– Пристегнись, – бросаю и отъезжаю от бордюра.
– Ты меня будешь ждать после тренировки или тебя опять вызванивать? – вредничает брат.
– Ох, и вызванивал, – закатываю глаза. – Всего один раз опоздала, и то из-за пробки. Не ной.
Вижу боковым зрением, как Пашка показывает язык, и усмехаюсь. На передней панели вспыхивает экран, оповещая о новом сообщении от Дениса, и сердце снова заходится, как и каждый раз, когда он пишет мне. А делает он это с завидной регулярностью, не менее двух раз в день, чем бесит еще сильнее. Я тут вообще-то пытаюсь держать в узде свое неуемное любопытство и не согласиться на предложение Матвея. Но это, скорее всего, окончательно поломает остатки гордости, которые еще тлеют во мне. Ага, тлеют, как те воспоминания. Да чтоб черти разодрали этих долбаных братьев, из-за которых я каждую ночь мучаюсь сексуальными кошмарами, просыпаясь то от оргазма, то вся мокрая от возбуждения! Нигде от них покоя нет!
– Слушай, – говорит Пашка – мое спасение от неловких мыслей, – я тут на последнем диализе слышал, что люди покупают более дешевое лекарство. Типа почти в два раза дешевле.
– И что?
– Та ну маме тяжело. Вон деду опять надо в больницу ложиться. А там везде надо платить, за каждый шприц.
– Это мама тебе сказала?
– Она тете Карине говорила, я услышал.
– Паш, ты подслушал взрослых пациентов. Они могут покупать себе хоть мышьяк и его колоть в вену. Ты не вмешивайся в процесс лечения, оставь это врачам. А маме… я помогу.
– Как?
– Устроюсь на работу.
– Да? – оживляется Пашка. – И я устроюсь!
– Сиди на попе ровно, работничек, – хмыкаю я. – У тебя школа, тренировки и лечение. Не мотай маме нервы своими гениальными идеями.
– Ну и ладно, – набычивается он, а я похлопываю его по плечу.
– Наслаждайся детством и радуйся, что у тебя нет более серьезных обязательств, чем оценки.
– Я уже не ребенок.
– Нет, конечно, – это мама научила так отвечать. Сказала, что Пашке важно знать, что его воспринимают серьезно. А как его можно так воспринимать, если он приклеивает козявки к столу и плюется с пацанами на дальность? – Просто у тебя сейчас другие задачи, – а это слова деда, которые он мне говорил, когда я была в возрасте брата.
– А куда ты собираешься на работу? – все еще недовольным, но уже немного смягчившимся тоном спрашивает Пашка.
– Хочу к маме, если возьмет. А если нет, то найду что-то другое.
За болтовней пролетает дорога, и я радуюсь, что мы с братом настолько увлеклись беседой, что я хоть на время позабыла о своей проблеме.
– Я подожду тебя внутри, – говорю, когда мы выходим из машины. – Надо телефон подзарядить.
– Ага, – кивает он и бросается к друзьям, заходящим в здание спортивной школы.
Устроившись на скамейке у стены, втыкаю зарядное в розетку и открываю ленту соцсетей, бездумно блуждая взглядом по коротким видео и фотографиям. Рядом со мной приземляются две дамочки постарше, продолжая, видимо, начатый ранее разговор.
– В общем, он чуть ли не с барского плеча предложил ей отношения. Точнее, Ирка ему предложила, а он согласился. Короче, он тупо позволял себя любить, прикинь? Таскалась за ним, как собачонка, все выпрашивала ласку.
– Это так унизительно, – манерно тянет вторая женщина. – Ирка ж красивая девка. Чего она вцепилась в этого Лагодина? Ни кожи, ни рожи.
– Зато бабла хоть жопой жуй, – авторитетно заявляет вторая.
– Ага, и три развода за плечами. Если от мужика постоянно уходят бабы, наверное, причина не в них.
– Точно.
Мне надо закрыть уши. Надеть наушники. Не слушать их. Вернуться в машину. Что угодно, только бы перестать примерять на себя ситуацию Ирки, которую они обсуждают. Но я сижу и представляю себя на месте незнакомой мне женщины, а на месте ее мужчины – Матвея. Мне кажется, он как раз из тех мужчин, которые позволяют себя любить, но сами никогда не влюбляются. Уж не знаю, сколько там разводов будет у него за плечами, когда он достигнет возраста мужика, о котором рассказывают, но уже сейчас понятно, из какого теста слеплен старший Громов.
Когда телефон заряжен на шестьдесят процентов, я вскакиваю со скамейки и сбегаю в машину. Не могу больше слушать, как они в подробностях перебирают жизнь своей подруги и отсутствие гордости у нее же. Потому что моя собственная поднимает голову и с надеждой смотрит на меня.
Вернувшись домой, я застаю маму в спальне. Она наводит порядок в своем шкафу, сортируя одежду и готовя осеннюю к сезону. Скоро совсем похолодает, а мама предпочитает быть готовой заранее.
– Обожаю это платье, – хватаю с кровати ее вязаное платье песочного цвета и, приложив к себе, встаю у зеркала во весь рост.
– Я бы тебе его подарила, но оно будет на тебе болтаться.
– Ну конечно. Меня природа так не одарила, – киваю на мамину грудь четвертого размера.
– Или наказала, – говорит она, подняв штаны до уровня глаз. – Тут как посмотреть. На тренировке все хорошо?
– Ага. Пашка говорит, тренер его хвалит.
– Это приятно.
– Мам? – отложив платье на место, сажусь на край кровати и наблюдаю за тем, как она спокойно перекладывает вещи. М-да, суета – это не про мою маму. Я такая же подвижная, как отец, а Пашка – спокойный и неспешный, как мама.
– Что?
– Возьми меня к себе на работу.
Она медленно поворачивается от зеркала, все еще прижимая к себе белую блузку. Даже кончик рукава все еще зажат в ладони. Мама сверлит меня хмурым взглядом.
– Зачем?
– Хочу работать, – легко пожимаю плечом.
– Зачем? – повторяет она вопрос. – Агата, что ты себе уже надумала?
– Ничего не надумала. Просто хочу работать.
– Когда, Агата? У тебя три раза в неделю танцы плюс учеба. Не выдумывай.
– Ну мам! Я сама хочу оплачивать свои хотелки, а не тянуть из тебя деньги.
– Дед про больницу сказал? – прищуривается она.
– Пашка.
