Килл крик
Скотт Томас
Килл крик
Scott Thomas
Kill Creek
© Мельникова М. М., перевод на русский язык, 2023
© Издание на русском языке, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик»
Посвящается
Ким, Обри и Клео,
Моим родителям
И старику Паркеру, потому что чем неправдоподобней история, тем длиннее тень от нее
Слава худая мгновенно приходит, поднять ее людямОчень легко, но нести тяжеленько и сбросить непросто.И никогда не исчезнет бесследно молва, что в народеХодит о ком-нибудь: как там никак, и Молва ведь богиня[1].ГесиодТеперь же лишь молчаливые, сонные, пугливо глазеющие окнами домики, сокрытые в темной глуши лесов, могли бы поведать случайному путнику, что именно было сокрыто в них с незапамятных дней далекого прошлого… Иногда даже начинает казаться, что было бы гораздо лучше и милосерднее вообще снести эти домики, ведь им так часто снятся тяжелые сны[2].
Г. Ф. ЛавкрафтПролог
Не бывает домов, дурных по природе своей. Чаще всего постройку замышляют с добрыми намерениями, даже с любовью. Вначале дом на Кровавом ручье такой постройкой и был.
Сделан он был из самых обычных материалов – дерева и гвоздей, камней и раствора. Земля, на которой он стоял, никем не была проклята. Он не служил пристанищем ни ведьме, ни колдуну. Его возвел в 1859 году в Канзасе один любитель уединения – своими руками, лишь изредка прибегая к помощи друзей из ближайшего поселения, Лоуренса. Несколько славных лет в комнатах огромного особняка обитала пылкая любовь, пусть и хранимая в тайне – в двух перешептывавшихся сердцах.
Но, как это происходит почти с каждым домом, о котором ходят слухи, будто бы там обитают призраки, в особняк на Кровавом ручье пришла беда. Человек, построивший его, был убит в нескольких шагах от своей любимой. Его руки тянулись к ней, пытаясь преодолеть – о, злая шутка! – такое короткое расстояние, коснуться ее темной кожи, погладить ее волосы; его разум твердил, что, если только он сумеет заключить ее в объятия, они оба спасутся, что стоит только захотеть изо всех сил – и они смогут быть вместе.
Они не спаслись. Тело его возлюбленной разлучили с его телом и повесили на единственном дереве, что росло во дворе перед домом, – на кривом буке. Она была уже мертва, но все же ее вздернули, чтобы унизить напоследок. Тела остыли, насколько это было возможно жаркой августовской ночью, и царящая вокруг тишина накрыла их, словно саваном. Никто не трогал тела несколько недель, о них забыли: жители Лоуренса были поглощены своей собственной бедой. Когда солнце скрылось, горизонт на юго-западе замерцал оранжевыми отблесками пламени. Лоуренс горел.
Дом, обагренный кровью, не может избежать жестокого приговора молвы. Городские жители, которым случалось ехать по тихой проселочной дороге в Канзас-Сити, начали говорить об особняке так, словно он был живым существом. Они рассказывали, какую жалость будил в них бедный печальный дом, осиротевший, в точности как сотни детишек, чьи родители погибли в жестоких приграничных боях перед Гражданской войной. Никто не мог знать, что творилось в пустом здании долгими темными зимними ночами, когда ветер вырывался из лесной чащи и заставлял дребезжать оконные рамы. Просто было там нечто, вынуждавшее путешественников ускорять шаг на дороге близ Кровавого ручья.
Такой большой и роскошно выстроенный дом не мог стоять пустым вечно. Находились люди, которые пытались там обосноваться. Но никто не чувствовал себя в доме уютно, и почти все жильцы съезжали в течение года. Они не могли толком объяснить, что заставляло их покинуть особняк. Его стены словно отказывались принимать людское тепло. Даже в разгар лета стоило перешагнуть порог – и воздух резко становился холоднее.
Дом стали считать дурным местом. Его начали бояться.
В конце 1920-х годов построили Канзасское шоссе номер 10, и оно связало Канзас-Сити с Лоуренсом. К началу 1970-х скромная мощеная дорога превратилась в четырехполосную магистраль. Когда несешься на скорости пятьдесят пять миль в час, поворот к дому легко не заметить, как и знак, оповещающий о самом ручье. Жизнь мчалась вперед, на смену простым временам пришли времена суматошные, и дом на Кровавом ручье превратился в обычный сельский дом, брошенный, как и множество его собратьев, на милость прерии. Даже ручей, когда-то так жадно питавшийся водой реки Канзас, начал пересыхать, и под лучами палящего солнца его русло покрылось трещинами, точно старческая плоть.
Люди, жившие по соседству, до сих пор рассказывали истории о диковинных вещах, которые им случалось наблюдать: об огнях, загоравшихся в окнах, о стуке в дверь, о шепоте в темноте, – но дом и его кровавое прошлое уже стали не более чем сказкой из тех, какими родители потчуют детей на ночь. Большинство этим историям не верили – их рассказывали лишь для того, чтобы уберечь ребятню, предупредить об опасностях, грозящих тем, кому вздумается забраться в обветшавшее здание. Дому, вероятно, было одиноко. Страсть, давшая ему жизнь, пропала, растворилась в земле подобно утреннему туману.
В 1975 году сестры Финч, Рейчел и Ребекка, выкупили дом у округа, владевшего им с 1961-го, когда съехал последний жилец. Темное прошлое дома сестер Финч не беспокоило. Этим шестидесятивосьмилетним однояйцевым близнецам довелось видеть и испытать кое-что гораздо страшнее ночного стука, особенно прикованной к инвалидной коляске Ребекке, жертве трагического несчастного случая, о котором ни она, ни ее сестра не распространялись.
Когда сестры наняли местных работников, чтобы те помогли обновить некогда великолепный дом, многие радовались их приезду, полагая, что особняк наконец-то обеспечат уходом и заботой, как хотел первый его владелец. Газеты Lawrence Journal-World и Kansas City Star посвятили приезду сестер статьи. «Особняк на Кровавом ручье наконец-то обрел любящих хозяев», – гласила одна. «Близнецы дают новую жизнь „Проклятому дому“», – объявляла другая.
Сестры Финч не оправдали ожиданий. Они были, как прозвали их местные, «чудачками». Они практически не разговаривали с плотниками, что чинили дом, а въехав, почти не выходили наружу. Если кого-то из сестер и можно было с натяжкой назвать дружелюбной, то Рейчел. Свои длинные темные волосы она распускала и всегда платила рабочим вовремя и без обмана. Ребекка стягивала волосы в немилосердно тугой пучок и на люди старалась не показываться, коротая дни за закрытой дверью единственной спальни третьего этажа. Лифт был одним из первых нововведений в доме, он позволял прикованной к коляске Ребекке свободно передвигаться по просторному зданию. Однако долгих прогулок она не совершала и предпочитала оставаться в спальне – внешний мир она видела лишь из ее узкого окна.
Однажды сантехник, проверявший трубы, спросил Рейчел, почему ее сестра так редко спускается вниз. «Ей наверху, наверное, ужасно одиноко», – сказал он. Рейчел мгновенно повернулась к нему, изобразила на лице самое достоверное подобие улыбки, на какое была способна, и ответила: «Ей есть с кем общаться».
Два года спустя Ребекка Финч умерла. По словам коронера, ее сердце просто перестало справляться с нагрузкой. Рейчел продолжала жить в доме на Кровавом ручье, не пуская внутрь никого, даже тех, кто приходил выразить соболезнования по поводу кончины ее сестры. Почти пять лет никто, кроме Рейчел Финч, не ходил по комнатам особняка. Никто, ни одна живая душа.
Потому все были изрядно удивлены, когда в 1982 году Рейчел согласилась побеседовать со всемирно известным парапсихологом и писателем, доктором Малкольмом Адьюделом. Несмотря на то что в научных кругах его по большей части считали шарлатаном, отчаянно жаждущая чудес публика запоем читала книги Адьюдела, написанные по мотивам его приключений в мире паранормального.
Лишь Рейчел Финч и доктор Малкольм Адьюдел были свидетелями событий, произошедших в те выходные, когда он гостил в доме. Результат этого визита – книга «Фантомы прерии: подлинная история сверхъестественного кошмара» – сделал дом на Кровавом ручье знаменитым на всю страну. Критики и скептики объявили «фантомы» чистой выдумкой, но благодаря доверчивым читателям книга держалась в списке бестселлеров невероятные тридцать шесть недель. Конкретики в повествовании доктора Адьюдела было мало, зато атмосферы – с избытком, но людям, выискивающим доказательства существования призраков, этого было более чем достаточно. Дому на Кровавом ручье было официально присвоено почетное звание портала в иной мир. Этот дом являлся людям в кошмарах. И что гораздо важнее, люди снова говорили о нем.
Рейчел Финч умерла в 1998-м на девяносто втором году жизни. Тело ее, как и тело человека, когда-то построившего особняк, обнаружили лишь спустя несколько недель. Подросткам из пригорода Канзас-Сити вздумалось на спор перейти ветхий мост через сухой пыльный овраг, некогда бывший Кровавым ручьем. Не доходя ста футов до переднего крыльца, они застыли как вкопанные. Прямо перед ними на буке – на той самой ветке, что когда-то приняла на себя вес обмякшего мертвого тела запретной любви первого хозяина, – медленно покачивалась Рейчел Финч. Неумело завязанный узел врезался в растянувшуюся гниющую плоть под подбородком. Ветер чуть теребил рассыпавшиеся по плечам тонкие черные волосы. Подростки пытались осмыслить это зрелище; тут веревка скрипнула, и тело Рейчел развернулось к ним лицом. В одной из пустых дыр, ранее бывших вместилищами ее серых глаз, весело копошился жучок.
Многие тщились понять, что заставило старуху повеситься. Некоторые считали, что причиной было безумное одиночество – Рейчел не смогла смириться с потерей сестры. Другие полагали, что виноват дом – это он заставил Рейчел покончить с собой, – хотя не могли толком объяснить почему. И наконец, были люди из тех, кому ужасные, трагические истории доставляют омерзительное наслаждение. Эти люди неторопливым, уверенным шепотом сообщали, что Рейчел вовсе не убивала себя. Ее выволокли из дома и повесили на той ветке против ее воли. Кто-то или что-то сотворило это с ней. Чтобы люди помнили: дом не следует тревожить.
После смерти Рейчел имущество сестер Финч, как было оговорено в ее завещании, осталось в доме, включая, судя по всему, и содержимое спальни на третьем этаже. Никто не знал, что скрывала та комната. Вход в нее был наглухо замурован, лестница теперь упиралась в кирпичную стену, словно в доме никогда и не имелось третьего этажа.
Снова поползли слухи: что-то очень, очень нехорошее творится в доме на Кровавом ручье. Смерть Рейчел Финч стала еще одной главой его мрачной хроники. Наконец дом со всем его содержимым перешел в собственность округа Дуглас. И хотя его снова выставили на продажу, никто не отваживался поселиться в особняке с дурной славой. Он по-прежнему привлекал изрядное число любопытствующих, они были неиссякаемым источником хлопот для полицейских, патрулировавших участок. Чтобы прекратить поток непрошеных посетителей, в 2008-м территорию особняка обнесли забором из сетки-рабицы. Местные предприниматели, не пожалевшие для благого дела своего времени и оборудования, просто сказали, что будут спать спокойнее, зная, что помогли отвадить людей от этого дома. Для верности они даже пустили по верху забора колючую проволоку.
Так дом снова затих, двор его зарос цепким плющом и высокой, по колено, травой.
Дом на Кровавом ручье стоит по сей день. Пустой. Тихий. Но незабытый. Не до конца забытый. Слухи дают ему жизнь, легендами он дышит.
Часть 1
Приглашение
Октябрь прошлого года
Я сделал еще один шаг в бездну.
– Что там, внизу? – спросил я ее.
Я чувствовал ее присутствие на лестнице.
– Не волнуйтесь, – ответила Рейчел. – То, что находится внизу, боится вас больше, чем вы его.
Я услышал, как она сдавленно хохотнула – смех застрял в горле, так и не достигнув губ.
Как обычно, я должен был увидеть все сам.
Д-р Малкольм Адьюдел, «Фантомы прерии»Глава 1
Пятница, 7 октябряВоздух полыхал.
В каменной стене наверху было прорезано громадное вытянутое готическое окно, за скошенными стеклами сияло вечернее солнце. В проникающих сквозь окно лучах танцевали пылинки.
А там, куда свет не доходил, в тени, не утихало движение.
Лица.
Внимательные. Тихие. Жадные.
Все глаза были направлены на мужчину лет сорока, с коротко, почти под ноль, подстриженными темно-каштановыми волосами. Симпатичный, высокий, одет в поношенные черные джинсы и рубашку хенли, под которой проступала стройная, умеренно мускулистая фигура. Закатанные рукава рубашки позволяли разглядеть скопище татуировок на левом предплечье. Кожа под чернилами была странная, словно изъеденная чем-то: по сути, всю левую руку и тыльную часть ладони покрывала рубцовая ткань. Темные линии змеились по руке на первый взгляд без всякого смысла, но в их абстрактном переплетении проступали силуэты.
Деревья. Полевой цветок. Пустая глазница черепа. И пламя, бесчисленные языки пламени, пожирающие все это.
Мужчина окинул взглядом три сотни студентов, сгрудившихся в амфитеатре лекционной аудитории Хоха в Будиг-холле. Куда ни повернись, повсюду восхищенные глаза. Официально студенты пришли сюда, чтобы слушать лекцию для первокурсников «Хоррор в массовой культуре: введение». Но он понимал, почему в зале нет ни одного свободного места. Он был не просто резидентом Лоуренса и выпускником Канзасского университета, он был автором бестселлеров, «экспертом» по ужасам.
Сэм провел ладонью по остриженной голове, почувствовал кожей короткие волоски.
Не облажайся! Ты же вроде как специалист по кошмарам.
Прошелся по аудитории, чувствуя, как все присутствующие следят за ним взглядом, точно хищники за жертвой.
– Чего мы не знаем? – задал он риторический вопрос, и голос эхом отозвался в самых темных и дальних уголках похожей на пещеру аудитории. – Что скрыто – намеренно скрыто – от нас? Готическая традиция имеет дело с тайнами, мрачными тайнами, ужасными тайнами, скрывающимися прямо за фасадом обычной жизни. Современный хоррор до сих пор находится под сильным влиянием этой традиции. Но тайны больше не поджидают нас в жутких старинных замках. Готика вторгается в нашу повседневную реальность. На старую ферму из «Техасской резни бензопилой». В японский пригородный дом из «Проклятия». Даже на видеокассету из «Звонка». В литературе восемнадцатого-девятнадцатого веков зло, распространяющееся, подобно заразе, обитало в ветхих руинах – мы видим это в «Монахе» Льюиса, «Удольфских тайнах» Радклиф и «Мельмоте Скитальце» Метьюрина, – но теперь оно проникло в наши города, в наши пригороды, в наши дома. И это гораздо страшнее, не так ли?
По аудитории пробежал одобрительный шепот, несколько голов в многоглазой массе перед ним кивнули.
Сэм начал прохаживаться по аудитории быстрее, все более увлекаясь темой.
– Так что же делает роман однозначно готическим? В основе «Кошмара на улице Вязов» лежит тайна, которую родители с улицы Вязов скрывают от своих детей: они взяли закон в свои руки и убили Фредди Крюгера. В «Пиле» зритель гадает, кто такой Конструктор и что им движет. Так почему же в этих фильмах не чувствуется такой связи с готической традицией, как в других ужастиках?
Студенты неуверенно поглядывали друг на друга, никто не хотел первым дать неправильный ответ.
– Ну хорошо, – наконец сказал Сэм. – Есть несколько основных причин.
Воздух наполнил химический запах: Сэм снял колпачок с маркера. Повернувшись к висевшей на черной стене внушительной белой доске, он быстро вывел начальный пункт своего списка.
– Первое: зло исходит из одного места, – прочел он вслух написанное. Развернулся, оперся на массивную деревянную кафедру и обратился к аудитории: – Да, уже из названия следует, что кошмар происходит на улице Вязов, но фильм как таковой не дает ощущения, что зло исходит именно отсюда. Мы почти ничего не узнаём о географии улицы Вязов, о том, как близко к ней находились обреченные детишки, не узнаём даже, действительно ли ужасные деяния Фредди совершались и совершаются только в этой части Спрингвуда. В итоге стерильно-безопасная улица Вязов оказывается не более чем эффектным контрастом для всепоглощающей угрозы «кошмара». Зато в «Техасской резне бензопилой» ужас сосредоточен в старом доме в техасской глубинке. Если бы роковое любопытство не привело подростков в логово Кожаного Лица, они бы остались целы. Зло – за той дверью. Не открывай дверь, и ничего не случится.
Маркер пискнул бурундуком, выписывая на доске следующий пункт.
– Второе: запретная история. С местом действия должна быть связана какая-то мрачная история, будь то любовная связь Квинта и гувернантки в «Повороте винта» или пригородная утопия «Полтергейста», где новенькие дома, как выясняется, возвели прямо на телах с оскверненного кладбища. Даже в этих случаях, когда сюжет прочно укоренен в области сверхъестественного, тайную историю намеренно скрывают от главных действующих лиц. Третье: атмосфера упадка и разрушения. Это может быть физическое разрушение, как в классике готической литературы: упомянутые мною ветхие руины и зловещие поместья до сих пор появляются в фильмах вроде «Других», «Женщины в черном» и «Багрового пика». Но разложение может быть и психическим, как в «Жильце» Романа Полански, где главный герой переезжает в безобидную на первый взгляд квартиру и начинает терять рассудок. Чаще всего мы наблюдаем комбинацию первого и второго – упадок и разрушение физических объектов ведут к ментальному упадку персонажа. Мы встречаем это снова и снова в таких книгах, как «Призрак дома на холме», и таких фильмах, как «Девятая сессия», где очистка помещения заброшенной психиатрической больницы «рифмуется» с умопомешательством одержимого жаждой убийства начальника бригады. И наконец… – Сэм вывел на доске последний пункт. – Четвертое: совращение невинных. То бишь вас, ребятки.
В аудитории раздался смех.
Сэм закрыл маркер колпачком, положил на бортик, идущий вдоль нижнего края доски, и вернулся к кафедре:
– Это, возможно, важнейший элемент любой хорошей готической истории. Уберите его – и что останется? Какая-то старая вонючая хибара с темным прошлым, о котором никто не помнит и на которое всем наплевать. А нам необходим персонаж, который обеспечит силам зла долгую жизнь. – Он достал с полки внутри кафедры потрепанную книгу и поднял повыше, демонстрируя аудитории изящный рисунок на обложке и набранные классическим шрифтом заглавие и имя автора. – «Уходя, гасите свет» Себастьяна Коула. У вас у всех должна быть эта книга.
Большинство студентов закивали, некоторые подняли свои экземпляры, показывая, что сделали, как велел Сэм: приобрели книгу.
– Вы, наверное, недоумеваете, зачем я заставил вас купить этот сборник, если мы собираемся обсуждать только один рассказ из него. Да потому, что Себастьян Коул – один из величайших авторов романов ужасов всех времен. И я хочу убедиться, что у вас у всех есть хотя бы одна его книга. Кто из вас уже читал Себастьяна Коула?
Поднялись несколько рук – увы, меньше, чем надеялся увидеть Сэм.
Прыщавый парень с центрального ряда выкрикнул:
– «Едва заметная тень»!
Сэм радостно кивнул:
– Есть мнение, что это лучшая книга Коула, хотя выбрать фаворита из обширного корпуса его работ затруднительно, по крайней мере, для меня. Итак, рассказ, который я попросил вас прочесть к сегодняшнему дню…
В воздух взвилась рука. Принадлежала она юноше ближневосточной наружности. Даже по тому, как парень сидел, было видно, что роста он выдающегося: длинные ноги неловко согнулись, колени упирались в сиденье впереди. Рука, казалось, сейчас дотянется до потолка.
– Да? – спросил Сэм.
– А ваши книги? – поинтересовался юноша. – Как все это отражается в них?
И тут же откуда-то из правой части аудитории другой, девичий голос выкрикнул:
– Расскажите про «Под ковром»!
Несколько не в меру рьяных студентов завопили и засвистели.
«Осторожнее, – напомнил себе Сэм. – Они хотят расколоть тебя, как орех».
Он сжал здоровой рукой другую, покрытую шершавой, словно у ящера, кожей.
Шум стих.
– О’кей. Это по-честному. Как готическая традиция представлена в моем творчестве? Ну что же, в «Под ковром» я попытался задействовать все четыре пункта и создать современный готический роман ужасов. Отец-одиночка, рабочий, переезжает со своим маленьким сыном на старую, заброшенную ферму в Оклахоме. Вот и первый пункт: зло исходит из одного места. Герой надеется, что пóтом и кровью сможет добиться урожая на здешней каменистой почве, сможет уговорить ее снова дать жизнь растениям, но он не знает, что этот забытый клочок земли стал бесплодным из-за событий, случившихся столетие назад. Если вы читали роман, то понимаете, о чем я. Если не читали, то я не буду портить вам удовольствие и скажу лишь, что здесь замешаны детоубийца, похищение ребенка и жестокая месть. Вот и второй пункт: запретная история. Третий пункт, упадок и разрушение, воплощен в самой ферме. Но также и в том, что происходит с отношениями отца и сына. Сначала – когда отцу не удается вырастить ничего, кроме сорняков, затем – когда у сына начинает проявляться странная, пугающая сверхъестественная сила. И вот вам четвертый пункт: совращение невинных. Видите ли, сила, которую начинает выказывать этот мальчик, – не Божий дар, а свидетельство того, что страшное зло хочет снова явиться в мир. Возьмите несколько сюжетных параллелей, затрагивающих темы плодородия и уязвимой маскулинности, добавьте несколько на первый взгляд неожиданных смертей и поражающего воображение насилия, хорошенько взболтайте, украсьте сверху потайным люком, который располагается в буквальном смысле «под ковром», и наслаждайтесь густым, насыщенным вкусом современного готического хоррора, достаточно острого, чтобы вы не забывали: для детского питания этот напиток не подходит.
В аудитории раздались добродушные смешки. Подняла руку бледная рыжеволосая девушка. И, даже не дожидаясь, когда Сэм ее заметит, спросила:
– В чем ваша тайна?
Сэм почувствовал запах дыма. Дыхание перехватило, он чуть не закашлялся. Воздух внезапно обрел резкий серый привкус золы и пепла.
– Простите, – сказал он, с трудом переведя дух. – Что вы имеете в виду?
– Вы говорили, что все эти книги и фильмы – про тайны, верно?
Тонкие губы девушки едва шевелились, голос был такой тихий, что, пытаясь расслышать студентку, Сэм невольно наклонился вперед. От этого непроизвольного движения его внезапно охватила необъяснимая тревога.
– Да… – начал Сэм.
Студенка не дала ему продолжить:
– Вы говорили, что литература – дело интимное, что писатель всегда вкладывает в свою историю частичку самого себя. Так в чем же ваша тайна?
Сэм молчал.
С последнего ряда выкрикнули:
– Она спрашивает, почему вы пишете ужастики.
Сэм посмотрел туда, откуда шел голос. Узкий луч света уже пересек аудиторию, но пока достиг только средних рядов. Галерка практически терялась во тьме. Угадать, какая из сидящих там бесформенных теней заговорила, было невозможно.
Тонкая струйка дыма скользнула вниз по горлу, между легких, сдавила тело изнутри, заставила Сэма выдохнуть сквозь зубы. Дымная змея свернулась под ребрами и сжала свои кольца еще туже, просунула серую голову в трахею. Задрала морду, ткнулась в верхние доли легких, ища лазейку.
– Почему вы пишете ужастики? – снова громыхнул голос.
Сэм Мак-Гарвер уже не стоял в просторной лекционной аудитории Канзасского университета.
Ему было десять лет, его одежда была запачкана чужой кровью, его лицо освещали яростные отблески неукротимого огня. Жалкий мальчишка, крохотный силуэт на фоне адского пламени.
Теперь уже взрослый, Сэм молча стоял перед студентами, пока не прозвенел звонок, избавив его от вопроса, отвечать на который он не хотел.
Илай Блок в измятом костюме сидел на веранде пивной «Фри Стэйт» с пинтой пива в одной руке и телефоном – в другой. К выпивке он еще толком не притронулся. Сейчас Илай был озабочен двумя задачами: написать помощнику ругательное электронное письмо, использовав минимум знаков, и дождаться своего самого важного клиента, Сэма Мак-Гарвера.
– Господи, хреново же ты выглядишь, – раздался голос.
Илай поднял голову. Сэм. Ну наконец-то.
– Ага, и чувствую себя аналогично. Ненавижу этот город. Уезжай отсюда в Нью-Йорк немедленно.
Сэм слабо улыбнулся:
– Не дождешься.
Илай, как мог, подвинулся на забитой людьми скамье:
– Садись.
– Я сейчас. Схожу возьму пива.
– Бери мое. – Не дожидаясь ответа, Илай сунул Сэму стакан.
Сэм устроился на выделенном ему клочке скамьи. Поднес стакан к губам и двумя большими глотками осушил его наполовину. С потолка веранды, покачиваясь, свисали на веревочках фонарики-тыковки. Одна тыковка все мигала и мигала, грозя в любую секунду испустить дух. Сэм откинулся на деревянные перила, глубоко вздохнул и стал смотреть, как умирающий фонарик гаснет и загорается, гаснет и загорается.