Уроки жизни иконы Кремниевой долины

Я происхожу из рода мечтателей. Моя история началась, когда дедушка с бабушкой эмигрировали из Японии на Гавайи в поисках лучшей жизни для себя и своих детей. Их решение потянуло за собой все остальные события, поэтому я должен посвятить несколько страниц рассказу о своей семье.

Семья со стороны отца

Прабабушка и прадедушка со стороны отца иммигрировали на Гавайи из Хиросимы где-то между 1890 и 1900 годами. Подходил к концу период Мэйдзи, на который пришлись два масштабных вооруженных конфликта: Японо-китайская война и Русско-японская война. В то время все молодые японцы обязаны были служить в армии.

Вместо этого прадедушка с прабабушкой иммигрировали на Гавайи, где нанялись контрактными рабочими на плантацию Хакалау в двадцати километрах к северу от города Кона, расположенного на Большом острове. Можно сказать, что я родом из семьи «уклонистов» от военной службы. Все же куда безопаснее собирать урожай на плантации, чем захватывать Китай или Россию. И хотя за работу платили только доллар в день, выбор был очевиден.

В конце концов, прадедушка с прабабушкой осели в Гонолулу, переехав туда с Большого острова. В семье было трое детей: моя бабушка Альма, а также Кэтрин и Гарри. Они стали первым поколением американских Кавасаки, потому что Гавайи в те времена были территорией Соединенных Штатов. Их образование закончилось на восьмом классе школы.

Второй ряд слева направо: Гарольд Кавасаки (дядя), Дюк Кавасаки (папа), Гарри Томита (двоюродный дедушка) и Ричард Кавасаки (дядя). Первый ряд слева направо: Милдред Харада (тетя), Йонетаро Кавасаки (дедушка) и Кэтрин Харуо (двоюродная бабушка).

В Гонолулу Альма вышла замуж за Йонетаро Кавасаки, и у них родилось пятеро детей: мой отец Дюк, моя тетя (Милдред) и три моих дяди (Гарри, Гарольд и Ричард). Согласно федеральной переписи населения 1940 года, Йонетаро был безработным шофером – наверное, этим объясняется моя любовь к автомобилям, о которой вы узнаете позже. Вероятно, он также был в списке подозрительных лиц ФБР, поскольку ездил в Японию и обратно под двумя разными именами.

Альма умерла от осложнений при родах. В 19 лет моей двоюродной бабушке Кэтрин в дополнение к работе горничной пришлось взять на себя заботу о детях в возрасте от двух до десяти лет. Она заменила им мать. Пока я рос, она фактически стала моей родной бабушкой со стороны отца.

Именно Кэтрин с детства научила меня с добротой и любовью относиться к животным. В начальной школе я убил японскую белоглазку из пневматического ружья; эта порода птиц тоже эмигрировала из Японии. Кэтрин заставила меня чувствовать себя ужасно из-за этого. С тех пор я не убил ни одно животное, кроме крыс и рыб, хотя позже вы узнаете, какую роль я сыграл в охоте на дикого кабана.

Свадебная фотография моих родителей.

Отец начал работать уже в четырнадцать лет, чтобы помогать семье. Он окончил среднюю школу, но университетского диплома так и не получил, хотя какое-то время посещал музыкальный колледж Беркли в Бостоне. В подростковом возрасте папа любил музыку.

Слева направо: Кармен Ломбардо, мой отец,

Гай Ломбардо (мой тезка) и моя мать

Он умел играть на пианино, саксофоне, флейте и кларнете. Он даже основал джаз-бэнд под названием Duke Kawa и подружился с Гаем Ломбардо, знаменитым музыкантом из Канады. В честь этой дружбы родители и выбрали мне имя Гай. К счастью, они решили не называть меня в честь младшего брата Гая – Кармен.

Отец был умным и увлеченным мужчиной, любил читать. Книжные полки в нашем доме были заставлены классикой, а еще – томами энциклопедий. Он часто говорил мне, что на книги у него всегда найдутся деньги. Родители понимали, что отсутствие университетского диплома ограничивает уровень заработка и возможности в жизни. Сами столкнувшись с трудностями, они делали все возможное, чтобы я и моя сестра Джин получили хорошее образование.

Позже отец стал портовым грузчиком, а затем – пожарным, и в долгие свободные часы, когда ему было нечем заняться, осваивал основы профессии агента по недвижимости. Но обостренное чувство гражданской ответственности привело его в политику. Он баллотировался в сенат штата Гавайи три раза до того, как был, наконец, избран, и оставался на своем посту около двадцати лет.

Он был убежденным либералом и хотел помогать «простым» людям. К примеру, он создал Управление омбудсмена, которое рассматривало жалобы граждан на действия органов исполнительной власти штата и округа. В день церемонии прощания с ним флаги штата были приспущены в знак траура.

Семья со стороны матери

Дедушка со стороны матери, Чикао Хирабаяси, родился в Японии в 1893 году. Бабушка по материнской линии, Томоя Джайк, родилась в районе Кохала, Гавайи в 1898 году. У них было семеро детей: моя мать Люси, а также Джин, Элси, Мэриан, Ричард, Эллен и Гарриет.

Как и отец, мама не получила высшего образования. Но она была родом из богатой семьи, поэтому в 1939 году ее отправили на учебу в японский город Йокогама. К счастью, она вернулась на Гавайи на одном из двух последних кораблей, которые успели отплыть до того, как японцы совершили налет на Перл-Харбор в 1941 году.

Мама была настоящей хранительницей очага и посвятила всю себя заботе о семье. Я обедал в лучших ресторанах по всему миру, но ничто не сравнится с ее рагу из говядины, пирожными с гуавой и tsukemono (маринованными овощами). Ростом она едва дотягивала до полутора метров – маленькая, но сильная. Именно она, а не мой отец, научила меня всегда стоять за себя.

Мама всем сердцем любила мою сестру Джин и меня и выражала свою любовь, посвящая все время заботе о том, чтобы мы были счастливы. Она также воспитала во мне привычку, которую я пронес через всю жизнь: «Уходя, всегда оставляй место чище, чем оно было до тебя». Вот почему я помешан на порядке, на грани обсессивно-компульсивного расстройства.

Детство на Гавайях

Моя семья жила в Калихи – бедном районе Гонолулу. Если вы когда-нибудь добирались из международного аэропорта Гонолулу в Канеохе по туннелю Уилсона, то проезжали мимо дома моего детства. В то время все гавайцы, филиппинцы, самоанцы, японцы и китайцы из рабочего класса жили в Калихи.004

В том же районе жили и несколько белых европейцев, которых местные пренебрежительно называли haoles[3]. Все наши соседи были мелкими клерками, садовниками, чернорабочими – если вообще были трудоустроены. Наш дом находился рядом с государственным жилым комплексом, но я не стал претендовать на квартиру там, потому что большинство жильцов были гавайцами или самоанцами, а я был американцем японского происхождения. Ребенку из семьи американских японцев туда соваться не стоило.

Моя сестра Джин Окимото на четыре года старше меня. В нашей семье ей достался художественный талант, включая способность превращать простую бумагу в произведения искусства, известную как мастерство оригами. Я охотно признаю, что моя сестра куда более интеллектуально одарена, чем я.

Дом нашей семьи в Калихи. Фото было сделано после масштабного ремонта. Когда я там жил, дом выглядел значительно хуже.

Моя семья приблизительно в 1972 году. Фото было сделано в Капитолии штата, где мой отец был сенатором.

У меня было счастливое детство на райских Гавайях – в «плавильном котле» разных национальностей и культур. Я не страдал от бедности и не сталкивался с людскими предрассудками. Все было хорошо, потому что родители усердно работали и почти не тратили деньги на себя, вкладывая все, что могли, в будущее своих детей.

Переезд на Гавайи изменил все для моей семьи. Если бы прабабушка с прадедушкой не приняли это решение, я бы сейчас работал скромным «белым воротничком» в японской корпорации. Или вообще бы не родился, потому что родня со стороны отца жила бы в Хиросиме во время Второй мировой войны.

Если бы не возможности, доступ к хорошему образованию и карьерные перспективы, которые открыла перед нами Америка, жизнь каждого последующего поколения моей семьи была бы совершенно другой. В Японии ты изначально сильно ограничен. Моя семья и я обязаны Америке всем.

Моя жизнь – еще одно доказательство неоспоримой истины: образование – великий уравнитель и катализатор перемен. Родители многим пожертвовали, чтобы я получил хорошее образование, которое привело меня из бедного района Гонолулу в Лос-Анджелес, Калифорния. По пути я совершил важную остановку в Пало-Альто, Калифорния, определившую мою жизнь.

Один человек может многое изменить

Я поступил в государственную начальную школу Калихи – ряд желтых зданий на ewa (западной) стороне шоссе Лайклайк. Если бы я пошел по обычному пути, то после Калихи учился бы в средней школе Калакауа, потом – в старшей школе Фаррингтон, а затем поступил бы в Гавайский университет. Получив диплом, я бы работал в продажах, туристической отрасли или в сельском хозяйстве.

Совет Акау изменил мою жизнь.

Однако моя судьба сложилась иначе благодаря Труди Акау, моей учительнице в шестом классе. Она сказала родителям, что мой потенциал слишком велик, чтобы оставаться в государственной школе, и настояла, чтобы я подал документы в частные школы, которые готовили к поступлению в университет, а именно – в Пунахоу и Иолани. В Пунахоу учился президент Барак Обама. Я же поступил в Иолани. Школа находилась в 12 километрах от нашего дома и стоила 1250 долларов в год, что, с поправкой на инфляцию, эквивалентно 8000 долларов в 2018 году. Учитывая, что доход родителей составлял скромные 20 000 долларов в год, выделить такую большую сумму для них было непросто.

Совет Акау изменил мою жизнь. Если бы она не убедила родителей отправить меня учиться в Иолани, я бы не поступил в Стэнфорд. Если бы я не поступил в Стэнфорд, то не встретил бы парня, который увлек меня компьютерами и дал работу в Apple.

Будьте уверены – вы делаете благое дело.

Строгие учителя лучше учат

Прежде чем вы начнете читать этот раздел, подумайте, какими были лучшие учителя в вашей жизни – в любой период обучения и по любому предмету. Поройтесь в памяти, и вы в полной мере прочувствуете то, что я собираюсь вам рассказать.

В 14 лет я перешел в седьмой класс в Иолани. Это была частная подготовительная епископальная школа, в которой обучали с детского сада и до конца 12‑го класса. В мое время в школу принимали только мальчиков, и в выпускном классе было 150 учеников.

Начальная школа Калихи.

Оглядываясь назад, признаю, что учеба в Иолани была прекрасным опытом. Там работало множество учителей (Чарльз Проктор, Йозеф Йелас, Джон Кей, Дэн Фельдхаус и Люсиль Братчер), наставников (Эдвард Хамада, Чарльз Кайхуе и Боб Барри) и других сотрудников (Уильям Ли и Дэвид Кун), которые научили меня думать, усердно трудиться и быть частью команды.

Мой табель успеваемости по английскому языку за 9-й класс. Я рад, что нашел его только после своей 15-й книги, иначе мог бы так и не стать писателем.

Я был уверен, что хорошо учился в старшей школе, но, собирая информацию для этой книги, нашел табель успеваемости по английскому языку за 9‑й класс. Как вы можете видеть, моя память весьма избирательна![4] К счастью, мне каким-то образом удалось пройти курс углубленного английского и перейти на продвинутый уровень, где я стал учеником Гарольда Киблза.

Из всех преподавателей и сотрудников Иолани именно Киблз оказал на меня самое сильное влияние. Он вел английский язык на продвинутом уровне и был самым строгим и требовательным учителем, которого я встречал. Он же и дал мне больше всех. (Здесь есть причинно-следственная связь.)008

Я надеюсь, что вам повезет встретить своего Гарольда Киблза хотя бы раз в жизни. Он научил меня ставить высокие планки и объяснил ценность усердного труда. Вот, например, как он преподавал писательское мастерство:

• Он обводил ошибки, которые вы допустили в эссе.

• Вы снова писали предложение, где совершили ошибку, в его изначальном виде.

• Из книги Алана Врумана Good Writing: An Informal Manual of Style вы приводили и цитировали правило, которое нарушили.

• Вы переписывали предложение правильно.

• Вы сдавали все как домашнюю работу и надеялись, что во второй раз справились лучше.

Дело было в 1970‑х, задолго до персональных компьютеров и текстовых редакторов, поэтому мы все писали от руки обычной ручкой. Когда каждую ошибку приходится исправлять в три этапа, вы выучиваете грамматику и правописание уже после нескольких письменных работ. Благодаря Киблзу я терпеть не могу пассивный залог и люблю оксфордскую запятую[5].

Гарольд Киблз, мой учитель по английскому языку в старшей школе.

В итоге я прочитал The Chicago Manual of Style от корки до корки: Киблз вдохновил меня уделять внимание деталям. Во время финальной редактуры своих книг, опять же благодаря его влиянию, я отрываюсь c поисковой функцией Microsoft Words.

• Глагол «быть» сразу выдает пассивный залог, а пассивный залог звучит слабо. Перефразируя Шекспира, лучше «не быть, чем быть».

• «Очень» – слишком расплывчатое слово: очень – это сколько? Очень темно – это насколько темно? Очень быстро – это насколько быстро? Очень страшно – это насколько страшно? Насколько хорош автор, зависимый от слова «очень»? Не очень.

• Наречия – для слабаков, поэтому я избавляюсь от слов, которые заканчиваются на «о». Быстро – это насколько быстро? Гладко – это насколько гладко? Богато – это насколько богато?

• Слово «типа» не используется в оценочном значении. «Типа» можно употреблять, говоря об определенном типе чего-либо или приводя пример. Например, гибискус – это тип цветка, но он не «типа» (умеренно) красивый.

Гарольд Киблз, вы были человеком с большой буквы!

…нельзя оценить влияние учителя, пока не прошло хотя бы 20 лет…

Киблз и Стив Джобс стали для меня такими людьми (в следующих главах я расскажу о Стиве подробнее). Если бы не они, я был бы куда менее требователен к себе, и, следовательно, мои достижения были бы скромнее.