И тут он проснулся неожиданно и вдруг… сел на кровати, головой тряхнул… слабый ожог от того вспыхнувшего света медленно гас в глазах… шлейфом на нет сошёл… совсем погас… пустой сон, ни о чём… но влез под кожу, свербит и ноет непонятным… помнилось, как стоял на пороге пожара и войти хотел… так сильно тянуло, что еле удержался.
Гадалки сны толкуют… важно и значительно… деньги берут, жульё… сны не о прошлом и не о будущем… они всегда – тайна… иногда на допросах Босс спрашивал задержанных про их сны… с простой целью – чтоб врали… и они послушно врали… многое можно узнать из человеческой лжи… например, страхи… болевые точки… фокусы внимания.
Босс всё же встал… неожиданно для себя… машинально, совсем не собираясь… просто взял и встал… пошёл к аппарату спутниковой связи… заголовки новостей просмотрел… восемь сообщений и два от Горди… от него всегда плохие новости.
– (Босс, себе): не буду читать… просто не буду пока… чистая голова с утра… а то заполнит пустой пришлый хлам… завтра будут другие новости, которые отменят эти… а послезавтра третьи… ты что-то делаешь день за днём… мы то выигрываем, то проигрываем… и ты, как тупая лошадь, тащишь тяжёлую телегу дальше по грязи.
Зелёненькие огоньки аппарата мерцали… диалог для пароля… столбик с кодами отправителей… детские игрушки… выключил экран.
– (Босс, себе): хоть немного плыть в смутных остатках сегодняшнего дурацкого сна… пока не началась жизнь… наверно, потому и спят, что невозможно долго выдерживать жизнь… надо время от времени уходить из неё куда-то… а обратно приходить другим… каждое утро немного другим… который, конечно, помнит того, вчерашнего.
***
Идлиб – подвал Халифата —
чицвар
Бетонное подвальное помещение без окон… на стенах большие и малые бурые пятна от прошлой крови… многие совсем выцвели… их тёрли и мыли, но недомыли, кровь впиталась в бетон и стала бурой… одна стена обита нержавеющей сталью, в неё вделаны наручники, скобы и крюки… в потолке – лебёдка с перекладиной и двумя крюками, чтоб жисть мёдом не казалась… подъёмные верёвки с коричневыми пятнами… поменяют, когда станут совсем жёсткими… никакого пошлого модернизма… проверенный средневековый вариант.
В пыточной стене ниша с острыми шипами внутри и дверью, обитой войлоком, измазанным опять же чем-то коричневым (возможны варианты)… тёмные затёртые пятна – тоже скребли небось… в полу рельсы, на них кресло на колёсиках с ремнями… нет только паровозика «чу-чу», а жаль… пленников тоже надо развлекать между пытками… для контраста… у стены напротив – шкафчики и столики со скальпелями, шприцами, инструментами и медицинскими препаратами.
В углу узкий стол… за ним сидят двое напротив друг друга… Николай привязан к стулу широким шпагатом, охватывающим поясницу… непрестанно бормочет, запрокидывает голову и ведёт себя как сумасшедший… не спал дней десять или двенадцать… кто знает?.. до пяти ещё недавно умел считать.
Перед ним сидит молодой следователь, Бекбулат, в круглых очках a la Джон Леннон… внимательные умные глаза, чисто выбрит… одет в длинную белую рубашку и маленькую чёрную шапочку… он узбек и говорит по-русски… за его спиной штатив с лампой, видеокамерой и микрофоном.
Голова Николая вдруг падает на стол… безвольно свешиваются руки, раздаётся протяжный хрип, будто спустили шину… он сразу засыпает… Бекбулат перегибается через стол и несколько раз легко ударяет пальцами в середину лба Николая… тот моментально просыпается с мучительным выражением лица… хватается за голову и громко орёт от сильной боли… начинает блевать… но уже выблевал раньше всё, что мог, остались лишь блевотные спазмы… его трясёт, начинаются судороги.
– (Бекбулат): пока ты спал, джинни прилетела и спрашивает: для чего ты приехал в Идлиб?
Пленник роняет голову на стол и катает её по-всякому… хочет схватить Бекбулата зубами за руку… тот уклоняется, встаёт, поднимает Николая под мышки и усаживает вертикально на стуле… тот настырно таращится… хитренькое глуповатое личико… требовательно спрашивает:
– ак… какой-с сён ден?.. гвари!
– (Бекбулат): Аллах не разрешил дням меняться для тебя.
– (Николай): ну там… поне… сельник… вторт… тник… чиц-вар…
– (Бекбулат): чицвар, чицвар… все твои дни теперь – один сплошной чицвар.
Николай лукаво щурится… из глубин тяжёлого бреда выплывают остаточные и бессвязные мыслительные способности:
– ты тошно знаишь?.. а то гворят сякое…
Бекбулат сдержанно кивает… следит за ним, стараясь понять, когда можно будет снова задавать вопросы.
– (Николай): чё там на тее?.. рыбахин… вот раньши дугой был… а, ты хто?.. не… не… эт-то потом… я – хто?!
Николай тыкает себя в грудь и впивается в Бекбулата сумасшедшим пронзительным взглядом… с необычайной силой концентрируясь на вопросе и требуя ответа, но пытаясь скрыть интерес.
– (Бекбулат): это мы и хотим узнать… а ты упираешься… помнишь какие-либо ещё имена, кроме Камила и Байрама?
Не слышит Николай… у него хаос в голове… вдруг засмотрелся на лампу… сразу взор поплыл, фокус потерялся… закрывается рукой от бьющего света… а где же тот?.. сидел тут только что?.. лишь смутная тень на месте Бекбулата.
– (Николай, с болью): еси узнашь, хто я, ксажи… (со страхом и мольбой) …т-ты видь кажишь, а?
У него всё шарахается в глазах… потолок ползёт вниз… раздавит… рушится!.. пусть!.. пусть не будет меня… пусть проваливает этот!.. который во мне… его не надо… и всех их не надо… ничего здесь не надо!.. грохается головой на стол и сразу засыпает.
Бекбулат перегибается через стол и снова легко постукивает пальцем по лбу Николая… тот судорожно машет руками… просыпается… вскидывает вверх лицо с разинутым ртом… страшная боль пронзает голову, когда будят… ревёт… цветные пятна и свет… опять не в фокусе… пытается угадать, это реальность или нет… подозрительно осматривается… чё то я не помню где… и чувак не тот сидит…
– (Бекбулат): рано в жмурки играть… It’s a long, long way to Tipperary[9 - Долог путь до Типперери (англ.) – маршевая песня британской армии.]… а после конверта, что ты должен был сделать?
И тут Николай видит червей на своей руке… они копошатся в ране, беленькие, толстенькие… его лицо наполняется ужасом… орёт, пытаясь отшвырнуть руку как можно дальше… крайне испуган, бьёт по руке, бьёт рукой об стол… ужасный страх нарастает внутри… пытается утопить его стоном… но нет!.. душит спазмами… пленник ловит воздух, словно вытащенная из воды рыба… дёргается и болтается… шипит и сопит… удаётся схватить воздух… начинает постепенно очухиваться, выплывать с того света… бесконтрольно выгибаются пальцы… не может остановить… пытается сфокусироваться на Бекбулате и понять, кто он… наклоняется через стол и говорит весьма доверительно и серьёзно:
– жгёт… када трогаишь…
– (Бекбулат): хорошо, когда жжёт… значит, ты живой.
– (Николай, изумлённо): живой?.. хто живой?.. (с отчаянием) …я не заю, хто я!
Бьёт себя по лицу, груди, плечам… руки совсем ослабели и не слушаются… удары приходятся куда попало… бьётся головой о стол… хочет заставить себя снова думать!.. помнить!.. гневно скребёт её… мычит.
Его пронизывает резкая головная боль каждый раз, когда они… д-другие… стучат по лбу и будят… он силится не спать, щипает себя, упорно старается держать голову высоко, не дать ей упасть… чтоб сасем не улететь отсюда на хуй собачий… чтоб не было этого тук-тук и ужасной боли… плавает в странном мире между сном и реальностью… не отличает одно от другого и не уверен ни в чём… его пустые глаза, повёрнутые в вечность, как на портретах Модильяни.
***
Идлиб – подвал Халифата – приёмная
Так называемая «приёмная» – это средних размеров помещение для недолгого держания смертников… оно отделено грубой деревянной перегородкой с большим окном от просторного бетонного подвала, где совершаются казни… окно наполовину закрыто шторкой… за стеклом виден большой подвал с земляным полом.
За столом сидит Карим и роется в бумагах… рядом мобильник… за спиной – стеллаж с коробками и папками… урна в углу… на табуретке большая перевёрнутая бутыль воды с краником… на полу у противоположной стены полулежат, полусидят три пленника со связанными руками.
Охранники вводят Николая… швыряют на пол к остальным… он привстаёт на колени… осматривается.
Рядом мальчик, лет двенадцати… подозрительно косится на него и нервно озирается.
Второй – полный пожилой курд… залез в угол… упёрся лбом в стену и угрюмо уставился в пол остановившимися глазами.
Третий – тощий лысоватый европеец средних лет… дёргается, привстаёт, пытаясь привлечь внимание охранников… кричит:
– I gave you the phone number!.. Did you call?.. They will explain to you everything![10 - Я дал вам номер телефона! Вы звонили? Они вам всё объяснят! (англ.).]
Охранник подходит и равнодушно бьёт его по башке сверху вниз… как гвоздь забивает, чтоб не вставал… европеец плюхается на зад и пытается закрыть лицо плечом, ожидая дальнейших побоев… оба охранника выходят.
Николай оборачивается глянуть на Карима за столом… тот чувствует… мельком зыркает в ответ и продолжает писать.
В окне перегородки виднеются знамёна Халифата, развешанные на бетонных стенах подвала… там ходит боевик в чёрном, лет тридцати пяти… жестикулирует и разговаривает с кем-то… входит в приёмную, оставляя открытой дверь… разводит руками… громко выражает общее недовольство текущим моментом, ни к кому конкретно не обращаясь… оборачивается в сторону подвальной двери и говорит нечто назидательное в пространство… знаменуя сказанное указательным пальцем… наклоняется к Кариму, тихо и почтительно спрашивает… тот указывает на пожилого курда и европейца.
В приёмную входит второй боевик, тоже в чёрном… с порога начинает громко объяснять первому… перекрикивают друг друга, доходят до гневной перепалки… оба, как всегда, чувствуют себя правыми… второй боевик повышает голос… начинает тыкать пальцем в потолок… имея в виду некие высшие инстанции (начальство?.. приказы?.. принципы веры?.. или самого Аллаха?)… первый отворачивается и замолкает… он сердит, но больше не прекословит.
