Потом может не настать

Глава 1. Предыстория, или Как я не умер

Я застрял на бетонном островке полтора метра на три. Сверху козырек, залитый «жижей», слева стена, справа стена, под ногами восемь метров высоты и непонятной природы хищная аномалия.

«Пожрать бы» – с этой мыслью я поднимаюсь с холодной плиты. Сразу ощущаю, насколько слаб. После сна тело не чувствуется отдохнувшим, подтягивает живот. Голова тяжелая, словно набита пылью. Шагаю к перилам, облокачиваюсь. Тело провисает на предплечьях как на подпорках. Окидываю усталым взглядом осточертевшую за пять дней картину: мертвые пятиэтажки, запустение и разруха. Оконные проемы слепо взирают на выложенную из плит, заросшую мхом и травой дорогу, за которой начинается облезлый тихий лес. Временами, а по большей части ночью, его мертвую тишину вспарывают жуткие вопли. Слышатся булькающие предсмертные визги, гавканье, треск, словно великан бродит и валит деревья.

Иногда, когда трескучая темень приближается к домам, я надеваю респиратор, осторожно, стараясь не вляпаться в «жижу», вползаю в дверной проем и замираю на узкой полосе вздувшегося паркета у стены. Жмусь к холодным выцветшим обоям, слушаю одним ухом треск ветвей, другим – шорохи и шаги, которыми живет темнота брошенного здания.

Справа на дороге, метрах в ста от накренившейся осины перетекал и дрожал в «мясорубке» воздух, в ржавом уазике с поднятым капотом искрила «электра», в траве у стены в примятом круге «комариной плеши» виднелся чей-то раздавленный скелет.

Я опустил голову, посмотрел на берцы, подумал, что они из натуральной кожи, – потекли слюнки.

С лестничной площадки донесся резкий визг. Я не обернулся и даже не вздрогнул. Снорки дерутся – обычное дело. Они не представляют для меня опасности. «Жижа», которая заперла меня на балконе, в то же время и оберегает. Поначалу я боялся, что они попытаются спрыгнуть сверху, а потом, когда оголодал, даже мечтал об этом. Но нет, они лишь однажды, сидя у края крыши, смотрели на меня круглыми стеклами противогазов. Поворачивали головы то одним, то другим глазом, при этом оголовки шлангов мерзко скребли и постукивали по бетонной стене. Стоило мне поднять руку с пистолетом, как они тут же скрылись. Пробовал приманить их свистом, уговаривал – все зря.

«Блуждающий свет» красивый издалека, и особенно ночью, но в непосредственной близости волосы на руках встают дыбом и шевелятся на голове, словно призрак ерошит. Яркий свет слепит, а высокий гул тошнотной вибрацией отдается в брюхе и подкатывает к горлу. Снорки боятся его, убегают.

Я истощен,воды осталось на один палец в кофейной банке, к тому же она подтекает. Под ней все ширится мокрое пятно, и я ничего с этим поделать не могу. Еды никакой. Бессонные ночи, страх, безнадега измотали в конец, на чертовом балконе чувствую себя, как в клетке, и неоткуда ждать помощи. Остался с СПС и двумя обоймами к нему. Мой шмотник, как и калаш, наверное, забрал Ма́зур.

Я все чаще поглядываю вниз, и смерть от падения уже не кажется такой жуткой. Все одно лучше, чем шагнуть в аномалию. Черный, словно из графита,скелет справа от входной двери постоянно мне напоминает об исходе. Можно еще застрелиться, но боюсь, не хватит духа. Смерть от пули кажется очень болезненной и какой-то уродливой, что ли. Представляю, как кусок металла вырывает часть черепа, в клочья разносит мозги… Пусть уж после смерти все мое останется при мне, хотя бы на какое-то время.

Мне начинают мерещиться странные вещи. Слышу голоса и звуки, которых не должно быть. У меня есть еще немного времени, отвел себе два, от силы три дня, и его нечем заполнить, кроме как рассказать вам о превратностях судьбы, загнавших меня в эту западню.

Парень, в общем-то, я не глупый, люблю читать беллетристику, особенно Стругацких. После школы ринулся в Москву за знаниями. Без проблем поступил в «Плешку», и казалось, жизнь прогибается, выстраивается в прямую дорожку и невдалеке уже маячит светлое будущее. Прощай, далекий Мухосранск, а точнее, село Полоцкое Читинской области с деревянной школой и кирпичной церковью, с разбитыми проселочными дорогами, с баскетбольной площадкой у мусорных баков, с «градообразующей» валяльной фабрикой дореволюционной постройки, с пьяной лесопилкой, сзагибающимся совхозом ООО «Буренка».

Искренне надеялся больше туда не возвращаться. Даже навещать мать не было в моих планах. Она осталась в тесной однушке с бумажными обоями и с треснутым плафоном в прихожей. Отец умотал на севера́ за длинным рублем, когда мне было три, там и остался. Мать его не искала – невелика потеря, пил и ее поколачивал. Работала она на «валяльке» учетчицей, вечно уставшая и злая.

Моим воспитанием занимались школа да улица. Рос, как сорняк придорожный. Если бы не периодические росписи моего чресла широким ремнем (все, что осталось от отца), я бы прямиком после восьмого угодил на фабрику. Мать постоянно пугала ею. До сих пор слышу ее сиплый, будто простуженный голос: «Будешь двояки носить, пойдешь валяльщиком шерсть шелудивую в кислоте мочить. К тридцати годам выкашляешь бронхи, а еще через пяток, в лучшем случае, если курить не будешь, за ними полетят и легкие».

Так вот, я поступил в «Плешку», жизнь удалась. Немного расслабился, и судьба меня тут же лягнула. За прогулы и низкую успеваемость пробкой вылетел из вуза на Родину. Вернулся побитой собакой, устроился на лесопилку. Там платили меньше, чем на фабрике, зато бронхи до сих пор при мне.

На распиле пристрастился к картишкам, к спиртному уже в столице успел. Со своей феноменальной памятью я без труда обыгрывал коллег по цеху и даже временами поддавался, чтобы меня не слали лесом. В карманах завелись деньжата, а вместе с ними и понты. Купил старенький, но еще годный 124-й мерс. Катал Ритку в соседнее село в клуб. Скоро перестал ходить на работу и только кочевал на железном коне от лесопилки к бане, оттуда в фабричные подвалы, затем в котельную, иногда на блатхату к Чеху.

За день я объезжал все злачные места, где играли на монету. Уже и думать забыл про Москву, какую-то там «Плешку» – флэшку. Оказалось, и в Полоцком можно жизни радоваться. Вот только мать все ныла и талдычила, надо мне, дескать, из этой дыры выбираться. Я как бы обещал ей, но без серьезных намерений, тянул, придумывал отговорки.

И все же выбрался, вернее, меня выбрали осенним призывом в мотострелки. Где верой, где правдой отслужил положенное и вернулся. Ритка к тому моменту уже полгода как обрубила каналы связи. Узнал от Костяна, что спуталась она с комерсом из Овдеевки. Соха имел несколько торговых точек, заготавливал древесину и браконьерничал. Разъезжал на гелике, ходил в почете.

Я по дурости поехал к нему разборки чинить, еще напился к тому же. Стыдно вспоминать. Меня отлупили как следует, унизили и пинками выгнали взашей. К тому же колеса прокололи. Ехал назад на спущенных – покрышки, диски под замену. По дороге клял судьбу, обещал Сохе вендетту разную, а Ритку умыть горючими слезами. Так мне тогда обидно стало, и, главное, не проходило.

Просыпался и засыпал с мыслью о мщении. Не мог успокоиться, но ничего дельного не придумывалось, пока случайно за игрой в фабричном подвале не узнал от Тимони о некоем Леще, который вернулся из какой-то там зоны с карманами, набитыми бабуленчиками. Как потом выяснил, зоной оказалась вовсе не тюрьма, а территория вокруг жахнутой Чернобыльской АС.

«Там опасно, стреляют, ее охраняют от прохожих, но там хабара на уйму тугра», – шепелявил Лещ, поднося сигаретку к обветренным губам левой рукой, правую до локтя в зоне оставил.

Тогда я понял, для ответочки козырной мне туда надо. Загорелся, даже культя его не остановила. В течение следующей недели назанимал у всего поселка денег, сел на мерина и умчался в закат.

Рассчитывал по-быстрому срубить гроши, вернуться королем, расплатиться со всеми, утереть нос Сохе, а главное, огорчить Ритку. Чтобы жалела мочалка драная и локти кусала потом всю жизнь. Конечно, будет проситься обратно, умолять, но на такой случай в голове уже теснились тексты.

Я мечтал о бентли, о красивой жизни, впрочем, как и большинство, кто попадает в Зону.

Минуло восемнадцать месяцев, а я нищ, сижу на бетонном пятачке без ствола, шмотника, поглядываю вниз и примеряюсь, как бы половчее расшибить голову.

Чинга был моей надеждой. С его опытом и чутьем я рассчитывал неплохо подняться. А оно вон как вышло.

Глава 2. Трефовая отмычка

Я бродил по зоне, время от времени сходился и разбегался с разными сталкерами. Хабар сдавал в баре «Светилище» скупщику Каперу и тут же подсаживался за стол «Трефового шалмана» в надежде приумножить капитал. Местные игроки нечета полоцким тупарям, шаромыжники еще те.

Проигравшись в хлам, костеря себя последними словами, зарекаясь, снова шел в рейд. Но как только в кармане звякала монета, мой взгляд снова устремлялся к столу под большим зеленым абажуром с висюльками. Мне иногда везло, но беда еще в том – не могу вовремя остановиться.

Никогда не думал, что придется идти на дальняк с Коча́ном. Мерзкий тип, скажу вам. С красно-кирпичной рожей, с гнилыми зубами, щербатый, тупой, злой, с мозолями на кулаках.

В общем, я проиграл ему столько тугриков, что не мог отказаться идти отмычкой. Предстояло побродить с Кочаном по подвалам Агропрома и найти кое-что. Что именно, бичеган не говорил.

Всю дорогу мы молчали. Я шел живым тральщиком впереди, Кочан следом на удалении пяти шагов. Даже на привалах ели молча, как собаки, глядя в разные стороны, и только челюстями работали. Мечтал, чтобы побыстрее закончился рейд и я с минимальными потерями вернулся в «Деревяшку». Но по мере продвижения вглубь зоны все отчетливее осознавал, что с экономией не получится и побыстрее тоже.

Временами мы натыкались на мутантов. Где получалось притаиться и переждать, где обойти, а где не получалось – пускали в ход оружие. По большей части пускал я, расходуя драгоценные патроны. Кочан не стрелял до последнего, словно соревновался со мной, у кого крепче нервы. У него имелся огромный пехотный тесак, и он ловко с ним управлялся. Мой штык-нож в сравнении с ним казался зубочисткой. Чтобы не тратить боеприпасы, Кочан орудовал им как индийский крестьянин мачетеро в сахарном тростнике. Мне же приходилось всю нечисть отстреливать на подступах. Так же обстояли дела и с гайками. Обкидывая аномалии и выявляя границы, тратил их уйму. Чертов уйбуй стоял позади и даже не делал вида, что страхует. В расслабоне, опустив калаш, тянул сигаретку, изредка взглядывая по сторонам.

На последнем привале, когда из-за деревьев уже виднелись мрачные коробки Агропрома, он сказал, что надо забрать тайник в северной части подземелья. Зюзя ему завещал, дескать. Я мысленно матюкнулся. Именно об этом всю дорогу молился – хоть бы не дальний сектор, хоть бы не северный. Кочан, падла, надо думать, опасался, что я ни за какие тугрики в такую задницу не полезу, поэтому сказал в последний момент.

Мне не приходилось раньше посещать институтские подвалы, но слышал от ветеранов, что зомбяками да аномалиями те места богаты. Я поинтересовался у Кочана, не многовато ли он хочет за карточный долг. Тот ощерился и недобро так ответил: «В самый раз, халелик». После этих его слов у меня в голове и промелькнула мыслишка вальнуть его где-нибудь по дороге. Но сразу понял, плану этому не осуществиться. Как бы он ни был туп и омерзителен, убить его я не смогу. По крайней мере, до тех пор, пока он не станет явно угрожать моему существованию.

Я людей не убивал, не знаю, каково это. Надеюсь, и не придется. Также надеюсь, что мысль, отвергнутая мною, не перекочует в голову ублюдка. Тот уж точно задумываться не станет. Хотя какой резон? Я на хабар не претендую. Отработал тралом и разбежались. Я даже маршрутец мысленно накидал, чтобы на обратном пути подсобрать артов малость. Если… если только Кочан не захочет оставить наследие Зюзи в секрете.

Не помню, у кого читал, и в дословности сомневаюсь, но смысл фразы таков: «Самое опасное в охоте за сокровищами начинается, когда его находишь». Да уж, надо не зевать.

В воздухе висела противная морось, серое небо давило чугунным прессом, брюки от сырой травы по колено вымокли, смазанные берцы пока еще сопротивлялись влаге. Автомат я держал у груди, пальцем придавливал спусковой крючок. Шел предельно внимательно и осторожно. Территории вблизи Агропрома беспокойные. Кроме аномалий и мутантов, в зданиях НИИ оформили себе базу долговцы.

Мы с ними не ссорились, и делить нечего, но они могут задать ненужные вопросы. Так что спуститься под землю мы должны инкогнито. Кочан заверил, что переживать нечего – знает он тропку.

Заходили с леса, когда позади услышали треск. Кто-то крупный и стремительный быстро приближался. Раздавшийся рык прекратил наши догадливые метания. Химера шла по свежему следу. Зачем ей это надо, думаю, разъяснять не стоит.

Не сговариваясь, мы бросились вперед к серой громаде института. Связываться с лесной бестией, не имея артиллерийской поддержки, бессмысленно. Мало того, что в нее трудно попасть – угадывает, куда полетят пули, прыгает, как на батуте, – четыре-шесть метров легко, а еще размеры. Кошка с бычка многим сталкерам покромсала жизненные перспективы.

Листья шуршали в уши, ветки хлестали по лицу, сучья цеплялись за одежду, упавшие гнилые стволы ставили подножки. Я бежал изо всех сил, продираясь сквозь строй деревянных рук.

Кочан физически крепче меня и скоро обогнал. Страх, что окажусь первым блюдом, хлестнул не так сильно, как мысль, что прожженный сталкерюга подстрелит меня. Просто обернется и пустит веером очередь. Химера займется мной, тем временем он удалится не прощаясь. Но нет, разойтись нашим дорожкам предстояло немногим позже.

В какой-то момент показалось, вот сейчас расцепятся ветви и из зарослей выпрыгнет чудовище. Я уже слышал его сиплое дыхание, ощущал содрогание почвы под лапами.

Кочан, в чью спину я вцепился взглядом, словно в спасительную соломинку, вдруг исчез. «Что за…» – не успел я додумать, как в траве под ногами разверзлось жерло люка. Я только успел прижать автомат к груди.

Подвернуть ногу, получить синяки, ссадины, даже отбить кощеевы смерти, оседлав трубу, по сравнению с когтями химеры, казались детской проказой фатума.

Я приземлился мягко на что-то сыпучее и покатое. Лишь больно зубами клацнул. Перекатился, включил налобный фонарь. Мрачный, заваленный наносным илом тоннель тянулся к институтскому комплексу. Свет от наших фонарей носился по сырым бетонным стенам, высвечивая стыки, проросшие мицелиями, какие-то образования в виде наростов, сочащиеся бурой слизью, торчащие из грязи кости, блестящие лужицы «студня».

Сырой прелый воздух с примесью мертвечины назойливо лез в ноздри. Кочан включил ПДА и, насколько я мог судить, заглядывая ему через плечо, рассматривал план разветвленной сети подвалов. О такой карте я и слыхом не слыхивал.

Заметив посторонний интерес, Кочан медленно повернулся и вперил в меня свои бычьи зенки. Черт, я подумал, он меня грохнет. От такой злобной хари в подземелье, даеще в свете фонаря – можно запросто обделаться.

«Куда нос суешь, халелик?» – прохрипел он. Я ничего не ответил, отвернулся, отступил в темноту и плотнее сжал рукоятку автомата. Сердечко мое испуганно трепыхалось.

«У-у, халелик», – слышалось из-за спины мстительно.

Еще несколько минут Кочан рассматривал карту, затем сказал, указывая пальцем вглубь коллектора: «Давай, Смит, кандыбай туда».

Кстати, забыл представиться. Звать меня Смитом. Кличка пришла из школы. Фамилия моя Сметанов, отсюда все вытекающие. Прижилась она и стала именем. Кто такой Матвей, уже и не помню.

Рыки, скрежет когтей по металлу еще некоторое время настигали и нервировали, но скоро стихли. Далеко не тупая зверюга поняла,еда ускользнула, и не стала тратить больше на нас времени.

Коллектор тянулся прямой трубой, докуда хватало света фонарей, и оканчивался зловещим непроницаемым мраком. Грязь вперемешку с песком, досками, клоками травы скоро закончилась, и ноги ступили на бетонную твердь.

Дважды пришлось преодолевать обвалы. Кучи земли, проросшие травой, заполняли все пространство коллектора, оставляя небольшие лазы вверху. Серые пятна дневного света расползались по склизким стенам, высвечивали бледную, почти бесцветную траву, которая всеми силами старалась выжить и тянулась чахлыми побегами к свету.

Перебираясь через осыпь, с содроганием всматривался в светлые дыры в своде, обросшие лохмами сорняка. Среди сухих стеблей и листьев мне постоянно мерещилась зубастая морда. Как можно быстрее я переползал опасные промежутки и не считал трусоватую поспешность зазорной. Неторопливая развязность, словно усмешка над опасностью, с которой Кочан пролазил под провалами, меня нисколько не унижала. Я давно усвоил – страх мой ангел – хранитель, бояться не стыдно, бояться – значит остаться живым.

Знал сталкеров, которые потеряли его, а затем расставались и с жизнями. Я, наоборот, оберегал свой «стрем» и лелеял, никогда не ругал себя за так называемое малодушие и пропускал мимо ушей насмешки. Не стремился возводить авторитет на бесшабашной смелости и отваге. Делал свое дело, никому не мешал и не хотел, чтобы мешали мне. Конфликты, острые моменты сглаживал, в драки не ввязывался, легко сносил оскорбления и тычки. Остаться живым, наковырять побольше тугриков – вот моя цель.

Поврежденный участок, наконец, закончился, за ним пошел уцелевший ход. Темнота нервировала не так аномалиями, «Велес» работал исправно, как возможностью нарваться на мутантских тварей. Особенно я страшился кровососов. Невидимый, да еще в темноте, он превращался в дьявола.

Однажды мне пришлось видеть обескровленного сталкера. Картина, надо признать, омерзительная. Вытаращенные сумасшедшие глаза, синюшные бледные губы, синюшные ногти на скрюченных пальцах, серая кожа, побелевшие клоками волосы, разорванная, развороченная шея.

«Мочало» перегородило проход сплошной кисеей. Аккуратно раздвигая стволами аномальное растение, осторожно просочились бочком. На одном из поворотов я нашел «выверт» – дешевый артефакт. Кочан с некоторым раздумьем смотрел на меня, пока я убирал его в контейнер. Подумал, что находку отдам ему, только чуть позже, мало ли что, а пока тайник не нашли, он во мне нуждается в живом.

Мы выходили из коллектора, в проеме уже виднелись красные отсветы аварийного освещения, когда невидимая сила, словно пол накренился вправо, потянула меня. По телу прошелся мороз, руки покрылись гусиной кожей, волосы на затылке зашевелились. Стараясь сохранять самообладание, я остановился, посветил в сторону притжения.

«Комариная плешь» разляглась в вентиляционной шахте за решетчатым ограждением. Луч фонаря высветил распластанную на ржавой арматуре мумию тушкана, а дальше метрах в трех саму гравианомалию с россыпью мелких скелетов.

– Че встал? – пробурчал позади Кочан, – двигай давай, халелик.

– Там «комариная плешь», – ответил я, не поворачивая головы.

– Топай, топай.

Близость смерти, огладившей меня невидимой рукой, сделала путешествие по подвалам Агропрома не то чтобы опасным или рисковым, а смерти подобным.

Угрозу жизни ожидал теперь за каждым поворотом, в каждой трещине, на каждом шагу. Аномалия напомнила, что смерть в зоне научилась здорово маскироваться, схлопнешься и не заметишь, как такое случилось.

В сотый раз пожалел, что пошел с Кочаном. Чертов долг… насобирал бы за пару недель, и дело с концом. Сейчас же я не был уверен, что выберусь из гребаных подвалов живым. А мы еще даже не углубились.

Не мог я развернуться и уйти. Не мог. Спинным мозгом ощущал злой взгляд сталкера, которому человека укокошить, что пень пнуть. Ствол его автомата словно удлинился невероятным образом и тыкал меня в спину. Все же Кочана я боялся больше, чем зоны. Особенно это ощутил здесь, в темном заброшенном коллекторе, на глубине двух метров под землей, почти в могиле.

Остановился перед выходом из коллектора. Аварийный маяк вспыхивал и гас где-то в глубине помещения. Вместе с ним загорались красным цветом неровные стены, ржавые трубы, жгуты проводки, брошенные доски, обломки кирпича, железная опрокинутая бочка.

Рука, удерживающая детектор, вспотела. Я переложил «Велес» в правую, обтер ладонь о брючину.

– Чего встал?– послышалось сзади.

– Здесь как?

– Налево давай.

– Прикрой, если че, – просипел я и поперхнулся. Во рту все пересохло. Убрал детектор в карман, взял автомат обеими руками. Выглянул из-за стены – никого. Было тихо и недвижимо, лишь слева метрах в десяти под потолком мигала красная лампа. Вдалеке, где кончалась просторная комната и начинался коридор, горел тусклый желтый свет.

Притиснув приклад к плечу, крадучись шагнул в помещение. Сразу же окутало ватное подвальное тепло. Под подошвой заскрипели камушки. Сердце лупило, как паровой молот. Страшно было до жути. Я смотрел во все глаза, палец нервно елозил на спусковом крючке. Вдруг с запоздалым страхом вспомнил, что вроде не снял или снял автомат с предохранителя. Не меняя положения автомата, слегка повернул его вправо, так чтобы видеть флажок. Он стоял на автоматическом огне. Я выдохнул. Выдохнул и вместе с концентрацией потерял драгоценную секунду.

Что-то расплывчатое вынырнуло из полумрака и стремительно приблизилось. Стрелял в прозрачную фигуру с белыми дикими глазами уже в упор. Я был парализован страхом. Палец правой руки согнулся сам собой, словно механическая деталь, словно упал стопор и рычажок дернул за проволочку. Палец держал курок до последнего патрона. Ствол прыгал, уходил вверх, я видел это, но не мог распрямить фаланги.

Все происходило будто в зыбучем, ватном до тошноты сне. Словно я и не я вовсе, одновременно находился в чьем-то протезном теле и тут же наблюдал за ним со стороны.

Мощный удар в грудь сбил меня с ног, швырнул к стене. Оглушенный, я сползал по бетону, как кусок подтаявшего масла. Справа сквозь звон в ушах слышались грохот выстрелов и отборные матюки.

Избавившись от меня одним взмахом лапы, тварь переключилась на Кочана. Но прожженный сталкерюга мало чем отличался звериным от мутанта. Он наотрез отказывался быть не то чтобы легкой, а вообще добычей. Головорез отступал, экономно отстреливался, выпуская за раз по два-три патрона, и, надо думать, целил в голову.

Пока я стекал на пол, переворачивался на спину, нащупывал автомат, Кочан уже добивал проявившегося кровососа своим сайлент-хилом. Он кромсал его с толком, выверяя удары и прикладывая изрядную силу. Мутант лежал перед ним на полу в луже крови, вздрагивал под ударами, булькал кровью и вяло шевелил погаными щупальцами. Глядя на эти омерзительные отростки, мне в красках представилось, как они обвивают голову, смыкаются на затылке и мощно, без шанса вырваться притягивают к зубастой пасти. Шею в области яремной вены неприятно защекотало.

Обтирая ветошью окровавленный тесак, Кочан, словно рисуясь, вразвалочку подошел ко мне, остановился в полуметре, посмотрел сверху вниз таким взглядом, словно убойщик на бычка. Смотрел всего несколько секунд, но за это время у меня полжизни промелькнуло перед глазами. Его равнодушные холодные глаза вглядывались, оценивали меня, словно накидывали мысленные пунктиры, отмечая вырезку, лопатки, требуху, шейку, окорок. Я смотрел на него с пола и не смел сморгнуть.

– Чего разлегся, халелик? Собирай жопу в горсть и вперед на мины.

– Ты это…– выдохнул я, поднимаясь на слабых ногах, – кровосос мертв?

– Надеюсь. Можешь проверить, – Кочан ехидно усмехнулся. Понятное дело, он не считал меня за ровню и за сталкера вообще. Я был для него отмычкой, ходячим детектором, запасными боеприпасами, приманкой, а после этого взгляда, вполне может статься, и консервами.

Ситуацию с кровососом я отработал хуже некуда – ломили отбитые ребра, больно пульсировала ссадина на скуле, минус магазин. Часть долга я однозначно вернул. Только думается, за этот рейд я переплачу процентов эдак на двести. Сам подписался, ледокол мне в бухту.

Кстати, про бухту я у Мазура услышал. Позже расскажу и о нем. Сейчас еще малость о собственной персоне, чтобы имели представление о моем сталкерском опыте и уровне подготовки.

Мимо проплывали то кирпичные, то бетонные стены, коридоры, пустые и заставленные хламом помещения. Временами натыкались на запертые двери и решетки. Тогда Кочан матерился, включал ПДА и искал обходной путь. Он нервничал все сильнее. За спиной слышал его злой бубнеж:

– Чертов кровосос, надо было ему вывалиться на нашу голову. Теперь все долгор сбегутся на грохот. Быстрее надо уматывать.

То и дело подгонял меня:

– Смит, ты уснул, мать твою?

– Нет, – отвечал я.

– Тогда какого беса соплей тащишься? Поршнями шевели и не очкуй.

– Ага, не очкуй, здесь аномалий, как блох на Гиморе (Гимор – облезлый кот бармена), и мутанты к тому же.