Получив включи, Андриан быстро воткнул их в замок и повернул.
Войдя первым, он хлопнул по включателю на стене, и музей озарился светом.
– Та-дам!
Серафиме нравился анатомический музей их кафедры нормальной анатомии человека. Просторный зал от пола до потолка заставлен самыми разными интересными экспонатами. По периметру тянулись стеклянные стеллажи, каждая полка которых заставлена емкостями с формалином и препаратами. В центре зала тоже стояли прозрачные шкафы, а таже стеклянные саркофаги с иссохшими мумиями. Помимо экспонатов, касающихся тела человека, здесь находились и препараты животных. В углу комнаты стоял скелет огромной змеи. А также скелеты мышей, черепа лошадей и других животных. Кроме них – несколько планшетов с насекомыми и жуками. Но основная масса – конечно же, человеческие препараты. Вся дальняя стена посвящалась эмбриональному развитию человека и врожденным патологиям, мутациям и аномалиями внутриутробного развития, несовместимых с жизнью. Там расставлены банки с мертвыми плодами, наделенными различными уродствами. Помимо разных крупных органов в банках, здесь же находились и гистологические препараты, обладающие особой редкостью. Распилы и разрезы тканей и органов: сердца, печени, почек, легких. Препараты с головным мозгом, разными формами черепов, аномалиями и патологиями развития половых органов. Как всегда бывает, особый интерес представляли именно препараты мозга и аномалий плодов. Мертвые младенцы были достаточно крупные и занимали объемные емкости с формалином. Лично Серафиму завораживал препарат с мертвыми близнецами, сросшихся головами.
– И откуда берутся все эти препараты? – нахмурилась Белла. – Кто-то все-таки расчленяет бомжей на улице?
Никто не смог ответить ей на этот вопрос.
Серафима и сама думала над этим, но за все время обучения никто так и не задал этот вопрос преподавателю.
– Вау! Божечки! – ахнул Эмиль. – И это все настоящее?
– Разумеется, – гордо кивнул Андриан, – проходите, смотрите, любуйтесь.
Все двенадцать участников вечеринки разошлись по залу музея. Серафима поймала себя на мысли, что, возможно, она находится здесь в последний раз.
– И мумия настоящая? – озадачился Влас.
– Это высушенная мумия, – пояснила Дайна, – нам сказали, что она тоже настоящая. Здесь все принадлежало когда-то живым людям. Даже вот эти необычные препараты половых органов, которые слеплены из… воска что ли? Или какого-то… резинового вещества. В этих препаратах сохранены все анатомические особенности. Они как… слепки с органов. Только это настоящие органы, которые заморозили… в озоне вроде… а потом подвергли такой необычной обработке.
Эти препараты, действительно, напоминали резиновые игрушки. Весьма приятные на ощупь. Серафима до сих пор не могла представить, что это настоящие препараты, сделанные таким загадочным и необычным образом.
– Боже! Тут два члена растут из одного! – ахнул Эмиль.
– Должно быть, тебе это нравится, – хмыкнула Белла.
– Ага! Очень смешно!
Серафима заметила Еву. Та стояла у препаратов с уродливыми плодами, держала на руках тетрадь в твердой обложке и что-то рисовала карандашом.
– Что рисуешь?
– Его.
Ева показала на младенца с четырьмя руками и ногами. Между каждой парой ног формировались половые системы, причем, разные: одна – мужская, а другая – женская.
Серафима заглянула в ее книжицу. Там уже появился первый набросок.
– Вау! У тебя хорошо получается!
Ева заметно залилась краской.
– Спасибо… я ходила в художественную школу, еще до поступления в институт.
– И очень даже не зря! Ты не потеряла свой талант.
– Я люблю рисовать. Меня это… успокаивает. Знаешь, это как медитация?
– Значит, ты много рисовала на анатомии?
– Да… любила рисовать череп и сердце. А еще головной мозг. Это мои лучшие рисунки.
– Покажешь мне как-нибудь?
– Конечно!
– А то у меня самой руки явно не художника.
Ева смущенно заулыбалась.
– Это не так важно. Зато ты быстро понимаешь материал. Денис рассказывал…
– Денис?
– Да. Он говорил, что ты все ловишь на лету. Ты очень сообразительная и быстро выстраиваешь причинно-следственные связи и придумываешь ассоциации. Это, правда, полезно. И не только для лучшего запоминания теоретического материала, но и для формирования клинического мышления.
– А ты? Разве… ты не отличница? Сдала все экзамены на «отлично»! Это сильно!
Ева выдержала паузу.
Карандаш замер в ее руке, остановившись на изображении пухлой ручки младенца.
– Мне трудно. Я все учу. Очень… очень долго. Мне нужно время, чтобы запомнить. Мне сложно все так сразу понять. Я должна просидеть всю ночь за уроками, чтобы вникнуть.
– Зато ты таким образом все лучше запоминаешь. Я имею в виду, что ты запоминаешь на длительный срок. У меня все очень быстро забывается. Прямо по щелчку! Даже страшно порой от такой забывчивости.
– Это нормально. Когда долго не повторяешь материал, он быстро забывается. Так у всех людей.
– Но не у тебя, я угадала?
Ева не ответила.
Она молча продолжила рисовать, словно сделала вид, что не услышала Серафиму.
Серафима же, оглянувшись, увидела, как Дайна пускает дым электронной сигареты прямо в темное сухое лицо мумии. Это был препарат с системой вен и артерий, очищенный от остальных тканей и органов. Сосуды оплетали сухие кости.
Клим обнимал Лесю со спины, и его ладонь опустилась так низко, что почти касалась ее ягодицы. Парочка стояла у препаратов с разрезанными сердцами и что-то энергично обсуждала.
Эмиль ходил от одного стеллажа к другому, заполняя галерею своего телефона бесконечным множеством фотографий и коротких видеороликов.
Власу и Белле явно было скучно. Двое ждали остальных у выхода и о чем-то непринужденно беседовали.
Ника… Ника уже убивала вторую бутылку пива, которую прихватила с собой. Мадлен же ковырялась в телефоне, не обращая внимания на музей.
Андриан звонко над чем-то смеялся, не отходя от Дайны ни на шаг.
