Юмористические приключения мистера Хокинса

Лошадиный тормоз Хокинса

Хокинс – отчасти изобретатель, а отчасти идиот.

У Хокинса есть деньги, что, как правило, сглаживает идиотизм; но в его случае они также дают волю его гению изобретательства, а это плохо.

Когда я решил построить хороший, тихий летний дом в Беркширах, я расплатился за землю до того, как узнал, что соседняя вилла принадлежит Хокинсу.

Если бы я знал тогда то, что знаю сейчас, моя загородная резиденция находилась бы где-нибудь в центральном Иллинойсе или западном Орегоне; но в то время мои знания о Хокинсе не простирались дальше того, что он жил в Нью-Йорке несколькими квартирами ниже меня и что каждое утро мы обменивались любезной улыбкой на станции L.

Однажды в августе прошлого года, освоив управление нашим маленьким автомобилем, моя жена отважилась отправиться в одиночку, чтобы повидаться с миссис Хокинс.

Я человек не беспокойный, но ремонт автомобиля – дело дорогое, и когда она отсутствовала около часа, я отправился к нашим соседям.

С облегчением обнаружив, что машина стоит перед дверью и, судя по всему, в полном порядке, я уже повернул назад, когда по дороге от конюшни рысью пронесся Хокинс.

– Как раз вовремя, Григгс, как раз вовремя! – воскликнул он с восторгом.

– Вовремя для чего?

– Первое испытание…

– Послушай, Хокинс… – начал я, готовясь бежать, ибо слишком хорошо знал значение этого огонька в его глазах.

– Лошадиного тормоза Хокинса! – закончил он с триумфом.

– Хокинс, – официально сказал я, – не хочу умалять ваших заслуг, но я очень отчетливо помню аэромотор Хокинса, который доставил вас на вершину клена и сбросил на мою драгоценную голову. Я также помню вашу бензиновую доильную установку, которая взорвалась и сожгла все шерстинки на правом боку моей лучшей ольдернийской коровы. Если вы хотите попробовать что-нибудь новенькое, воздержитесь от этого, пока я не смогу вывести свою бедную жену из-под удара.

Хокинс окинул меня взглядом, от которого завял бы и целый рядок стойких подсолнухов, и перевел глаза на конюшню.

С той стороны к нам что-то приближалось.

В основании этого нечто я узнал престарелую рабочую лошадь Хокинса, которую в шутку окрестили Мод С. Надстройка представляла собой самую удивительную систему механизмов, которую я когда-либо видел.

Четыре высоких стальных стержня торчали в воздух по четырем сторонам животного. Казалось, что они каким-то образом связаны с механизмом, пристегнутым к спинке седла.

Я полагаю, что устройство было достаточно простым, если разобраться, но, кроме того, что оно поразительно напоминало устройство часового механизма, я не смогу ничего рассказать.

– Этого будет достаточно, Патрик, – сказал Хокинс, взяв уздечку и с восторженной улыбкой рассматривая свою работу. – Ну, Григгс, скажи честно, что ты об этом думаешь?

– Честно говоря, – сказал я, – когда я смотрю на эту штуку, мне кажется, что я не способен думать.

– Я вполне ожидал, что она привлечет ваше внимание, – самодовольно ответил Хокинс. – А теперь просто посмотрите на эту вещь, Григгс. Отбросьте на минуту свои детские предрассудки и рассмотрите ее.

– Предположим, что этот тормоз установлен на разгоряченной лошади. Всадник потерял всякий контроль. Через минуту, если он не сможет остановить зверя, он будет сброшен на землю и превратится в мякиш. Что же он делает? Просто дергает за этот рычаг – и вот! Животное не может сдвинуться с места!

Его слова сопровождал жуткий клац-клац-клац, и стержни резко опустились. При движении вниз они каким-то образом успели нацепить на себя по два стальных манжета.

Когда они перестали опускаться, у Мод С. на каждой ноге оказалось по стальному пруту, с манжетой выше и манжетой ниже колена. Хокинс был совершенно прав – насколько я мог судить; Мод была зафиксирована до тех пор, пока какой-нибудь доброжелатель не принесет ножовку и не срежет ее кандалы.

– Видите, как это действует, в то время как она стоит на месте? – усмехался изобретатель, заменяя стержни. – Просто смотрите в оба и отмечайте, с какой внезапностью она перестанет бежать.

– Хокинс, – в отчаянии воскликнул я, когда он вел животное по дороге, – не надо так напрягаться из-за меня. Я прекрасно вижу, что все прошло успешно. Не надо больше пытаться.

– Мой дорогой Григгс, – холодно ответил Хокинс, – эта пробная поездка предназначена для моего личного удовольствия, а не для вашего. По правде говоря, я и не предполагал, что вы или кто-либо другой окажется здесь, чтобы стать свидетелем моего триумфа.

Он преодолел три-четыре сотни футов по дороге; затем повернул Мод носом в сторону дома и взобрался на ее спину.

Ожидая за изгородью, я переживал за старую кобылу. Хокинс, очевидно, намеревался заставить ее двигаться более быстрым шагом, чем тот, которым она ходила столько лет, и я опасался, что в ее преклонном возрасте это волнение может оказаться вредным.

Но Мод перешла в спокойный галоп, когда Хокинс несколько раз стукнул ее каблуками по ребрам, а ее добродушная морда при движении приобрела такое благостное выражение, что мне стало легче дышать.

– А теперь, Григгс! – крикнул Хокинс, проезжая рядом. – Смотри-смотри!

Он протянул одну руку назад, ухватился за рычаг и потянул его. Стержни остались в воздухе.

На лице Хокинса промелькнуло озадаченное выражение, и, проскакав мимо, он, кажется, еще раз потянул рычаг.

На этот раз что-то произошло.

Я услышал жужжание, похожее на гул лесопилки, и увидел, как изнутри механизма вылетело несколько ярдов стальной пружины. Я услышал бешеный возглас Мод С. На дороге внезапно взметнулась туча камешков и пыли, которую, как мне показалось, поднял разорвавшийся снаряд, и это было все.

Хокинс, Мод и эта адская машина неслись к уездному городку без всякого изящества, но почти со всей скоростью падающей звезды.

Несколько секунд я стоял в оцепенении.

Потом мне пришло в голову, что жена Хокинса впоследствии захочет узнать, какими были его предсмертные слова, и я с разбегу влетел в машину, развернул ее на месте, чуть не перепрыгнув живую изгородь, и таким образом начал гонку, воспоминания о которой будут преследовать меня, когда более великие вещи канут в забытье.

Мой автомобиль, хотя и не является гоночным, но в нем должны были быть установлены довольно мощные скоростные механизмы, но при попытке перегнать эту старую кобылу двигателю пришлось приложить немало усилий.

Было совершенно очевидно, что что-то – возможно, праведное негодование по поводу того, что я стал жертвой одного из экспериментов Хокинса, – пробудило скрытого дьявола в Мод С. Ее копыта злобно молотили грязь у подножия холма, прежде чем я начал свой леденящий кровь вираж на вершине.

Как под солнцем что-то может ехать быстрее, чем этот автомобиль, я не представляю; но когда я снова выехал на ровную поверхность и вознес молитву благодарности за то, что мудрый Провидец пощадил мою жизнь на холме, Хокинс, как оказалось, все еще лидировал.

О том, что он несся как ураган, свидетельствовали следы обезумевших от страха кур и лающих собак, которые только-только приходили в себя, когда я настиг их.

Я перевел рычаг на последнюю отметку.

Боже мой, как поехала эта машина! Ее раскачивало от одной стороны дороги к другой. Она перепрыгивала через огромные камни и пыталась свернуть в кюветы, явно намереваясь сбросить меня в пропасть.

Она фыркала и пыхтела, дребезжала и скользила, но, главное, она ехала!

Бесполезно пытаться описать свои впечатления в первые полмили, да я и не знаю, что они у меня были. Но через некоторое время я приблизился к Хокинсу и, наконец, оказался в тридцати футах от скачущей Мод.

Лицо Хокинса было бледным и застывшим, он страдальчески подпрыгивал, рискуя шеей при каждом прыжке, но одной рукой он, как в смертельной хватке, держал рычаг тормозов лошади.

– Прыгай! – крикнул я. – Спрыгивай!

Хокинс посмотрел на меня с таким выражением, какое, должно быть, было у первых христиан, когда их выводили на арену.

– Нет, – крикнул он. – Все в порядке. Через минуту все заработает.

– Нет, не сработает! Прыгай, ради всего святого, прыгай!

Я думаю, что Хокинс уже собирался что-то ответить, но тут произошел особенно сильный рывок, от которого у него перехватило дыхание. Он крепче ухватился за уздечку и больше ничего не произнес.

Я не знал, что делать. С каждой минутой мы приближались к городу, где в течение всего дня довольно интенсивное движение.

До сих пор путь был свободен, но еще через пять минут столкновение станет почти неизбежным, как закат.

Я пытался вспомнить, как в "Первой помощи пострадавшему" лечат проломленные черепа и сломанные спины, и благодарил Бога, что в городе найдется только один автомобиль, который завершит процесс расчленения останков Хокинса, если те вывалятся на дорогу после столкновения.

А так ли будет? Я оглянулся назад и задохнулся. К преследованию присоединились другие, и я был всего лишь авангардом процессии.

В двадцати футах позади вырисовывалась черная морда рысака Эноса Джексона, а за ним – Джексон в своей маленькой дорожной тележке. Позади него три велосипедиста заполняли промежуток между дорожной тележкой и коляской доктора Бразертона.

Мне стало немного легче, когда я увидел там Бразертона. Он вправлял ногу моему наемному работнику два года назад и сделал великолепную работу.

За Бразертоном ехала еще какая-то кавалькада, хотя из-за пыли она была видна лишь мельком; но я увидел достаточно, чтобы понять: если тормоз Хокинса сработает, а кобыла Хокинса внезапно остановится, на дороге будет такое месиво из людей и всяких предметов, что по своей хаотичности оно сравнится с крушением грузового поезда среднего размера.

Мод не сбавляла темпа, и я изо всех сил старался не отставать.

К этому времени я понял причину ее безумного бегства. Когда в тормозном механизме произошел некий сбой, зазубренный кусок латуни впился ей в бок, да так и остался, с добросовестной регулярностью вонзаясь в бедное старое животное при каждом рывке.

Я все еще пытался придумать, как отвязать эту штуку и убедить Мод сбавить скорость, когда мы въехали в город.

Сначала дома проносились мимо с интервалом в две-три секунды, но не прошло и полминуты, как мы увидели площадь и здание суда. Мы создавали немалый ажиотаж. Люди неистово кричали нам из подъездов, окон и с тротуара.

Время от времени на дорогу выскакивал человек, чтобы остановить Мод, но, подумав, снова исчезал.

Один неадекватный человек бросил на дорогу решетку забора. Мод это ничуть не обеспокоило, так как она оказалась в воздухе, преодолевая эту точку, но когда машина перелетела через перила, у меня чуть зубы не выбило.

Другой парень подбежал, размахивая над головой скрученной в много витков веревкой. Думаю, Мод впилась в него своим огненным взглядом, потому что, прежде чем он успел бросить веревку, нервы его сдали, и он попятился назад в безопасное место.

Те, у кого на площади были привязаны упряжки, спешили убраться подальше от опасности, и когда мы промчались мимо здания суда, на дороге оставалась только одна повозка.

Она принадлежала констеблю Беркетту. Город платит Беркетту процент с выполненной им работы, а Беркетт очень любит искать новые дела.

– Останавливайтесь! – крикнул он, когда мы подъехали. – Стойте!

Никто не останавливался.

– Остановитесь, или я арестую всех вас за быструю езду! – прорычал Беркетт, схватив поводья и хлыст.

И с этими словами он выскочил на дорогу позади Эноса Джексона и вытеснил велосипедистов на обочину.

Наш уездный городок невелик, и при том темпе, который задавала Мод, нам не потребовалось много времени, чтобы добраться до дальнего края и выехать на шоссе, ведущее, как известно, в Бостон.

Я начал смутно догадываться, донесет ли нас ветер Мод, моя машина и бензин до Бостона, и если да, то что будет, когда мы пересечем город.

За Бостоном, как вы знаете, находится Атлантический океан.

На этом этапе моих размышлений мы начали спускаться по склону к большой маслобойне.

Здание расположено справа от дороги. Слева довольно крутая травянистая насыпь спускается примерно на тридцать футов к маленькой речке.

В этот прекрасный солнечный день на обочине дороги, на самом краю насыпи, проветривались молочные бидоны, около сотни штук; когда мы мчались вниз, я мрачно улыбался, думая о том, что Мод могла бы дополнить свое выступление привлекательной деталью, выбив десяток-другой бидонов в реку, когда она будет проезжать мимо.

Однако Мод, приблизившись к бидонам, продолжала ехать ровно посередине дороги и вдруг остановилась!

Боже мой! Она остановилась так резко, что у меня перехватило дыхание. В одно мгновение стальные прутья опустились на место возле ее ног, манжеты защелкнулись, и лошадиный тормоз Хокинса наконец-то сработал!

Бедная старушка Мод! Она проскользила несколько ярдов на негнущихся конечностях, визжа от ужаса, а затем рухнула на землю, как перевернувшаяся игрушечная лошадка.

Хокинс улетел в космос, и в тот момент мне было совершенно безразлично, где он приземлится. Я смутно осознавал, что он сталкивается лоб в лоб с рядом молочных банок, но главным моим желанием было отключить питание, нажать на тормоз, направить машину в кювет и выпрыгнуть.

И все это я сделал примерно за одну секунду.

После прыжка мои воспоминания становятся туманными. Я знаю, что одна моя нога угодила в открытый молочный бидон, и что я дико хватался за несколько других. Затем я и бидоны опрокинулись вниз головой на насыпь и полетели вниз, вниз, вниз, вниз, а я все слабее и слабее слышал что-то вроде:

– Вау! Вау! Черт возьми! Ай! Остановите этого борова! Бах! Бряк! Бац! Бах! Ух ты! Может, хватит?

Потом мне на голову упал бидон с молоком, и я как бы улетел.

Есть основания полагать, что я очнулся минуты через две. Грохот закончился, и мир вновь воцарился на лике земли.

Вдалеке послышался топот копыт, принадлежавший, несомненно, кому-то из лошадей, участвовавших в недавнем происшествии.

Насыпь была усеяна людьми и молочными бидонами, в основном последними. Никто не выглядел абсолютно мертвым, хотя один или два человека были очень близки к этому.

В нескольких футах от них констебль Беркетт бился в конвульсиях, тщетно пытаясь извлечь свою черепную коробку из бидона с молоком. От звуков, доносившихся из этого бидона, я покраснел.

Джексон сидел и тупо смотрел на реку, а доктор Бразертон, в разорванном до воротника халате, выуживал из другого бидона обломки своей аптечки.

Остальные члены прежней процессии в разном состоянии разбрелись по набережной, но, как я уже говорил, никто, похоже, не расстался с искрой жизни.

Одного только Хокинса не было видно, и этот факт, когда я с трудом поднялся на ноги, сильно озадачил меня.

На берегу реки лежала груда молочных бидонов, и, надеясь найти останки изобретателя, я опрокинул их в поток. Под ними, растянувшись на холодной, чавкающей земле, безвольно болтая ногами в воде, в клочья изодранной одежде, с огромной шишкой на лбу, лежал Хокинс, оглушенный и истекающий кровью!

Когда я повернулся, чтобы позвать Бразертона, Хокинс открыл глаза.

Я не из тех, кто хранит обиду. Я чувствовал, что изобретение Хокинса само по себе стало страшным наказанием. Поэтому я как можно мягче помог ему подняться на ноги и стал ждать от него слов извинения.

– Видите ли, Григгс, – неуверенно начал Хокинс, – видите ли, храповик на большом колесе заклинило. Я поставлю туда новый храповик, и смажу маслом, побольше масла на…

– Хватит, Хокинс, – сказал я. – Возвращаемся домой.

– Да, но разве вы не понимаете, – простонал он, держась за свой разбитый череп, пока я помогал ему вернуться на дорогу, – если я доведу до совершенства эту маленькую деталь… она… она возродится…

– Не надо! – огрызнулся я. – Сиди здесь, пока я не посмотрю, что осталось от моего автомобиля.

Через десять минут, когда Патрик появился, чтобы взять на себя заботу о Мод С, мы с Хокинсом возвращались домой на автомобиле, который, к счастью, не пострадал.

Что-то в моем лице, видимо, наложило запрет на разговор, потому что Хокинс с оскорбленным достоинством обмотал вокруг себя испачканные обрывки своего одеяния и хранил молчание на тему лошадиных тормозов.

В дальнейшем я никогда не слышал об этой штуке. Возможно, миссис Хокинс удалось доказать ошибочность всей теории конных тормозов; на самом деле, судя по выражению ее лица, когда мы подошли к дому, я склонен думать, что так оно и было.

Миссис Хокинс иногда бывает решительной, и ее язык никоим образом не соответствует потребностям ее ума. Во всяком случае, мой друг из патентного бюро, которого я спрашивал об этом некоторое время назад, сказал мне, что лошадиный тормоз Хокинса никогда не был запатентован, так что я полагаю, что это изобретение лежит в могиле. Как гражданин, не лишенный духа ответственности, я осмелюсь добавить, что это является благом.

П.В. двигатель Хокинса

Моя жена не желает вдовства. Недавно она потребовала от меня торжественного обещания не помогать Хокинсу больше ни в каких его дьявольских изобретениях.

По той же причине его благоверная несколько вечеров назад отозвала меня в сторону и настояла на том, чтобы я пообещал использовать все средства, включая физическую силу, которые могли бы помешать ее "Герберту" продолжать эксперименты с его мотором.

Хокинс не посвящал меня ни в какие подробности о моторе, и при первой же возможности я с жестокой прямотой заявил, что не желаю этого.

Хокинс с ледяной ясностью поинтересовался, что я имею в виду; но сама ледяность его манеры убедила меня в том, что он все прекрасно понял, и, полагая, что он достаточно обижен, чтобы держать в тайне все подробности о своей установке, какой бы она ни была, я вздохнул спокойнее.

На днях одно из изобретений Хокинса отправится с ним на экскурсию в тихую могилу, и у меня нет ни малейшего желания узнавать маршрут заранее.

Горький опыт научил меня, что постоянная бдительность – это цена свободы от соучастия в механических выдумках Хокинса, и мне следовало бы насторожиться. И все же, когда Хокинс появился в воскресенье утром и предложил мне совершить небольшую прогулку по Гудзону на его катере, я с бесхитростной доброжелательностью согласился.

Его катер был (а может быть, и сейчас остается) самым изящным из маленьких прогулочных катеров, и когда мы вышли из дома, я предвкушал несколько часов истинного наслаждения.

Когда мы пересекали Риверсайд-драйв, мне показалось, что Хокинс спешит, но приятный воздух, солнечный свет и прекрасная гладь реки наполнили мой разум бесконечным спокойствием, и только когда мы спустились к небольшому причалу, я почувствовал что-то похожее на запашок крысы.

Хокинс забрался в катер, и я благосклонно улыбнулся ему, передавая обед и наши пальто. Я как раз закончил передавать их, когда перестал улыбаться так внезапно, что у меня дрогнули мышцы лица.

– Куда делся двигатель? – спросил я.

– Этот двигатель, Григгс, – приятно ответил Хокинс, – отправился туда, куда отправятся все остальные паровые двигатели в течение ближайших двух лет – на свалку.

– Это очень радостное пророчество означает…

– Это значит, мой дорогой мальчик, что перед тобой стоит первая полноразмерная рабочая модель П.В. двигателя Хокинса, на которую подана заявка на патент!

Изобретатель откинул водонепроницаемую крышку и открыл в кормовой части судна то, что выглядело как перевернутый кипятильник. На первый взгляд это был просто купол из толстой стали, прикрученный к массивной плите, но я не стал долго разглядывать эту штуку.

– Вот, Григгс, – торжествующе начал Хокинс, – в этом маленьком…

– Хокинс, – отчаянно воскликнул я, – выходите из лодки! Убирайся из нее, я говорю! Немедленно возвращайся со мной домой. Я не собираюсь больше участвовать в твоих дурацких испытаниях. Пошли, или я тебя вытащу!

Хокинс с минуту смотрел на меня холодным взглядом, посоветовал не быть ослом и продолжил отвязывать шлюпку.

Он сильнее и тяжелее меня. Честно говоря, если бы я всерьез задумался о таком варианте, то не смог бы вытащить его из лодки.

Если бы я изучал медицину, то, наверное, знал бы, как оглушить Хокинса сверху, не убив его, но я никогда не видел даже внутренностей больницы.

Опять же, если бы я мог придумать какое-нибудь правдоподобное обвинение, я мог бы вызвать полицейского и попросить его заключить Хокинса под стражу; в данный момент, однако, я был слишком взволнован для такой изысканной стратегии.

Разумеется, я не мог помешать Хокинсу испытать свой мотор, но мое сердце дрогнуло при мысли о том, что мне придется сопровождать его.

С другой стороны, оно так же сильно трепетало перед перспективой вернуться к жене и признаться, что я позволил Хокинсу уплыть одному с его проклятым мотором.

Если я отправлюсь с ним, то меня ожидает относительно легкая смерть от утопления. Если нет, то его жена…

Я спустился в шлюпку.

– Вы плывете? – заметил Хокинс. – Вполне разумный поступок, Григгс. Вы никогда не пожалеете об этом.

– Видит Бог, надеюсь, что нет, – вздохнул я.

– Прежде всего, я хотел бы еще раз обратить ваше внимание на мотор. П. В. означает "почти вечный" – хорошее название, не правда ли? Вы плохо разбираетесь в химии, Григгс, а то бы я вам все объяснил.

– Однако главное в моем двигателе то, что он работает на жидкости, похожей на бензин – еще один продукт перегонки нефти, – которая, взорвавшись, попадает в мои новые и абсолютно уникальные каталитические конденсаторы, где возвращается к своей первоначальной молекулярной структуре и снова попадает в резервуар.

– Таким образом, – торжественно закончил Хокинс, – топливо сохраняет свою химическую целостность неограниченно долго, и, поскольку оно автоматически циркулирует через двигатель, маленький моторчик будет работать месяцами, не привлекая к себе ни малейшего внимания. Все понятно?

– Совершенно, – соврал я.

– Хорошо. Сейчас я покажу вам, как она заводится, – улыбнулся изобретатель, открывая ключом маленькую дверцу в промывочном котле и зажигая спичку.

– Осторожно, Хокинс, осторожно, – рискнул сказать я, отступая к кабине.

– Мой дорогой друг, – усмехнулся он, – неужели вы не понимаете, что в двигателе такой конструкции нет абсолютно никакой опасности…

В этот момент из промывочного котла донесся резкий звук. Из маленького отверстия показалась струя пламени, и Хокинс упал в мои объятия.

Во всяком случае, он приземлился туда от сильного толчка, и я крепко сжал его в руках, пытаясь выровнять шлюпку.

– Нога! Ногу! – закричал он. – Отпусти меня, идиот! Он всегда так делает! Теперь все работает.

Он был прав. Катер взбивал за собой необычный змеевидный след, а мотор яростно жужжал.

Хокинс нырнул к своему механизму, немного повозился с ним с излишней нервозностью и, наконец, сумел направить лодку вниз по течению как раз в тот момент, когда столкновение с Палисадами казалось неизбежным.

– На самом деле, Григгс, – заметил он, приглаживая взъерошенные волосы, – не стоит больше так вмешиваться. В прошлый раз мы, возможно, что-то задели.

– Мы действительно чуть не выкорчевали этот утес, – признал я.

После этого Хокинс игнорировал меня в течение трех минут. Затем его самообладание вернулось, и он начал рассуждать о достоинствах своего мотора.

Рассуждения были долгими, увлекательными и совершенно непонятными, как мне кажется, для всех, кроме Хокинса. Это продолжалось до тех пор, пока мы не миновали Батарею и не оказались в тени Губернаторского острова.

Тогда мне показалось, что настало время сказать:

– Мы ведь скоро повернем назад, не так ли, Хокинс?

– Повернем назад? Зачем?

– Ну, если мы идем вверх по Гудзону, то дальше в этом направлении нам не продвинуться.

– По Гудзону! – улыбнулся изобретатель. – Мы пройдем вокруг Сэнди-Хука, пообедаем и вернемся в город ровно в два. Григгс, это вам не просто лодка. Как ты думаешь, какую скорость может развить этот двигатель?

– Я сдаюсь.

– Сто узлов в час!

– В самом деле?

– Невероятно! Вы не верите, не так ли? – выпалил Хокинс, который, видимо, прочитал мои мысли. – Ну, она может сделать это легко. Я просто разгоню ее, чтобы показать вам.

Спорить с Хокинсом бесполезно. Я приберег дыхание на случай, если позже найду ему лучшее применение.

Хокинс отпер свою маленькую дверцу, поковырялся в механизмах и со спокойной улыбкой снова запер дверь.

Одновременно с этим катер словно выпрыгнул из воды, стремясь вырваться вперед. Несколько секунд катер трепыхался из стороны в сторону. Затем он успокоился и пошел таким аллюром, что я даже задохнулся.