выстрелить дух-зенитчик. Здесь же был не опаленный многолетней войной Афганистан – здесь было тихое зимнее подмосковное утро, было самое начало зимы – и воздух был свеж и прозрачен, а война покинула эти места несколько десятилетий назад…

Дальнейшее – если бы кому-нибудь довелось это наблюдать – шокировало своей чумной простотой и обыденностью. Первым, выбежав на открытое место и задрав жерло ПЗРК к небу, выстрелил старлей. Он заранее разложил решетки системы обнаружения цели, вскинув ракетную установку, нацелился на идущий бортом к нему самолет и почти сразу услышал басовитый сигнал – «цель захвачена». Дурниной взревел гироскоп. Нажал на спуск – и почувствовал, как ракетная установка на плече сильно дернулась, взорвалась катапульта, выбрасывая упакованную в толстый стальной карандаш ракеты неотвратимую смерть. Ракета вылетела из установки, пролетела несколько метров, замерла, будто не зная, что делать дальше – но сомнение продлилось секунду не больше. Лисий хвост пламени из сопла включившегося ракетного двигателя полоснул морозный воздух – и ракета пошла, словно гончая по кровавому следу, споро догоняя самолет, целясь по струям раскаленного воздуха, испускаемых всеми четырьмя его двигателями. Выскочив с другой стороны сарая, по той же цели выстрелил прапор…

Надо было уходить, основным путем отхода была находящаяся в паре километров отсюда железнодорожная станция – но старший лейтенант как зачарованный стоял и смотрел в небо. Серебристая птица стремилась к небесам, обе ракеты догоняли ее. Потом синхронная вспышка у хвоста, какие-то несколько секунд самолет летел, как ни в чем не бывало – но потом запылал – это было видно даже с земли – один двигатель, потом второй – ракеты поразили двигатели с обеих сторон и самолет был обречен. Какое-то время – пару десятков секунд, не больше – он еще пытался держаться в воздухе, было видно, что опытнейший экипаж делает все, чтобы спасти машину – а потом он резко клюнул носом, заваливаясь на правое крыло и свалился в крутое пикирование, уже неуправляемый…

Прапор, уже бросивший пустую трубу ПЗРК толкнул старлея кулаком в плечо…

– Что встал, уходим!

Газета «Правда»

20 ноября 1987 года на пятьдесят седьмом году жизни после тяжелой, непродолжительной болезни скончался Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза Михаил Сергеевич Горбачев.

Перестало биться сердце выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства, международного коммунистического и рабочего движения. Вся жизнь и деятельность Михаила Сергеевича Горбачева отданы беззаветному служению делу партии и народа, борьбе за укрепление экономического и оборонного могущества Родины, повышение благосостояния советских людей, за всестороннее совершенствование нашего социалистического общества, за сохранение и упрочение мира на земле.

Михаил Сергеевич Горбачев родился 2 марта 1931 года в селе Привольном Красногвардейского района Ставропольского края в семье крестьянина.

Вскоре после Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. в возрасте 15 лет он начал свою трудовую деятельность. Работал механизатором машинно-тракторной станции. В 1952 году вступил в члены КПСС. В 1955 году окончил Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова (юридический факультет), а в 1967 году – Ставропольский сельскохозяйственный институт, получив специальность ученого агронома-экономиста.

С 1955 года М. С. Горбачев – на комсомольской и партийной работе. Работает в Ставропольском крае: первым секретарем Ставропольского горкома ВЛКСМ, заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации, а затем вторым и первым секретарем крайкома комсомола.

В марте 1962 года М. С. Горбачев был выдвинут парторгом Ставропольского территориально-производственного колхозно-совхозного управления, а в декабре того же года утвержден заведующим отделом партийных органов крайкома КПСС.

В сентябре 1966 года он избирается первым секретарем Ставропольского горкома партии. С августа 1968 года М. С. Горбачев работает вторым секретарем, а в апреле 1970 года избирается первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС.

М. С. Горбачев – член Центрального Комитета КПСС с 1971 года. Был делегатом XXII, XXIV, XXV и XXVI съездов партий. В 1978 году избран секретарем ЦК КПСС, в 1979 году – кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС. В октябре 1980 года М. С. Горбачев переведен из кандидатов в члены Политбюро ЦК КПСС. Депутат Верховного Совета СССР 8-10-го созывов, Депутат Верховного Совета РСФСР 10-го созыва.

За заслуги перед Коммунистической партией и Советским государством М. С. Горбачев был награжден тремя орденами Ленина, орденами Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, «Знак Почета» и медалями.

М. С. Горбачев пользовался глубоким уважением и доверием советского народа, наших зарубежных друзей. Его всегда отличали чуткое отношение к нуждам и запросам трудящихся, принципиальность и личная скромность.

Вся жизнь Михаила Сергеевича Горбачева – яркий пример непоколебимой преданности великому делу ленинской партии, самоотверженного труда во имя торжества идеалов коммунизма.

Светлая память о Михаиле Сергеевиче Горбачеве навсегда сохранится в сердцах коммунистов, всех советских людей.

ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КОМИТЕТ КПСС

ПРЕЗИДИУМ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР

СОВЕТ МИНИСТРОВ СССР

Окраина Москвы. Поздняя осень 1985 года

Начинался ноябрь, последний месяц осени, а зима все не наступала. Солнце уже проиграло свою битву, оно и почти не показывалось над землей, а если и показывалось – то ненадолго, спешило сразу спрятаться за сырыми, исполненными холодной моросью тучами. Ветер давно ободрал с деревьев все листья, устелив землю мокрым золотистым ковром – и деревья стояли мрачными черными великанами в ожидании зимы, в ожидании первого снега. Но снег не приходил – зато почти каждый день небо исходило противной мелкой моросью…

Эта встреча была мимолетной – всего пара десятков минут – хотя обе стороны готовились к ней целый месяц. Сложно было даже договориться о встрече, слишком велико было недоверие, слишком давил накопленный груз взаимных претензий и обид. Эти люди клялись в верности одному и тому же, жили в одной стране, и даже делали одно и то же дело – на бумаге. Вот только пропасть, разделявшая их, делавшая их врагами с каждым годом все ширилась и ширилась, и не счесть уже было людей – и с той и с другой стороны – которых эта пропасть поглотила. Достаточно было сделать один неосторожный шаг – и пропасть ждала тебя…

Правда, сейчас было уже не до разногласий. Верней, многие и с той и с другой стороны еще жили этой враждой, увлеченно подставляя и топя друг друга – но здравомыслящие люди и с той и с другой стороны понимали – если это не прекратить – следующей жертвой пропасти станут они сами…

Среднего роста, удивительно загорелый для этого времени года, с резкими чертами лица человек, с трехдневной щетиной на лице – ее он отращивал специально, и сейчас она буквально выводила его из себя, с ней он был сам не свой – вышел из проходного двора, подошел к светофору на перекрестке, огляделся по сторонам. На светофоре горел зеленый – но улица была почти пустой. И как ей не быть пустой – с одной стороны пространство только застраивалось безликими многоэтажками – муравейниками, а с другой стороны дороги непоколебимо зеленел забор очередного «номерного» завода с колючей проволокой поверх.

Человек подождал, пока зеленый не сменится красным, а потом красный – зеленым, он спокойно стоял на самом краю грязного тротуара и чего-то ждал. И только когда из близко расположенных ворот «почтового ящика» один за другим выехали два старых, темно-зеленых Зилка – он бросился через дорогу, топая прямо по раскинувшимся на ухабистом асфальте лужам и прямо перед капотами машин. Водитель головного Зила был вынужден экстренно затормозить, чтобы не сбить этого человека…

– Коз-з-ел!!! – возмущение работяги было так велико, что он не усидел в кабине и выскочил, чтобы разобраться с придурком, лезущим прямо под колеса. Но разобраться не успел – человек оказался проворным и почти сразу юркнул в калитку ворот, из которых только что выехали Зилы.

– Не ну не козел ли, а?! Он, значится, под колеса лезет, а я отвечай?! Чтоб у него на лбу х.. вырос!!!

С остановившейся позади первой второй машины вышел водитель – такой же невзрачный, небритый, похмельный…

– Слушай, Вась… А он ведь на наш завод… Ты его раньше видел?

– Не… Ну не козел ли а… – праведный гнев пострадавшего постепенно угасал, меняясь более насущными заботами – ладно, х.. с ним. На заводе встречу – пришибу. Поехали, на погрузку опоздаем, опять стоять придется…

* * *

Человек, который только что чуть не спровоцировал дорожно-транспортное происшествие, юркнул в ворота – там кроме выезда для машин – как полагается на советском заводе, со смотровой платформой, чтобы можно было посмотреть, что в кузове (тащить все, что плохо лежит это не мешало), была еще и запасная проходная. Одна из трех – на один поток, с хромированной вертушкой и вредной седой бабкой из ВОХРа, у которой на поясе висела брезентовая кобура с дореволюционным наганом, и которая славилась среди вахтеров умением определить, выпивший человек идет или нет, даже особо не принюхиваясь. Именно поэтому, среди всех проходных эта пользовалась дурной славой и многие сотрудники «почтового ящика» обходили ее десятой дорогой.

Человек озабоченно осмотрел плащ – не забрызгал ли, когда перебегал через дорогу – потом достал из внутреннего кармана пропуск – обложенный в красные пластиковые корочки, точно такие же, в какие граждане вкладывают свои месячные проездные билеты на транспорт. Красные корочки говорили вахтеру о том, что перед ним – человек из руководства завода и особо придираться к нему не следовало. Тем не менее, пропуск был внимательно изучен, старуха даже обратила внимание на наличие на пропуске специального условного знака, свидетельствовавшего о том, что подателю сего разрешен вход и выход на завод в любое время, а не только вход в восемь, а выход в семнадцать ноль-ноль, как обычным работягам. Хотя уж у начальствующего состава такая отметка должна была быть по определению…

– Что-то я вас раньше не видела, молодой человек – подслеповато уставилась на него старуха, хотя «молодому человеку» было явно за сорок, и вида он был начальственного

– Я только вчера устроился… – пресек дальнейшие вопросы человек, мол – новенький и баста

Не говоря ни слова, старуха вернула ему пропуск, нажала педаль на полу, освобождающую механизм турникета и дающую человеку пройти на завод. Человек аккуратно спрятал пропуск туда же, откуда взял, огляделся. Здесь он был больше года назад, но изменилось здесь мало. Вон, столовая, десять лет назад построена, отдельно стоящее на обширной территории двухэтажное здание из белого кирпича, которое окружали втоптанные газоны с остатками цветника и морем окурков. Ходившие сюда пообедать работяги машиностроительного завода куртуазностью манер не отличались…

Уверенным шагом человек направился к столовой, про себя подметив, что такая вот вредная, старая дотошная бабка порой опаснее десятка охранников с автоматами и собаками. Опасения вахтерши были не беспочвенными, на этом заводе он никогда не работал, а пропуск ему сделал пару лет назад его однокашник по училищу, который уселся на теплое местечко – возглавлял военприемку на заводе. Сделал неофициально, по дружбе и за ящик коньяка, а не по начальственному приказу сверху – поэтому отследить наличие этого пропуска и связать пропуск с ним не представлялось возможным. Именно поэтому человек назначил встречу такой важности здесь, не в городе. Любой чужой человек на заводе был как на ладони…