Глава 5
На лифте Арчер спустился в вестибюль высотного здания, в котором располагалось агентство Хатта, и зашел в телефонную будку. Он сел на маленькую скамью, уставился на телефонный аппарат. На этой неделе ему предстояло позвонить четверым, и Арчер задался вопросом, с кого начать, кем закончить. Он чувствовал, что взялся за непосильный труд. Разве можно разобраться с такими проблемами за какие-то жалкие две недели? «Мне едва хватит этого времени, чтобы понять, во что верю я сам, – подумал он. – Где уж тут выяснять убеждения четырех разных людей».
Невысокого роста толстая женщина в шубе из нутрии подошла к закрытой двери телефонной будки и осуждающе посмотрела на Арчера, который задумчиво сидел на скамье, не снимая трубки. Стояла она вплотную к двери, и каждая шерстинка шубки жаждала поговорить по телефону.
Арчер бросил монетку в щель, набрал номер Вика.
– Алло. Алло. – По голосу Нэнси Арчер сразу понял, что звонок оторвал ее от детей. В такие моменты в ее голосе появлялись особенные интонации.
– Привет, Нэнси, – поздоровался он.
– Клемент! – Как обычно, Нэнси обрадовалась его звонку, но он чувствовал, что мысли ее заняты больным сыном. – Как ты?
– Отлично, – ответил Арчер. – Просто отлично. – В радиобизнесе по-другому отвечать на этот вопрос не полагалось, даже если аккурат перед этим тебе сказали, что предстоит операция, или от тебя ушла жена, или ты страдаешь от жуткого похмелья. – Как юный Клемент? – спросил он, вспомнив вчерашний вечер.
– О, Клемент. – Нэнси тяжело вздохнула. – У него корь. И я, как коршун, слежу за Джонни, жду, когда у него появится сыпь. А к обеду мы ждем гостей, и я не знаю, что мне делать. Ты болел корью, Клемент?
– В пять лет. Разве ею переболели не все?
– Нет, – ответила Нэнси. – И это самое ужасное. Вик не болел. Он вообще ничем не болел. Клемент, что вызывает импотенцию, если заболевает взрослый, корь или свинка?
Клемент заулыбался.
– Я думаю, свинка.
– Но ты не уверен?
– Нет.
– Я забыла спросить врача, когда он заходил к нам, а теперь медсестра не может его найти, а я должна это знать, чтобы предупредить людей, которые собираются прийти к нам. Вдруг это корь… – Она замолчала.
– Вика нет?
– Нет. Убежал, – пожаловалась Нэнси. – Ты же знаешь, стоит кому-то заболеть, как Вика словно ветром сдувает. Не выносит он больных детей. Так ужасно вел себя с маленьким Клементом. Сказать ему, чтобы перезвонил тебе, когда придет?
– Нет, – ответил Арчер. – Не надо. Ничего срочного нет. Скажи ему, что я позвоню завтра.
– Маленький Клемент хочет тебе что-то сказать. Подожди, я принесу ему телефон.
– Привет, – раздался в трубке после паузы детский голосок.
– Привет, Клемент, – поздоровался Арчер. – Ты в кровати?
– Да, – ответил мальчик. – У меня сыпь. И жар. Джонни не может войти в комнату. Ждет, пока сыпь появится и у него. Он может только говорить со мной от двери. Температура у меня сто два градуса. Если бы ты приехал, то смог бы зайти в мою комнату. Рассказать мне какую-нибудь историю.
– Может, завтра, Клемент.
– Хорошо. У меня новая картинка-головоломка. Я сложил ее уже четыре раза.
– Ты у нас очень умный, не так ли?
– Да. Пришлось повозиться только с желтыми кусочками. Доктор сказал, что мне можно есть мороженое. До свидания. – Мальчишка бросил трубку на рычаг, прежде чем Нэнси успела ее перехватить.
Арчер улыбался, выходя из будки и шагая по вестибюлю. На душе у него полегчало, потому что маленький светловолосый мальчик, болеющий корью, пригласил его зайти в гости и рассказать какую-нибудь историю, а в это время его брат стоял у двери и ждал, когда у него появится сыпь. Пусть это и покажется странным, но ситуация в целом стала не такой уж страшной. Абсурдно, конечно, обвинять в стремлении свергнуть правительство Соединенных Штатов человека, чей четырехлетний сынишка слег с обычной детской болезнью, чья жена опасалась, как бы ее взрослые гости, заразившись корью от ребенка, не превратились в импотентов.
Маленький Клемент был его тезкой и крестником. Арчер стоял у алтаря, держа ребенка на руках, когда его крестили, принимая на себя ответственность за его благополучие… Он помнил, как тронуло его решение Нэнси и Вика назвать своего второго сына Клементом. К тому времени они знали его как облупленного, со всеми слабостями и недостатками.
* * *
И в Нью-Йорк Арчер перебрался благодаря Эрресу.
– Послушай, тебе надо отсюда уезжать, – сказал ему Эррес, проведя у него пять дней пасхальных каникул. Он и Нэнси уже восемь месяцев жили в Нью-Йорке, куда уехали после окончания колледжа. Нэнси еще не нашла работу, зато Эрреса практически каждый день приглашали в дневные радиошоу. Однако ни одному из них еще не предлагали роль в театре. – Если ты останешься в колледже, наливаясь тихой ненавистью к тому, что ты тут делаешь, – с жаром продолжал он, – то к сорока годам станешь горьким, сварливым, высохшим апельсином.
Арчер нервно улыбнулся. Нэнси и Китти пошли спать, и в кабинете они сидели вдвоем.
– Не трави душу своему старому преподавателю. У него и так хватает проблем.
– Нью-Йорк тебе понравится. – Эррес был уверен в собственной правоте. – Ты же ненавидишь это место, тебе обрыдло преподавать. Поедем с нами. Не так уж это и страшно.
«Не страшно тебе, молодому, красивому, талантливому, удачливому!» – чуть не вырвалось у Арчера. Но сказал он другое:
– А ты учел один маленький пустячок? Мне ведь надо кормить не только себя, но и жену с ребенком, которые не страдают отсутствием аппетита.
– Мы с Нэнси говорили об этом и думаем, что все можно устроить.
– Как?
– Ты можешь писать для радио.
Арчер хохотнул.
– Не смейся. Ты же не слушаешь радио, а потому понятия не имеешь, как это легко. Двухголовый зулус и тот мог бы писать для радио. Если ты умеешь печатать, Клемент, беспокоиться просто не о чем. Послушай, я уже кое с кем переговорил, и они готовы почитать твои материалы. Зарабатывать ты будешь гораздо больше, чем здесь, поселишься в городе, который тебе нравится, рядом с нами, и у тебя появится достаточно времени для того, чтобы написать новую пьесу или роман…
– Я даже представить себе не могу, с чего начать, – ответил Арчер, хотя Эррес уже заразил его своим энтузиазмом.
– Я тебе объясню, – заверил его Эррес. – Уже насмотрелся на этих сценаристов. Если у человека ай-кью[25 - IQ (intelligence quotient) – коэффициент умственного развития.] больше семидесяти, ему хватит пятнадцати минут, чтобы сообразить, что к чему. У меня много свободного времени, особенно летом, так что курс начальной подготовки я тебе преподам…
– Экс-студент расплачивается по счетам, – усмехнулся Арчер. – Учит экс-преподавателя, как заработать на жизнь в большом городе.
– Говорю тебе, все у тебя получится. Даже гарантирую. А если тебе нужны деньги на переезд, моя чековая книжка к твоим услугам, – беззаботно добавил он. – Расплатишься с первого миллиона.
Как выяснилось, банковский счет Эрреса похудел более чем на тысячу долларов, прежде чем Арчер начал зарабатывать деньги. А Эррес – Арчер это знал – на богача не тянул. Его отец умер годом раньше, и те небольшие накопления, что остались после его смерти, отошли матери. Но взять у него взаймы Эррес предлагал абсолютно искренне, безо всяких раздумий, словно иначе и быть не могло. Арчер, выходец из бедной семьи, подобную щедрость воспринимал как основу дружбы. «Или ты не моргнув глазом готов отдать свои деньги другу, – говорил его отец, перефразируя Полония, – или не приглашай негодяя в свой дом».
В итоге все обернулось как нельзя лучше. Эррес убедил продюсера сериала, выходящего в эфир пять раз в неделю, дать Арчеру шанс, первые три или четыре недели, пока чаша весов колебалась, тактично наставлял его на путь истинный, а потом помог устроить банкет по поводу подписания полугодового контракта. В строке «Еженедельный гонорар» стояло: триста долларов. Героиней сериала была молодая иммигрантка из маленькой страны на севере Европы. В жилах девушки текла королевская кровь, но она старалась не афишировать свое высокое происхождение, дабы не привлекать к себе внимание завистников и насмешников.
Программа требовала непрерывного потока сентиментальных соплей и слюней, ибо девушка, говорившая по-английски с сильным акцентом, убегала от соблазнителей, боролась с искушениями, из-за незнания языка попадала в пикантные ситуации, оправдывалась перед полицией, искала и находила работу, да еще болела множеством болезней, которые реального человека превратили бы в инвалида, а то и отправили бы на тот свет. Для Арчера это был адский труд. «Мой естественный стиль, – говорил он Эрресу, – что-то среднее между Маколеем[26 - Маколей, Томас Бабингтон (1800–1859) – английский историк, публицист, политический деятель.] и передовицей «Нью-Йорк таймс». Мои идеи о том, как должны вести себя персонажи, почерпнуты у Джеймса Джойса и Пруста. Я никогда не страдал болезнью Брайта и не пытался соблазнить двадцатилетнюю иммигрантку. Я действительно верю, что невинные всегда страдают, а миром правит зло. Поэтому я не могу сказать, что меня распирает уверенность в собственных силах, когда в понедельник утром я сажусь за пишущую машинку, зная, что до вечера пятницы мне надо закончить сценарии пяти душещипательных эпизодов по пятнадцать минут каждый. Однако сентиментальности во мне не меньше, чем в любом другом сценаристе, работающем по шестимесячному контракту. На следующую неделю у меня наготове прекрасная идея. Маленькая Кэтрин (программа называлась «Юная Кэтрин Джоргенсон, гостья из заграницы») едет в Калифорнию. Там ее застигнет землетрясение, и ее арестуют за грабеж, когда она войдет в горящий дом, чтобы спасти старого калеку, не встающего с инвалидного кресла. Должно хватить на десять передач, с арестом, допросом в полиции, встречей с репортером-циником, который под влиянием девушки пересмотрит свои взгляды на жизнь, и судом».
Арчер мог шутить об этом с Эрресом, но, оставаясь один на один с пишущей машинкой, частенько впадал в тоску. Иной раз он как бешеный барабанил по клавишам, а потом мог долгие дни тупо смотреть в противоположную стену, не в силах выдавить из себя ни единой мысли. Арчер налегал на спиртное, кричал на Китти и Джейн, у него разболелся живот, спал он плохо и, просыпаясь утром, не чувствовал себя отдохнувшим. Он пошел к врачу, тот прописал ему таблетки от язвы, но сказал, что едва ли они помогут, и посоветовал взять отпуск. Параллельно Арчер писал новую пьесу, но и с ней ничего не выходило.
