Кунгуров подошёл к двери и громко сказал:
– Дмитрий, три шага назад от двери отошёл быстро, а то по лбу получишь, –прислушался и отодвинул щеколду.
Они вышли друг за другом, Соловец – последним. Он осторожно прикрыл дверь и снова навесил замок. Кунгуров, зацепив локоть Дмитрия, потянул его к машине, Сомов шёл за спиной Степанова почти вплотную. Соловец завернул в глубь естественной беседки за углом сарая и пропал из виду.
– Чего там? – Степанов, увлекаемый оперативником, оглядывался на судебного медика, который едва не наступал ему на пятки. – Чего дверь-то опять заперли? Я готов как пионер трудиться, не покладая ручки, – он для достоверности потряс зажатыми в руках листами и шариковой ручкой.
–Угомонись, – с досадой сказал Кунгуров. – Тебе будет новое задание. Сейчас идёшь обратно к школе вместе с судмедэкспертом. Останешься с Белозёровой.
– Не, ну я так не играю! Я хочу осмотр делать вместе с тобой, а ты меня всё время куда-то отсылаешь! Чего у Белозёровой делать? Массовость создавать? Я живую работу хочу.
– Как же ты меня достал! Хочу то, хочу сё! – снова не сдержал раздражения Кунгуров. – Мне твои хотелки до одного места. Твоё дело– исполнять мои указания. Если сам не понимаешь, доступно объясняю: все– понял? – абсолютно все допросы следователя на первоначальном этапе делаются на основе объяснений, взятых нами на доследственной проверке. Вот иди и перепиши все её допросы на бланки объяснений и время не забудь согласовать, чтоб не получилось, что ты опрашивал людей после её допросов. Вперёд!
– А труп? Я хочу…– увидев, как зверски исказилось лицо старшего опергруппы, Степанов попятился, – понял, понял, уже ушёл.
Дима опустил голову, нарочито понурился и развернулся в сторону чернеющей за спортплощадкой школы.
– А трупа нет, – проговорил подошедший Соловец.
К счастью Дмитрий отошел достаточно далеко и не услышал слов эксперта.
– Как это – нет? – одновременно воскликнула Лара и Алексей Перов.
– А вот так, – развёл руками криминалист. – Вещи мальчика, его телефон есть, а тела нет. Ошиблись вы, голубчик.
– Не мог я ошибиться, – растерянно ответил Алексей, он хотел быстро выскочить из машины, но из-за головокружения едва не вывалился наружу. С одной стороны его удержала от падения крепкая рука водителя, дымившего очередной сигаретой, а с другой – цепкая подмога кинолога.
Кунгуров и Сомов переглянулись, но промолчали. Михаил Данилович пригладил рукой в медицинской перчатке волосы надо лбом.
– У вас, Алёша, сотрясение, а это, знаете ли, чревато… – Соловец поправил очки на носу, – спутанностью сознания, правда, коллега? – обратился он за подтверждением к Сомову. Тот неопределённо покачал головой, то ли соглашаясь, то ли удивляясь такому предположению. – Ну, вот, доктор со мной согласен. Пришлось доложить, что вызов был…ошибочным. Сейчас начальство понаедет…
Соловец обратился к Кунгурову:
– Владислав, уж не обессудьте, что распоряжаюсь, но мне кажется, что машину с санитарами можно отпустить. Это раз. Мальчику раненому в больницу бы желательно попасть, да и кинолог вроде тоже больше не нужен, может быть Сашу попросить, чтобы он их развёз? Как вы считаете? Я ни в коем случае не командую. Просто добрый совет.
Влад Кунгуров стянул с рук перчатки, несколько раз сжал и разжал ладони. Он поймал выразительный взгляд криминалиста и ответил:
– Михал Данилыч, я ведь старший только в отсутствие следователя, а Белозёрова здесь, то есть не прямо здесь, а там, но всё же здесь… – запутавшись, Влад скомкал перчатки и махнул рукой. – Ладно, семь бед…Короче, так и сделаем. Санёк, – обратился он к воителю, – доедешь до школы, заберёшь Степанова, скажешь, что я велел ему стажёра к врачу сопроводить, ну, подождёте пять минут, пока он там объяснения переписывает. Потом Лару в отдел доставь, оттуда прямо в госпиталь. Потом с Степановым остаётесь в отделе. Ларочка, если дежурный спросит, скажи, что мы ещё работаем.
– А если Димон меня пошлёт куда подальше? – поинтересовался Блинов.
– Не пошлёт. Скажешь, что я ему голову откручу.
– Если дежурный спросит, сказать, что тело не обнаружено? Что ошибся стажёр? – уточнила Лариса.
– Ага, – кивнул Кунгуров, – именно так и скажи. Пока вы едете, я ему позвоню, предупрежу. Сергей Михайлович, – обратился оперативник к Сомову, – ты останешься или уедешь?
Судмедэксперт задумчиво выпятил и без того пухлые губы. Он размышлял. С одной стороны, если уже сказано, что тело не обнаружено, то ему делать здесь абсолютно нечего, но в действительности-то всё иначе. Они столкнулись не просто с загадкой, произошло что-то совершенно непостижимое. Уехать, значит, ничего не узнать. Прикоснувшись к тайне, Сомов не мог не попытаться узнать, как будут развиваться события дальше. И что произошло на самом деле. Хотя бы с точки зрения судебной медицины.
– Труповозку я отпущу, – ответил он, – но сам останусь, и мальчика-стажёра, может быть, тоже отправлять пока никуда не надо?
– Давайте, друзья мои, не будем спорить, – твёрдо сказал Соловец. – Я сообщил Николаю Васильевичу, что на месте останутся только те, кто видел. Поэтому уехать должны все, кроме нас троих. Это не обсуждается.
Кунгуров покачал головой.
– Как потом мне оправдываться – не представляю.
– Ты пока об этом не думай. Ты о том, что в сарае думай. А руководство уже в пути, Николай Васильевич обещал, что будет в течение часа. Идите, коллеги, отправляйте всех отсюда. Ты уж постарайся, Влад, чтобы не в меру энергичный Дмитрий и госпожа следователь уехали. Будем ждать начальство.
Глава 4
Начальство в лице Колыванова Николая Васильевича, неделю назад вступившего в должность начальника Главного Управления МВД, и областного прокурора Санджиева Захара Хонгоровича действительно уже было в пути.
Вечер у Колыванова начался прекрасно. Сегодня была годовщина свадьбы, день рождения семьи, как говорила его жена Татьяна. Она традиционно пекла пирог с черникой и покупала портвейн, называемый в народе «Три семёрки». Популярное когда-то за свою дешевизну и вполне приличный вкус вино их молодости. Сегодня можно позволить себе какой угодно алкоголь из любой страны мира, но дело ведь не в напитке, а в сложившейся семейной традиции и памяти о юности. Тогда, больше тридцати лет назад, свадьба пришлась на самый пик антиалкогольной компании, поэтому выпивки на столах было мало, а домашней выпечки много. С тех пор каждый год, если получалось, они устраивали уютные вечерние посиделки с пирогами и бутылкой дешевенького винца для души.
Утром Татьяна решительно объявила, что пригласила чету Санджиевых, тем более, что юбилей общий – в один день женились. Вот так перед фактом поставила, что хочешь теперь, то и делай с этим фактом. Сожми себя в кулак и принимай гостей. Так подумал Николай Васильевич в первую минуту и рассердился.
«Не знаю, какая кошка пробежала между вами, но нам теперь тут жить, и со старыми друзьями ссориться – последнее дело, – сказала Татьяна. – Поэтому, хочешь ты или нет, а они со вчерашнего дня у нас на даче. Я Лиле неделю назад рассказала, как мы обычно отмечаем. Предупредила, что будем только мы вчетвером. Она так обрадовалась, обещала, что Захар барашка привезёт, кюр приготовит, а его сутки запекать надо, поэтому я ей ключи от дачи ещё третьего дня отдала. Будь добр, не задерживайся на службе, мы тебя ждём не позже шести».
«Не было никакой ссоры», – буркнул Николай Васильевич для порядка, а на душе полегчало, будто камень величиной со слона, что давил много лет и так врос, что ощущаться перестал, свалился, наконец.
Николай Васильевич по приезду в родной город Захару Хонгоровичу позвонил, конечно. Но Санджиев разговор прервал словами: «Извини, занят», и не перезвонил. Что ж неясного?
Две недели назад Колыванов устроил фуршет, что называется «обмыл» должность и «влился» в коллектив руководства области в неформальной обстановке. Было бы странно, если бы областной прокурор проигнорировал приглашение нового начальника Главка МВД. Но чествовать виновника торжества Санджиев своему заму поручил, а сам сидел с непроницаемым отрешённым лицом, пил минералку, к еде не притронулся и очень быстро покинул высокое собрание. Колыванов отметил это и с горечью подумал: «Глядите, какие мы принципиальные! В доме врага не едим, спасибо, что хоть воду пьём. Тоже мне, Эдмон Данес !» Хотя никакие они не враги, и это не дом, а вовсе даже ресторан, а вот поди ж ты.
На даче всё сложилось по-другому. Аромат готовящегося мяса распространился, кажется, на весь посёлок. Во всяком случае, Колыванову показалось, что оглушительный мясной дух ворвался в открытые окна его машины уже на подъезде к дачному кооперативу. А возле калитки родного участка благоухало так, что у голодного Николая Васильевича живот подвело, и слюна разве что через губу не потекла. Он увидел, как Татьяна с Лилей весело суетятся под навесом у накрытого на улице стола.
Чуть в стороне от них Захар – босой, в расстёгнутой рубашке с засученными до локтей рукавами и подвёрнутых до колен потёртых джинсах – сидит на корточках у костра и неторопливо помешивает что-то в висящем на треноге котелке. Легкомысленная соломенная шляпа с лохматыми широкими полями шалашом прикрывала ему лицо. Ни за что не догадаешься, что это прокурор области просто варит суп – словно шаман готовит булькающее зелье.
При мысли о «шамане» сжалось сердце. Ох, не к добру вспомнилось. Колыванов внутренне напрягся и подобрался, как пловец перед прыжком в воду, вышел из джипа, махнул рукой: «Всем привет!» – распахнул калитку и вернулся в машину, чтобы въехать во двор.
Увидев, что хозяин дачи открывает ворота, Санджиев аккуратно положил ложку на блюдце, стоящее тут же прямо на траве, поднялся, сдвинул на затылок смешную шляпу и тоже приветственно махнул в ответ, но не подошёл, а опять опустился на корточки около костра и снова погрузился в процесс помешивания.
Он не изменился вовсе, будто не было тридцати лет. Остался, каким его помнил Колыванов со времён их общей армейской молодости, когда никому в голову не приходило называть их по отчеству. Был тогда просто Захарка – отличный парень и лучший друг, почти брат: высокий, плотный, слегка кривоногий, неторопливый, с малоподвижным лицом.
Давешний слон, что свалился с Колывановской души, привычно поставил ногу на прежнее пригретое годами место. Душа вздрогнула и замерла.
Не успел Николай Васильевич выйти из машины, подбежала Лиля целоваться, и после взаимных приветствий, как в былые времена, они в обнимку направились к костру. Захар перестал, наконец, медитировать над котелком, и буднично, словно и не расставались никогда, распределил обязанности, потому что предстояло не только снять с огня горяченный котелок с маханом, но и произвести раскопки под костром, где томился кюр – бараний желудок, полный потрясающего мяса. Доставать сокровище – дело мужчин, так же как и раскладывать горячую ароматную баранину на тарелки.
Николай Васильевич поставил и заправил на веранде самовар. Около колонки в большом тазу с холодной водой остывал арбуз, привезённый, видимо, тоже Санджиевыми.
Сели за стол, где на почетное место, конечно, водрузили традиционный черничный пирог и бутылку «Трёх семерок». Хоть и положено хозяину дома раскладывать мясо гостям, но Санджиев на правах повара и знатока традиций сделал всё сам. Колыванов с восхищением смотрел, как Захар ловко добывает из дымящегося нутра бараньего желудка исходящее соками мясо почти голыми руками и не обжигается.
Принялись за еду, обжигаясь и посмеиваясь друг над другом. Пили портвейн за встречу после долгой разлуки, за трёх дочерей Санджиевых, уехавших в Москву. Захар чокался стаканом с водой, алкоголь он не признавал. У Колывановых детей не было, не сложилось. Вспоминали друзей и общих знакомых, которых растеряли за тридцать лет.
Напряжение, не отпускавшее Николая Васильевича, закрутилось тугой воронкой и распространялось кругами. Его чувствовали все. Разговоры подруг замирали, приходилось заполнять неловкие паузы тостами, после которых все дружно жевали. Почти каждая фраза у Татьяны и Лили начиналась: «а помнишь…», и, перебивая друг друга, они то весело хихикали, то вытирали навернувшиеся слёзы.
Быстро стемнело. Ночь отгородила их навес от окружающего мира непроницаемой стеной, и атмосфера за столом стала интимной и уютной от стрекотанья сверчков и шелеста крыльев бестолковых мотыльков, вьющихся вокруг светильника.
