– Ну и барышня! Я бы с ней и знаться не хотела! – неожиданно вскричала Нюра, всё время безмолвно наблюдавшая эту сцену.
– Молчи, Нюрка! – ласково остановил её отец. – Что ты смыслишь… – И вдруг неожиданно, положив мне на голову свою большую рабочую руку, он ласково погладил мои волосы и произнёс: – И впрямь горемычная вы сиротинка, Леночка. С какими детьми вам приходится якшаться. Ну да потерпите, никто как… А невмоготу будет – помните, друзья у вас есть… Адресок наш не потеряли?
– Не потеряла, – шепнула я чуть слышно.
– Непременно приходи к нам, Леночка, – неожиданно произнесла Нюра и крепко поцеловала меня, – я тебя так полюбила по тятиным рассказам, так полю…
Она не докончила своей фразы – как раз в эту минуту в кухню вошёл Фёдор и произнёс, делая строгое лицо:
– Барышня Елена Викторовна, к генеральше пожалуйте. – И широко распахнул передо мной дверь.
Я наскоро попрощалась с моими друзьями и отправилась к тёте. Сердце моё, не скрою, сжималось от страха. Кровь стучала в висках.
Тётя Нелли сидела перед зеркалом в своей уборной, и старшая горничная Матрёша, у которой Дуняша состояла в помощницах, причёсывала ей голову. На тёте Нелли был надет её розовый японский халат, от которого всегда так хорошо пахло духами.
При виде меня тётя сказала:
– Скажи мне на милость, кто ты, Елена: племянница твоего дяди или кухаркина дочка? В каком обществе Ниночка застала тебя на кухне! Какой-то мужик, солдат, с ребятами такими же, как он… Бог знает что! Тебя простили вчера в надежде, что ты исправишься, но исправляться, как видно, ты не желаешь. В последний раз повторяю тебе: веди себя как следует и будь благонравной, иначе…
Тётя Нелли говорила ещё долго, очень долго. Её серые глаза смотрели на меня не сердито, но так внимательно-холодно, точно я была какая-то любопытная вещица, а не маленькая Лена Иконина, её племянница. Мне стало даже жарко под этим взглядом, и я была очень довольна, когда тётя наконец отпустила меня.
У порога за дверью я слышала, как она сказала Матрёше:
– Передайте Фёдору, чтобы он гнал этого, как его, кондуктора и его ребят, если не хочет, чтобы мы позвали полицию… Маленькой барышне не место быть в их обществе.
«Гнать Никифора Матвеевича, Нюрочку, Серёжу!»
Глубоко обиженная, направилась я в столовую. Ещё не доходя до порога, я услышала крики и спор.
– Фискалка! Фискалка! Ябедница! – кричал, выходя из себя, Толя.
– А ты дурачок! Малыш! Неуч!..
– Так что ж! Я маленький, да знаю, что сплетничать – гадость! А ты на Леночку маме насплетничала! Фискалка ты!
– Неуч! Неуч! – пищала, выходя из себя, Ниночка.
– Молчи, сплетница! Жорж, ведь у вас в гимназии за это проучили бы здорово, а? Так бы «разыграли», что только держись! – обратился он за поддержкой к брату.
Но Жорж, который только что напихал полный рот бутербродами, промычал что-то непонятное в ответ.
В эту минуту я вошла в столовую.
– Леночка, милая! – кинулся Толя ко мне навстречу.
Жорж даже привскочил на стуле при виде, как ласковый ребёнок целует и обнимает меня.
– Вот так штукенция! – протянул он, делая большие глаза. – Собачья дружба до первой кости! Остроумно!
– Ха-ха-ха! – звонко рассмеялась Ниночка. – Вот именно – до первой кости…
– Робинзон и Пятница! – вторил ей старший брат.
– Не смей браниться! – вышел из себя Толя. – Сам-то ты противная Среда.
– Ха-ха-ха! Среда! Нечего сказать, остроумно! – заливался Жорж, добросовестно напихавши себе рот бутербродами.
– Пора в гимназию! – произнесла неслышно появившаяся на пороге Матильда Францевна.
– А всё-таки не смей браниться, – погрозил Толя крошечным кулачком брату. – Ишь ты, Пятницей назвал… Какой!
– Это не брань, Толя, – поспешила я объяснить мальчику, – это такой дикий был…
– Дикий? Я не хочу быть диким! – снова заартачился мальчуган. – Не хочу, не хочу… Дикие – голые ходят и ничего не моют. Людское мясо едят.
– Нет, это был совсем особенный дикий, – пояснила я, – он не ел людей, он был верным другом одного матроса. Про него рассказ есть. Хороший рассказ. Я тебе почитаю его когда-нибудь. Мне его мама читала, и книжка у меня есть… А теперь до свидания. Будь умником. Мне в гимназию надо.
И, крепко поцеловав мальчика, я поспешила за Матильдой Францевной в прихожую одеваться.
Там к нам присоединилась Жюли. Она была какая-то растерянная сегодня и избегала встречаться со мною глазами, точно ей было стыдно чего-то.
Глава XIII
Яшку травят. – Изменница. – Графиня Симолинь
Шум, крик, визг и суматоха царили в классе у младших. Классной дамы не было, и девочки, предоставленные сами себе, подняли возню.
Чёрненькая Ивина вбежала на кафедру и, стуча по столу линейкой, кричала во весь голос:
– Так помните: травить Яшку сегодня же!
– Травить! Травить! – эхом отозвались сразу несколько голосов.
– Что вы, мадамочки! Разве это можно? – робко прозвучали голоса трёх-четырёх учениц, считавшихся самыми прилежными и благонравными из всего класса.
– Ну уж вы, тихони, молчите! – напустилась на них рыженькая Рош. – Не смейте идти против класса! Это гадость! Слышите ли, все должны дружно действовать и травить Яшку, все до одной. А кто не станет делать этого, пускай убирается от нас. Да!
Глаза Толстушки, как звали Женю Рош её подруги, ярко разгорелись, щёки пылали.
Тихони как-то разом смолкли и присмирели.
Одна из них, Тиночка Прижинцова, высокая, бледная девочка, первая ученица младшего класса, неторопливо поднялась со своего места и сказала, обращаясь к Рош:
– Ты напрасно горячишься, Толстушка, раз всем классом решено травить Яшку, мы не можем отстать от класса. Только надо придумать, чем его травить…
– О, я уже выдумала! – торжествующе произнесла хорошенькая Ивина. – Сегодня нам задана басня «Демьянова уха»… Да?
– Да, да! – отвечал ей весь класс хором.
