* * *
Старый мир еще не умер окончательно. Еще работали многие рекламные баннеры, навязывая людям дорогие покупки и предметы роскоши, без которых они якобы не могли жить. Никто еще не знал, что делать со всем этим. Некоторые радикалы говорили, что надо ограничить, другие – что полностью запретить.
Еще передатчики заполняли эфир довоенными роликами, призывающими купить машины премиум-класса, которые производители перестали поставлять сюда еще в сентябре. Еще навязывали кредиты иностранные кредитные союзы… хоть это уже и было объявлено НарВластью незаконным. В Мексике после революции, которая получила эпитеты Вторая и Великая (чтобы выделять ее из многочисленного ряда других революций), деятельность банков была поставлена под строгий контроль. Все долги прошлого, которые люди набрали «в кризисный период», – прощены, а все базы данных по кредитам местных банков торжественно удалены, что вызвало дикий восторг у населения, которое знало про вековые традиции долгового пеонажа не меньше, чем африканские чернокожие – про рабство.
Сеть отелей «Pearl river» еще предлагала провести чудесный отпуск в Мексике всего за 999 глобо на прекрасных пляжах Ривьеры Майя. Еще на Лондонской, Нью-Йоркской и Пекинской биржах пересчитывались котировки акций компаний, чьи материальные активы располагались в секторе «ЦЮА» и были национализированы шестым по счету декретом правительства НарВласти, который объявлял об изъятии собственности в пользу казны у всех компаний, имевших отношение к деятелям Камарильи. А это были почти все крупнейшие корпорации. Их личная собственность была тоже конфискована. Право владения для нерезидентов было не аннулировано, но «приостановлено».
К югу, в Боливарианской Конфедерации, творилось то же самое и даже круче. Заводы, транспорт, здания, производственные линии компрадорских корпораций перешли, как было объявлено, во владение народа.
Хотя сам народ особых изменений в своей жизни пока не увидел, а собственность была пока под управлением каких-то людей с мутными биографиями. Но Рихтер думал, что всему свое время. По крайней мере, воду включили и электричество дали, и хотя бы половина заводов работали. Остальное придет с установлением мира.
Конечно, бывали и издержки. Кого-то несправедливо обидели, ославив на весь город как лакея компрадоров. Кого-то без вины задержали и подвергли допросу с пристрастием. У кого-то забрали лишнее, а то и последнее. Но горячих бойцов герильи, как он знал, держали в узде комиссары, заменяя мозги и совесть тем, у кого своих было недостаточно. Поэтому Максим не сомневался, что клеветнические рассказы перебежчиков из-за кордона о грабежах и погромах магазинов, а также пыточных камерах, надо делить на десять.
А если кто-то и грабил супермаркеты и лавки, то это были в основном жители ближайших улиц (и первыми из них – наверняка сами работники этих магазинов). Кто может их в этом обвинять? В стране… да и во всем секторе целый месяц творится один дьявол знает что. Цены росли как на брошенных в выгребную яму дрожжах, электричество включали на четыре часа в день. Водопровод с канализацией то и дело переставали работать – даже в дни тридцатиградусной жары, отключаясь вслед за зависимыми от электричества кондиционерами.
Хуже всего было тем, у кого не было автономных генераторов.
Сеть тоже пропала. Сеть, с которой рождались и умирали уже два или даже три десятилетия. Конечно, когда надвигается голод и дизентерия – людям не до вирок и не до порно, но трудно жить без стабильной связи в большой стране с неровным рельефом.
Вначале все подумали, что дело в поврежденных в ходе боев, либо сломанных проклятыми корпоративными саботажниками ретрансляторах. Но вскоре НарВласть распространила коммюнике, в котором объясняла, что это начал действовать включенный Мировым советом, вернее его спецслужбами, Фаервол, который отрезал мятежный сектор от остального мира.
Директорат компании «Pyramid Products», которая была и коммуникационным монополистом в регионе, тоже приложил к этому руку. А еще через несколько дней запустили глушилки (кто именно – были разные мнения), которые оставили восставшие страны без связи. Только старые армейские коротковолновые передатчики могли пробиться через плотные помехи.
Об этом Максиму рассказал Иван Комаров из Технической службы.
Сеть отключили через день после того, как в Швейцарии упал космический корабль. После события, которое во всем мире назвали просто Обвалом. Когда рухнула мировая валюта, посыпались биржи, и правительство в Женеве ввело – опережая или догоняя повстанцев и сепаратистов – строгое экономическое регулирование во всех секторах мира. И формально «независимые» страны сразу кинулись это выполнять. Заодно был включен пакет антикризисных силовых мер, дававших Корпусу мира полномочия, которых не было у него никогда. Что само по себе затмило в новостях даже взрыв лунного «грузовика» рядом с популярным горным курортом.
Впрочем, сейчас туристов уже не осталось, хотя сезон был в разгаре. Обычно на День Мертвых приезжало много европейских, североамериканских и даже японских туристов, а также выходцев из стран центральной Евразии, которые наводняли Канкун пестрой разноязыкой толпой.
Но в этом году тут, как и по всей Мексике, по всей Центральной Америке и на большей части Южной, кроме Чили и Панамы, – был свой, совсем другой «День мертвых». И туристам на него смотреть вряд ли хотелось.
Туристический бизнес начал умирать еще раньше, до революции, до указа Мирового совета, до эмбарго и до блокады. Он корчился в конвульсиях с началом первых столкновений, взрывов и перестрелок, потому что мало кто хочет за свои деньги получить осколок в живот или пулю в голову. А к концу октября, когда правительство сбежало, а восставшие неожиданно легко заняли всю территорию страны, кроме центра столицы и нескольких военных баз и портов, – он уже лежал в коме и не подавал признаков жизни. Любой бизнес умирает, когда приходит война, особенно индустрия развлечений. А эта война была вдвойне губительна для бизнеса, потому что была гражданской, хотя и трансграничной, охватившей целый континент и часть соседнего материка.
Никогда в мире со времен двадцатого века не было ничего подобного.
Максим посмотрел на белые здания отелей, куда он сейчас направлялся. С виду такие же чистые и лоснящиеся, как из буклета… Но внутри гламура поубавилось. Там поселились козы с курами в осушенных бассейнах, возникли перегородки из фанеры в спальнях номеров «люкс», а помойные ведра порой сливались прямо в лифтовые шахты. Старый персонал разбежался, забрав все, что можно было забрать и испортив все системы, которые можно было сломать. Чтобы свалить этот вандализм на новых жильцов. Видимо, они следовали указаниям владельцев. В агитационных листках писали именно так.
Поэтому пришлось назначить комендантов и дежурных по этажам. Чтобы никто не вымещал народный гнев на туалетах и осветительных приборах. Роботов-уборщиков, ломать которых для многих стало просто спортом, сменили люди. Ведь беженцы были не только из промышленных и относительно зажиточных штатов Юкатан и Кампече, но и из Чьяпаса, который в связи с кризисом нефтяной отрасли бедствовал. Он не имел с Кинтана-Роо общей границы, но люди – в основном бедняки – успели перебраться, пока еще ходили поезда и не было блокпостов. Успели, надеясь, что тут, в туристическом краю, сытно и уютно. И даже из соседнего Белиза и Гватемалы ехали крестьяне на грузовиках и легковушках, рискуя получить пулю на границе или в джунглях.
На самом деле рая тут не было в помине. В Канкуне беженцев было уже почти столько же, сколько жителей. Продукты заканчивались на складах. Из-за паралича органов правопорядка город был загажен, в общественных зданиях все было разбито и испорчено, а стены исписаны матерными словами – на испанском и английском, и даже ругательствами на индейских языках.
Конечно, в общих пабликах и рассылках – пока сеть работала, – а потом лишь с трибун и по радио много говорилось о всенародной победе и равенстве. Но те, кто раньше относились к обеспеченному классу, если не успели сбежать, то сидели, закрывшись на все замки и держа под рукой заряженное оружие (если его не успела по наводке соседей конфисковать la Milicia). Даже роботов по отдельному постановлению у них забрали, а заборы и другие системы защиты обесточили. Они боялись высунуть нос на улицы даже днем, а каждая ночь для них превращалась в выживание в диком лесу. Иногда их находили по утрам с перерезанным горлом или дырой во лбу.
«Опять los bandidos», – пожимали плечами новые местные жители – из тех, кто самовольно поселился в пустующих соседних виллах.
Максим считал, что это неправильно и даже чудовищно. Одно дело функционеры прежнего режима и близкие им финансовые тузы. Но бывают же – наверное – и такие богатые люди, которые self-made men и честным трудом всего достигли. Он не был уверен, но подозревал, что встречаются и такие.
Но, в общем-то, ему был понятен гнев безработных и бездомных против сытых вчерашних хозяев. А дружинники и Народная милиция просто не справлялись. Надо было зачистить освобожденные территории от скрытых врагов, поймать всех подлых корпоративных шпионов, которые еще прятались по углам. Даже хорошо стало, когда отключили сеть для массового пользования.
Одновременно с сетью AR/VR (A-реальность плюс V-реальность) накрылось разом все, что входило в пакет по умолчанию: нейрочат, окулярный ввод, геопозиционирование, подсказки из Ультрапедии и многое другое. Даже старый ламповый Интернет, если о нем кто-то еще помнил, стал почти недоступен.
И правильно! А то некоторые привыкли стримить каждый шаг. Субкультура информатиков этим особенно баловалась. В мирное время это нормально, но на войне…
В своих рядах такое еще как-то можно обуздать, этим занимался особый отдел. Но как помешать гражданским выкладывать каждый шаг и каждый квадратный метр с привязкой к координатам? А по этим координатам очень удобно будет стрелять спутникам.
Так что может и хорошо, что сеть на время отключили, подумал Максим. Или заглушили. Хотя еще недавно это было бы равнозначно тому, как если бы отключили атмосферу. Но ничего, выжили, нашли себе другой досуг, даже стали книги читать. Рихтер своими глазами видел. Правда, больше уровня комиксов.
А еще в сети раньше постоянно играли в игру «Разоблачи шпиона». Местные расставляли столько маркеров на домах, где якобы скрывались диверсанты, что приходилось сбиваться с ног, проверяя, так ли это. И в основном оказывалось, что человеко-часы защитников революции потрачены впустую.
Много было доносов на «горизонтальный коллаборационизм» – то есть на половые связи с paramilitares, которых повстанцы ненавидели даже сильнее, чем бывших чиновников. Чьих любовниц тоже, впрочем, ловили и выставляли на позор. Народные линчеватели поступали с такими просто – обривали наголо, а потом обливали синтетическим клеем или другим адгезивным веществом, которое легко синтезировать в домашней лаборатории-принтере. Потом обсыпали стружками, блестками, пенопластовой крошкой или какой-то еще полимерной сыпучей дрянью, которая синтезировалась там же. Все это склеивалось в одну трудно отмываемую массу, надолго уродующую лицо. А сверху иногда еще обливали стойким красителем вроде «зеленки», C
H
N
O
S, которая за пределами СНГ не использовалась в медицине, но, видимо, кто-то из интербригадовцев раскопал рецепт. И гоняли несчастную по дорогам или выставляли напоказ, привязав к фонарному столбу или дорожному знаку.
Такие доносы их командир Сильвио всегда оставлял без внимания, как, впрочем, и жалобы на линчевателей.
Революционные власти в расправах не участвовали, но и бороться с ними не имели сил, а может, желания. Творилось это обычно в глухомани, а не в крупных городах. Сам Рихтер всего пару раз видел такие «казни». Конечно, дикость, человек может и отравиться, и задохнуться. В одном случае его отделение разогнало выстрелами в воздух небольшую толпу, собравшуюся вокруг привязанной к офисному креслу девушки, одетой явно в дорогие дизайнерские шмотки, чье лицо было уже не только раскрашено, но и располосовано ногтями. Ее катили по тротуару, выкрикивая отборную брань и останавливаясь на перекрестках, чтобы встряхнуть так, что у нее клацали зубы, и нанести очередной удар или порез. Особенно усердствовали женщины, с перекошенными, как у фурий, лицами.
Рихтер даже не стал разбираться, что она сделала или с кем путалась. Самых активных мучителей, не разбирая пола и возраста, вырубил шокером, связал стяжками (которые широко использовались вместо дефицитных наручников) и сдал патрулю, а утром не поленился проследить, чтобы их, включая четырнадцатилетних подростков, на неделю отправили на исправительные работы по разборке завалов сгоревших в ходе боя складов с пиротехникой. Там брали любых. Он терпеть не мог, когда люди теряли человеческий облик. Даже если был какой-то повод. Это нужно пресекать прежде всего самому революционному движению, ведь такие изуверы в тылу дискредитировали труд тех, кто уже бился на фронте или завтра пойдет под пули.
Итак, по крайней мере для части беженцев в городе нашлось жилье и пища. Тут уж не до чистоплюйства, подумал Максим. Конечно, здесь не Сибирь и не Гренландия. Но под открытым небом никто ночевать не должен, когда где-то простаивают свободные просторные комнаты! И к черту «святость частной собственности». Человеческая жизнь и просто достоинство в разы более святы.
Для остальных поставили палатки. Сезон дождей закончился, но осень в этом году выдалась ветреная и прохладная. Даже и не скажешь, что до экватора рукой подать. А два тропических шторма подряд, обрушившихся на побережье, нанесли жилому фонду больше вреда, чем все боевые действия сентября-октября.
В Союзе Освобождения Земли, да и в самой его боевитой части – «Авангарде» – было много фракций – от ультралевых до умеренных реформистов. В общем-то, как и раньше во всех революциях. Но тут, в Мексике, они пока уживались вместе, воюя против общего врага. Макс по своим взглядам был где-то посередине. Не был сторонником тотальных экспроприаций, как его товарищи Ян Виссер и Гаврила Бурков – разные в остальном, в этом пункте они сходились. Максим считал, что преобразования должны происходить постепенно и желательно мирно. Но против активных врагов, думал он, можно и нужно применять насилие.
И он был рад, когда эти бюрократы из Центрального комитета перестали миндальничать с отельерами – и все крупные гостиницы города, где было больше пятидесяти спальных мест, национализировали одним росчерком пера. Вроде бы с выкупом, но «как-нибудь потом и только в песо, а не в глобо». И теперь в них разместили вчерашних бездомных и сельских бедняков. В дорогих номерах квартировали дети пеонов и поденных рабочих. И беженцев – тех, кто лишился крова в ходе войны, которую так называемый Корпус мира уже третий месяц вел против народов Южной и Центральной Америки.
Войны, которую для остального населения планеты стыдливо называли сначала операцией по поддержанию гражданского мира, а потом контртеррористической операцией. Хотя в этих странах почти все сходились на том, что настоящие террористы были в компаниях вроде «Pyramid Products», в подконтрольных ей формированиях типа «матадоров», в полицейских спецотрядах и особенно – в Корпусе мира, который, казалось, ненавидели тут даже младенцы, едва научившиеся ходить и говорить.
В Мексике Корпус пока не видели, но ждали прямо-таки с «распростертыми объятиями».
В сфере розничной торговли товарищи из ЦК тоже приступили к масштабным делам. Сначала была конфискована собственность – товары, оборудование и здания – четырех крупнейших торговых сетей континента. «За соучастие их главных собственников в ограблении народа». Через два дня их объединили и превратили в Национальную службу распределения товаров – SND, el Servicio Nacional de distribuciоn, в которой население отоваривалось по карточкам (где-то электронным, а где-то и бумажным) необходимым для выживания минимумом продуктов.
«Давно пора, – радовался Гаврила. – Только мало. Вот бы объявили экспроприацию личного имущества всех богатых упырей! Не юридических лиц и подставных контор, а их самих и их братьев, любовниц, родителей, дядьев, сватов и кумовев! Как бы все аплодировали! И не только жители гетто».
Да, конфискации были. Но почему-то собственность отобрали только у нескольких министров и магнатов. Причем, непонятно, по какому принципу их выбрали. А остальных не тронули, а когда спохватились, те уже благополучно уплыли и улетели из страны. Позже оказалось, что вместе с ними «уплыли» и их финансовые активы. В государственных банках и фондах словно образовалась черная дыра, куда втянулись все нематериальные резервы. Это то, что творилось на верхних этажах пирамиды, которые теперь вроде бы должны были считаться нижними.
Но внизу, в настоящем низу, тоже было неспокойно. Базовые товары теперь продавались в национализированных магазинах по сниженным – «народным» – ценам. Народ валил валом, в очередях дрались и падали в обморок от духоты – пришлось приставить патрули из дружинников la Milicia. Пару раз у толпы срывало клапан, и начинались грабежи и погромы. Макс знал, что продажные либеральные шелкоперы использовали эти кадры, чтобы очернять народную власть в глазах остального мира. Картины давок, пустых полок и разгромленных продуктовых отделов супермаркетов заполнили все мировые масс-медиа и публичные сети.
«Конечно, – думал Максим, – при свободном рынке этих людей просто предоставили бы самим себе. Выживайте, как хотите! Вымирайте с голоду на улице. Зато никаких очередей и коммуналок».
Но остальные торговые сети продолжали функционировать – те, которые сумели получить у НарВласти разрешение. «Доказать», что их капитал – национальный, а не безродный глобалистский. И им оставили всё. Только обязали отдавать небольшой фиксированный процент товаров по карточкам, с обещанием потом оплатить из бюджета. Банки были национализированы днем раньше, но тоже далеко не все, а те, которые объявили компрадорскими.
