Глобус Билла. Четвёртая книга. Дракон

Корректор Эстер

Иллюстратор StockSnap

© Александра Нюренберг, 2023

© StockSnap, иллюстрации, 2023

ISBN 978-5-4485-9317-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. НЛО, ДНК и УК

Вспыхнул легонько запад и погас, следующая вспышка заставила себя ждать и томительное, высасывающее душу чувство устремилось в темноту, к затаившимся горам. Было подозрение, что они идут, ворочаются в темноте. Когда снова включили зарницу, одному рыжему отпрыску монархии не удалось рассмотреть чёрные вершины, изломанные гребешком из дядиной кунсткамеры.

В общем – птичий шторм.

Сегодняшним вечером произошло что-то за горизонтом, далеко в океане. По всему восточному полушарию Эриду широкими взмахами мёл воздушный поток.

Да, долго бабье лето не протянуло. Осень не осталась равнодушной к своим правам. Ветер ознобный и напряжённое с проступающими проводками слабых молний небо придуманы наскоро.

Язык океана задумчиво слизывал песчаные пляжи за пустырём, из окна исторической школы видно – вот молча поднимается и застывает загнутая кошачьим язычком волна весом в паровоз.

Береговая линия, как наваленная к переезду мебель, и столбы прежних непонятных сооружений большого города, покинутого за одно поколение до катастрофы, выглядели одинаково.

На континенте за проливом разгоралась вонючим угольком война. Грязный коптящий очаг был вдвинут в границы какой-то местности с названием, напечатанным на политической карте. Теми же, кто подбрасывает в чадящий огонь всякую сгораемую материю, называли две державы, некогда так охотно расставшиеся с рабством.

Но так ли это? Разве? Целые две державы? Да вы что? Господа? Так-таки две державы? Множество людей, занятых своими жизнями, что ли? Вот так, за ранним завтраком, миллионы начали войну? Мы ведь с вами не дети малые, и не Билл Баст, который готов верить всяким пустякам. Два человека отдали эту пару приказов.

Да вот же они. Что? Разверните газету… да нет, не разворачивайте – они всегда на первой странице. Не разворачивайте. Вы их знаете. Вот они.

Это они и только они объявили войну. Но будут потом говорить не о них, таких временных, таких слабых и грозных, – будут говорить о двух державах, о миллионах людей, которые, читая газету, между двумя кусочками поджаренного хлеба двинули через океаны, через реки, по воздуху, под землёй машины со смертью и вонью.

А эти двое мирно проживут свои жизни и возникнут переводными картинками на страницах уже не газеты – учебника.

Повинуясь дяде Мардуку, они на свой страх и риск начали эту войну.

Дядя Мардук имел свои резоны. Не думайте, что только одна мелкая мстительность и желание наказать неведомого каменщика из переулка, нарассказавшего всякой ереси его племяннику, послужили мотивом.

Но пути дяди Мардука неисповедимы.

Война начата, она будет идти, как говорят про войны, пока не сожрёт всё, что сможет.

Малые звери лесостепи выглядели великанами, когда вылезали из норок и с мучительной любознательностью вглядывались в притихшую дорогу к проливу.

Ловушки и звери, которые их обходят, занимали мысли Энкиду. Вместе с темноватым туманом в самой глухой части леса он рыскал в поисках следов.

В доме дядины аномалии пока не проявлялись. Он притих после продажи пастбища, возможно, раздумывал о дальнейших судьбах этой земли.

После бессонной ночи Билл принял решение погулять. Как и все незначительные решения, это было принято внезапно, с последним глотком нелюбимого Биллом чая, потому что кофию дядя перестал давать. Объяснил, что перебои. Мол, продукты выдаются нуждающимся по карточкам, а он не может транжирить дефицит, когда народ страдает.

Билл умолял друзей нарисовать ему карточки, потом попытался купить кофий на чёрном рынке. Наконец, он прямо взмолился. Дядя злорадствовал.

– Ну, если ты хочешь возвести социальные перегородки между собой и народом.

Билл сказал, что ему всё равно, возведёт он перегородки или нет. Напрасно старался, кофию ему не дали.

Он никому не сказался, ушёл в недавно рассекреченные дядей конюшни и окликнул самого большого и самого гнедого коня с квадратной от мышц грудью, с тонкими ногами, помеченными узлами силы в коленях.

– Давай-ка от них… этот чай.

Конь дружелюбно отозвался и, извернувшись, больно укусил Билла в плечо. Билл остался доволен лаской. Он посмотрел по сторонам и жарко поцеловал коня в белые, пахнущие травой зубы. Конь лязгнул зубами в сантиметре от щеки Билла, а когда тот отошёл за бархатом, чтобы обтереть запачканный конский лоб, попытался поддать Биллу нечестным и обидным манером.

– Но, но. – Билл толкнул коня кулаком. – Будто ты не жаждешь побыть один одинёшенек и всё-всё обдумать. Ну, или почти всё. А?

Конь прорычал что-то, но уже сдержанней. Когда большое тело Билла взгромоздилось в седло, он и ухом не повёл. И то – садился в седло Билл, как обрывок тополиного пуха, из тех, что летали по Гостиной в далёком июле.

С коня далеко распечатан огромный осенний лист, накрывший полуостров. Холмы скоро из разноцветных сделаются бурыми и серыми.

Рыжий на гнедом, оба раскачиваясь в такт движению полуострова на скользящей в океане плите, спустились с холма и вынырнули на плече нового вылезающего и не вылезшего из пучины земли краснокожего гиганта. Синий глаз следил сверху, смыкаясь в сонных осенних слезах. Клетчатый и пёстрый плед на холмах принимал формы тел и повиновался малейшему движению воздуха. Озёрный народ, выкупленный Асом одну полную луну тому, мало показывался и попадался, но если уж что – то именно в таких пледах на широких плечах. Ноги торчали внизу, как если бы холм приподнялся на столбах и пошёл себе.

Быки скромничали – или пастухи узнали о том, что новые боги облагодетельствовали их, – но приключение с деревом не повторилось, хотя частенько Билл отправлялся погулять, то ли чтобы заново испытать терпение Судьбы… а может, ему всё-таки хотелось украсть телёночка.

Мелькнула струйка дыма за холмами, скорее угаданная в остром приятном и волнующем полудне, нежели отражённая зрительным нервом… Билл и конь оказались вследствие своего неторопливого пути на площадке, нарочно выровненной кем-то для танцев. Кругла поляна, трава вытоптана, но любовно уложена, как солнце на фреске.

Где горит? Запах огня, ни с чем не сравнимый, наполнил лёгкие… Билл привстал в седле, и конь замер, потом повертелся, предоставляя всаднику обзор.

Осенний запах полз между холмов. Кто тут листья жёг…

Никто.

Вращающимися линиями очерчены холмы. Напряжённое движение самых крохотных частиц света, из которых сложен мир, здесь становилось явным. Это не зависело от качества освещения. И ночью вокруг звёзд возникали такие же круги. Всё это напоминало картинки одного нибирийца, доброго и очень нервного чистокровки.

И таким же нимбом очертился силуэт на склоне поблизости, хотя сам силуэт был сложный, вроде отдельного пейзажа.

Билл понимал, что его карие глаза округляются и светлеют, как всегда происходило с ним от изумления. В общем, никогда эти штуки так не округлялись и не светлели.

Глаза, чей взгляд он встретил, были больше.

Всё остановилось на площадке, только лист с ближайшего дерева летел, планируя на воздушной волне.

Бурые с металлическим блеском, как перья у голубя, чешуи, соединяясь, создавали сплошную линию могучего тела. Металл густо зеленел, но когда конь сделал шажок – Билл простодушно изумился: вот он, лиловый!

Какова стройность, как легко злобные бугры мышц спрягаются в целое, очерченное самой маленькой, самой нежной рукой художницы.

Хвост огибал холм, как непереведённое предложение иностранного журналиста из комментария к отечественному приговору.

А вот и глаза: тот взгляд, который втянул Билла прежде, чем тот осознал. Каждый размером с обугленную табличку из свайной избушки, пульсирующий, как готовая прорасти виноградина.

Даже отсюда Билл увидел, что в глазу темнеет двойной зрачок.

Что-то произошло, веко прикрыло взгляд… на мгновение Билл освободился от власти дракона. Он успел немножко подумать…

Откуда он взялся? Как полёт такой массивной штуки, вдобавок отягощённой наверное, таких же габаритов душой, остался тайным?

Повадка самолёта-истребителя, решившего передвигаться по земле. Билл, легко покачиваясь в люльке седла, расхаживал на лошадиных ногах на расстоянии…

А какое считается безопасным?

Конь издал звук, не разжимая рояльных челюстей. Вышло такое грозное ворчание, что громада дракона напряглась.

Медленно дракон двинул к ним. Осень запахла острее, и дух её иссяк. Небо тоже остановилось. Билл не мог объяснить, но явственно увидел своё сердце – красное с трубками, вроде гнезда птицы возле почтового ящика.

Встреча была неминуема и… встречу прервали.

С небес рушился кусище подвесного потолка, что ли. Сначала казалось, что это нечто твёрдое, затем, когда предмет приблизился, привиделось движение: извивалось и дёргалось то, что небу чуждо.

Что-то падало с ожившего задёргавшегося неба. Конь и дракон остановились в пылу враждебной страсти, и дракон скосился попугайчиком, а противник его, который чувствовал себя веселее с всадником, посмотрел в упор, основательно.

Билл задрал голову. Нечто выросло в небе – взбесившееся облако, решившее жить разумной жизнью или морское животное, плавная лента для волос, покинувшая чьи-то мысли.

Небесное неопознанное тело росло… Чёрт побери, это… Это!.. Да не мо…

Но не призывай чертей.

Конь повёл себя на удивление достойно. В панику он не впал, а гордо подняв химерический лик, в развевающемся дыме гривы смотрел в небо.

Дракон тоже взглянул, а потом решив, что это-то и есть подходящая минута, вернулся к новому знакомству. Новые персонажи жизни занимали его сильнее обрушающихся потолочных балок. В небе для него всё прочитано.

В том, что двухголовый неправильный дракон значится на втором плане, он не сомневался и собирался всё расставить по местам. Кого-то он этой самоуверенностью напоминал.

Ну, конечно – дядю.

Билл, краем глаза приметив краткий путь среди холмов позади, соскочил с коня, пихнул плечом в бок. Мог бы так стену приласкать. Упёрся ладонями в коня, вспоминая, как двигать упрямые диваны. Конь яростно и обидчиво заржал, устроил из себя новогоднюю свечку и, крепко впечатав передние копыта в землю, нечаянно и основательно приложил Билла.

То, что в его храбрости усомнились, оскорбило аристократа.

Штука валилась прямо на площадку. Билл, упавший на колено и кулак, вскочил и закричал на коня.

Тут же с криком Билла неопознанный предмет рухнул.

Билл, отвлёкшись в процессе отступления, не поверил – извините, но это так – глазам, вот этим карим, глуповатым. Стежки толстенного, в бедро толщиной, каната, полопались и торчали. Целостность утратилась, краски поблёкли, но узнать можно.

– Спрут, милый! – Воскликнул Билл. – Как же ты… ну, здравствуй.

Рухнул флаг государства Нибиру, рухнул с размаху, не сгорев в атмосфере, и дракон, задрав слишком поздно башку, ничего, вежливо выражаясь, не понял, хоть был не глупее Билла. Ткань трёх цветов скомкалась и распялилась на драконьем хребте, показывая сумасшедший символ чего-то там.

Конь, не испугавшийся, от изумления прянул и поскакал. Он счёл исчезновение противника с поля боя доказательством нечестной игры.

Билл с облегчением заметил, как он скачет прочь и изредка останавливается, оглядываясь.

Билл подбодрил его, махнув.

Дракон оказался в цирке шапито. Появился новый холм.

Скиталец-флаг был утомлён и грязен: свинец прави и ржавчина цепей, отравленная кровь народа и скисшее вино аристократии пропитали его насквозь до ниточки, превратив эту ниточку в прут решётки вечной.

Четверть года по нибирийскому гражданскому счёту он гнался за беглецами, преодолевая духоту безмолвия и увязая в чернилах, облипая пудрой утраченных сожжённых вселенных.

И теперь настигнув Эриду, он нашёл-таки на кого обрушиться: на символ безраздельной власти.

Тело дракона, светящееся под тканью, прожгло флаг в нескольких местах, будто там поместилось настоящее созвездие. Флаг был изжёван космосом, но опасен. Слюна спрута изменила структуру полимеров, а ядовитая пыль далёких уголков мира въелась в плетение ткани. Вершина творения лёгкой промышленности.

Хребет дракона шевелился с отчаянной тщетностью под этим грузом. Билл пожалел дракона. Вот запопал…

Дракон осознал, что очутился в ловушке, и звуки сопения и недоумения сменились испуганным воем бедного животного. Вой звучал приглушённо.

Грохот, как положено, запоздал и обрушился из заповедника серебристых облаков, где должно рождаться только прекрасное, минутою позже.

Билл смотрел… смотрел:

– Да ты запутался.

Разноцветный холм затих. Красавец дракон сделался тушей для разделки на второе. Где гордость, где высокомерие…

Билл приблизился.

– Бедолажечка, – сказал он себе. – Вот бы женщина увидела. Какие ласковые слова сказала бы.

Дракон не двигался. Билл, опустившись на целое колено, посмотрел на тыл кулака, испачканный кровью, распустил пальцы, толстые ловкие, и принялся распутывать тухлую ткань флага.

Сначала дракон слабо пинался одною лапой и растопыривал длинные загнутые когти. Занимая место между двумя скалами, в сущности, всю равнину, он казался себе малюткой.

Затих.

И вот он был распутан. Билл, обтерев изрезанные и окровавленные руки обо что ни попадя, приподнял лохмы грязного флага и грудой отшвырнул.

Подскочил – глаз дракона смотрел. Хвост развернулся и сбил его с ног – в благодарность, конечно. И снова после этой вспышки агрессии освобождённый узник уронил голову.

Билл из положения «а стоит ли вставать», ободрил:

– Ну, ну.

Дракон скосился на флаг. Тот лежал… ужасный… Дракон дыхнул, выпустив самый кончик языка.

Гиблое дело. Тысячи солнц не сожгли его, тьма его хранила.

Торчавшая из груды нитка засветилась на кончике. Фитилёк задвигался и красная точка ползла по нему, распустился цветочек – и вот целая клумба рыжего пламени отплясывала в сразу задрожавшем воздухе.

Куча воспламенилась и, спустя минуту, полыхала вовсю, изгоняя духов тьмы во внешний свет. Материала для горения имелось предостаточно. Красные рога угрожали заволокшемуся небу. Они сделались похожими на деревья, поменявшие цвет в усталом глазу.

А девушки-то шили, шепнул себе Билл. Все пальцы искололи. Ну, да ладно. Он встал всё же. Саднил бок, колено и локоть вставлены от другой куклы.

Дракон и опять двуногий Билл смотрели в костёр. Оба постепенно задирали головы, всматриваясь в небо, ибо хвосты костра виляли в облаках. Дракон выглядел, как страшно усталый нибириец.

– Ну? – Спросил Билл.

Дракон не ответил, но Билл почувствовал вибрирующий звук. Он склонил голову к плечу и вслушался. Ахнул…

– Да ты разумен, бедняга.

Дракон лежал, и тоска скользила по нему нехорошей тенью, наползая на стекленеющие глаза.

Поверженный государственной прогорклой тканью, он должен был вернуть себе чувство собственного достоинства. Тяжесть сумасшедшей тряпки легла ему на сердце. Он чувствовал себя осознавшим высшую власть и возненавидел её всей своей странной душой.

Билл стоял возле громады его лика и шептал, безумно жалея:

– Ну, что ты, маленький?

Раздался треск и свист. Раздался крик с небес:

– Ты убил его…

Билл поднял голову.

В ступе летел Мардук. Серое лицо его было искажено гневом и горем. Он с грохотом посадил ступу на воздух в метре над землёй. Дракон шевельнулся.

Мардук выпрыгнул и побежал по кочкам. Ступа, припаркованная в воздухе, кое-как двинула к земле и ткнулась в кочку, издав слабеющий вой.

– Ты убил…

Он подбежал. Оттолкнул Билла.

– Генерал… ты убил Генерала.

Билл смотрел во все глаза.

При звуке своего имени дракон дёрнулся, поднял и завёл блудливый взгляд потаскуна и любимчика. Открыв пасть, он издал беззвучную жалобу.

– Вы всё отнимаете у меня… – С детским неистовством кричал Мардук, сжимая кулаки и наступая на Билла.

– Вас всех нужно сжечь.

Билл растерянно оправдывался:

– Мы встретились… а потом этот флаг… чёртов флаг.

– Что? – Как бы не веря острым ушам, крикнул Мардук.

Он огляделся, шевеля ноздрями и увидев гаснущий костёр, вдохнул дымное зловоние с такой силой, что струя дыма, вставшая к небу, ей-Абу-Решит, поколебалась.

Мардук, дыша, сгорбился.

– Да как ты смеешь… разложенец. Негодяй… всегда, всегда такой был. Родина… превыше всего… Молчи! «Чёртов флаг»… Чёртов ты! Вот что. Ты вернулся… я так и знал, что так будет. Эти сны…

И он пробормотал что-то про пылающее солнце и безобразный хохот.

– Да кто – я?

– Всегда ты хотел непонятно чего. Ты не патриот… – Дядя выкрикнул, как знаменитая барышня сорвавшимся голосом: «Не джентльмен!»

– Мне стыдно, что я не оправдываю ваших надежд, дядя… но… я впервые на Эриду. Почему вы всё время намекаете, будто мы с вами и раньше были знакомы?

Мардук сказал громко и горько:

– Чтоб ты сгинул. Вот чего я всегда хотел.

– Ну, знаете, как говорит командир.

– Такие, как ты… не исчезают. Таких, как ты, вообще нет.

– Это звучит, как признание… я тронут, но вы про кого?

Он так сказал, потому что Мардук, выкрикивая и страдая, смотрел сквозь и мимо Билла, но адресуясь явно к нему, так как дракон определённо в любимцах у него ходил.

Дракон, напоминая о себе, тихонько взвизгнул, как драконёнок.

Билл отвлёкся на этот звук, по-прежнему в глубокой растерянности:

– По-моему, он в полном порядке. Просто не в себе слегка…

Мардук присел, огромный, как сложившаяся скала, и стал гладить болотную чешую дракона на холке. Дракон вздыбил хохолок и задрал огромную челюсть. Дядя Мардук, бормоча нежнейшие и бессмысленнейшие слова, почесал его под выставленным подбородком.

Дракон смотрел на него, скося лошадиные лживые глаза и приплакивал.

Вдруг он опустил челюсть, – Мардук вопросительно убрал руку, и – блестя на разные лады, поднялся.

Он возвышался над ними искусственно возведённой преградой. Лапы глубоко вживались в землю, как у котёнка-топтуна. Когти забирали комья земли, лопатой каждый.

Мардук прокричал, не вставая и указывая на Билла:

– Убей.

– Генералу не приказывают, – пробормотал Билл, озираясь. – Разве что у вас чин выше, дядя.

Дракон сделал шаг передней лапой, похожей на декоративную ножку безвкусного карточного столика, и склонил гребнистую голову, точь-в-точь такую, какой положено быть голове дракона.

Он приблизил острое рыло к Биллу и, вытащив фиолетовый язык со своим изображением, сильно лизнул, попав на щёку и шею. Билла качнуло, по коже пробежал ожог огоньком вдоль масляного ручейка поджигателя, но он устоял, отмахнувшись.

– Старичочек, я тронут, но между мужиками, знаешь…

Дракон выслушал, опять тоненько сказал что-то – от его звука развернуло крону деревца и повело как в ураган, сотворил пируэт и, отступив, попятившись так, будто сотню его красочных фото залистали на страничках блокнота, виртуозно взмыл. Блеск! Блеск и победа над невесомой стихией тяжкого тела восхитили Билла.

Он задрал подбородок и только тогда понял, что почести предназначались ему. Он был опознан драконом. В тысячетомной памяти бронированной плоти хранилось его скромное изображение.

Мардук остался неподвижен. Он посмотрел вверх, – на восток улетал уже ставший маленьким дракон, – потом на Билла. Вскочил лихо, понурил плечи и закрыл лицо, вновь садясь – на обрубленный драконом камень.

Билл поизучал волнующее не на шутку зрелище. Лицо дядино маской прикрыло. Потирая лоб, из-под руки увидел – блеснувший тёмный знак повернул к западу, к лиловым теням.

– Дядя, мне право жаль… что он меня не съел.

Мардук спокойно ответил, умывая лицо сухими ладонями:

– Ты отнял его у меня.

Встал и, отряхнув руки, ушёл к ступе. Тут же, криво развернувшись и проехавшись по осыпи, так что сделалась колея довольно глубокая, ступа вылетела почти по прямой к земле и, вздрогнув, торкнулась в воздух до низкого облака. Повисела, дернулась, пугая птиц, разлетевшихся с испуганными ругательствами, чёрточкой метнулась к горам в сторону Нового Дома.

Билл долго странствовал по влажной оранжевой низменности, спускаясь по шаловливым хватающим за подошвы тропам и влезая на обнажившиеся горки. Он брался за поводья ухватистых кустов, стряхивающих ему за шиворот по нескольку очень мокрых остро обжигающих капель. Одна долго стекала по широкой спине Билла к узкому поясу. В светлом небе тихо двигалась небольшая жемчужная луна.

Ныряя, дорога неизбежно вывела его к рощице богатых зелёным цветом стройных деревьев. Осень никак не бралась за них. Это были те самые, с одного из которых в жаркий день высадки поклонник почвы собрал сладкие приторные плоды. Шанни и Ас рассказали Биллу о том, как вкусны эти чёрные и фиолетовые штучки, а Иннан объяснила, как они называются и какие поверья с ними связаны. Билл тогда оглядел обильные размашистые листья и тоненько захихикал.

– Ну, что ещё?

Шанни холодно – а тогда было ещё тепло – объяснила Иннан:

– У него какие-то смысловые связи появились.

Иннан из-под листьев подала сигнал только глазами: смысл ускользнул от всех, кроме Шанни. Обе девицы до такой степени натренировались в искусстве безмолвного диалога, что Асу, например, иногда становилось не по себе. Билл относился к козням прекрасной половины довольно беспечно, явно недооценивая опасность. Энкиду – тот, пожалуй, даже развлекался тем, как женщины успешно третируют их… ведь и они порой изводили Шанни в полёте своими перемигиваниями. Так что всё по справедливости.

Билл взялся оправдываться:

– Я подумал, что они такие обширные, эти листья… из них пожалуй, получатся… какие-нибудь принадлежности… в смысле, ими можно прикрыть вазу с фруктами, чтобы мухи не садились.

Иннан, устроившаяся у корней древа, как только что превратившаяся в принцессу лягушка, посмотрела на Шанни и, протягивая ей один из двух найденных ею запоздалых плодов, вздохнула:

– Да… невыносимо. – Причём Шанни ответила ей таким же взглядом, одновременно засовывая за щёку угощение, отчего стала ещё милее.

– Что это вы не можете вынести, позвольте узнать? – Взъелся Ас, хотя разговаривали не с ним.

Разумеется, ему никто и не подумал ответить, и он гневно таращил серые глаза на двух нарушительниц.

Командирская выдержка пасовала перед убойной системой «две девицы и ихние штучки». Он, доставивший Глобус невредимым сквозь бездну в порт приписки, трепетал и беспокоился, когда невоеннообязанные лица использовали экстрасенсорный метод «ну, милая, ты же знаешь, что я хочу сказать…»

– Все шутки у них связаны с производящей системой, да, милая… ну, ты же знаешь.

Билл разобиделся:

– Система какая-то… Это про капитализм?

Ас продолжал негодовать:

– Я-то тут причём?

Энкиду еле заметно усмехнулся – он получал удовольствие от прохиндейства девиц, почти в той же степени, что и сами эти две.

Шанни не обращала внимания:

– Верно, Иннан… и самое интересное, что их система ничего не производит. Ничего, кроме шуток дурного тона.

Тут не выдержал даже Энкиду:

– Вот это уже грубо и бессмысленно.

Но Иннан и Шанни уже уходили. Оставшимся удалось удержать вспышку бессмысленного грубого смеха ещё на десяток шагов. Во всяком случае, день и ночь – как поэтически окрестил про себя Энкиду два прелестных затылка – уже скрылись среди густо оперённых ветвей – как видно, на этом этаже равнины было что-то живительное, отводящее властную руку осени с зажатой в ней капающей кистью.

Во дворе конь встретил Билла, пребывая в угрюмости и раздражении. Отворачиваясь и отводя с опущенными ресницами виноватые глаза, он дал понять, что не готов об этом говорить. Его плотное, как гобелен, природное одеяние покрылось солдатским мылом возбуждения. Конь принял услуги Билла, как сам Билл покорно принимал подобные услуги теми вечерами, когда они втроём слегка перебирали в тайных местах сада. Всякий раз, хоть они не сговаривались, один перебирал сильнее. Это было разумно, так как дотащить тяжёлое тело прилетевшего со звёзд бога до одра можно было только усилиями двоих таких же.

В последний раз Ас снял со своей шеи руку Билла и опустил довольно небрежно огромное безвольное тело у ступеней. Энкиду перегнулся из окна передней и принял Билла под мышки. Он тянул его, откровенно кряхтя, через подоконник, пока Ас яростно и невнятно ворчал, пихая южную часть Билла вверх.

Энкиду в таких ситуациях легче было убрать в ящик с игрушками – если помните, подоконник его комнаты почти сливался с подступающим холмом.