Опять чмоканье. Лица у всех были мрачны. Начали уходить. Лакей накинул на молодых шубы.
– Александр! Беги вперед и кричи карету Замесова! Да погромче! – скомандовал молодой. – Каков лакей-то? – кивнул он ему вслед. – Один лик чего стоит! Изволили вы ему дать, папашенька, хоть рубль серебра на чай?
– Не видел надобности, зятюшка.
– А я видел надобность всю вашу свору по зелененькой оделять? Вот и здесь сквалыжничество.
– Николя!
– Алон, Настаси! Прощенья просим, папашенька и мамашенька.
Молодые начали спускаться с лестницы.
II. Во время медового месяца
Молодые супруги Замесовы только что отобедали у себя дома. Молодой супруг Николай Ларионович подошел к своей жене и сказал:
– Мерси вас за хлеб, за соль, Настенька. А теперь взаместо четвертого блюда дозвольте вам безешку влепить в уста сахарные, и будет это как бы бламанжей.
– Целуйте… Я вам никогда в этих смыслах препятствовать не могу, – отвечала молодая супруга.
– Не тот вкус-с… Мне желательно так, чтобы вы сами сдействовали. – Супруг подсел к супруге. – Извольте бархатной ручкой взять меня за шею, притянуть к себе на грудь и самым чувствительным манером прямо в губы… значит.
Супруга исполнила.
– Нет, не тот коленкор-с! – воскликнул супруг. – Не умеете надлежащим манером. А вы потрафьте мне так, как французинки трафить умеют.
– Откуда же вы знаете, как французинки целуются? – удивленно спросила мужа жена.
– Я-то-с? Ах ты господи! Да нешто?.. Что с вами, Настенька? – переменил тон муж. – Позвольте… Зачем же вы глазами-то заморгали? Слезиться тут нечего. Я от приятелев слышал, как французинки целуются. Сеню Грамотова знаете? Так вот он одну французинку около себя на хлебах держал и мне про ейные поцелуи рассказывал. Вот и все. Да и французинка-то у него не настоящая была, а из немецких повивальных бабок, так, может быть, он и врал даже. Ну полноте, Настенька… Позвольте вас пощекотать. Авось через это самое у вас и солнце красное на физиономии взойдет. В каком месте вы всего больше щекотки боитесь? Ну, я под шейку… Вот так.
Жена улыбнулась.
– Ах, какие коварства, надо полагать, вы до свадьбы выделывали! – сказала она.
– Вольный казак был-с, оттого… – отвечал муж. – А уж теперь вы будьте без опаски. Коли у нас такая краля у себя дома, зачем мы по чужим нациям мотаться будем! А что насчет поцелуев самых пронзительных, то я научу вас, как надо потрафлять. Во-первых, обнимайте крепче за шею… Ну-с? Что же вы! Я командую, а вы отвертываетесь.
– Мне стыдно, Николай Ларивоныч… – зарделась молодая жена.
– Ничего, ничего… В супружеском счастии стыда не полагается. Обхватывайте руками на манер кренделя…
– Извольте.
– Вот так… Чудесно… Теперь извольте к себе на грудь притягивать. Ты ведь у меня понятливая, а только брыкаться любишь. С твоей понятливостью я тебя живо на французский манер выучу! Ну, тяни!
– Да ведь уж я притянула, Николай Ларивоныч.
– Тяни крепче! Поддавай пару-то! Жми…
– Крепче уж и сил не хватает, Николай Ларивоныч… Ведь вы грузные.
– Первое дело ты то себе на нос заруби, что во время любовных поцелуев не модель говорить «вы» и «Николай Ларивоныч». Ни одна французинка этого не скажет. «Ты» и «Николя» – вот как при любовной аллегории следует. Теперь целуй. Сама целуй… Чего ты стыдишься-то, дура! Ведь уж две недели как свадьбу сыграли. Пора привыкнуть. Две недели в браке живем, да две недели женихом я к тебе бегал. Итого месяц. За месяц-то сколько воды утекло… Ну, скажи французское любовное слово и потом целуй попронзительнее.
– Же ву зем, Николя…
Раздался звонкий поцелуй…
– Не так, совсем не так!.. – воскликнул молодой. – Вот как французинки делают. А ты словно горшок об горшок… Да поцелуешь, а потом за щеку укуси. Эх, бывало, на этот счет Сюзета!..
Жена толкнула мужа в грудь.
– Подите от меня прочь, коли так… – сказала она.
– Что опять за антресоль такой? В чем дело? – выпучил на нее глаза муж.
– Не хочу я с вами и разговаривать!
– В каких смыслах? Что я такое особенное сделал? Сижу на стуле, как овца…
– Как же вы вдруг такие слова… «Эх, бывало, Сюзета»… Какая это такая Сюзета? Значит, вы с Сюзетой любовь водили…
– Ах, Настенька, Настенька! Сколь ты при своей красоте распречудесной глупа есть. Да Сюзета эта уж год как померши. Выпила лишнее, поехала на тройке, застудилась и Богу душу отдала. Человек промахнулся и лишнее слово сказал, а вы через это самое вампира ревностного супротив меня пущаете. Быль молодцу не укор, Настенька. Вы разочтите только то, что в те поры я холостым бегал. А теперь женился на эдакой амурной девице, которую можно приучить французским манером чувства свои распространять, так по мне хоть все французинки сдохни – так и то плевое дело.
Муж встал и прошелся по комнате. Жена сидела отвернувшись.
– Полно вам козыриться-то! Скажите лучше какое-ни будь французское слово почувствительнее да попронзительнее. Вас в гимназии не обучали тем куплетам французским, что Луиза Филиппо в «Демидроне» поет? – спросил он.
– В гимназиях таким мерзостям не обучают, – огрызнулась она.
– Отчего же мерзостям? Куплеты гладкие. Ну, скажите мне такие куплеты, каким вас обучали. Мне ведь все равно. Я французской словесности не понимаю. А мне что дорого? Мне дорого, чтоб вот при вашей ласке и французские слова… – рассказывал супруг и прилег на диван. – Настюша! Пожалуйте сюда… Сядьте около меня. Я буду после обеда засыпать, а вы мне французские стихи пущайте.
– Я все французские стихи давно уже перезабыла.
– Возьмите книжку и читайте по книжке. Ведь французские книжки у вас после науки остались.
– Вот еще, стану я у себя всякую дрянь держать! Все сожгла, как меня папенька с маменькой из гимназии взяли.
– Ну, так, без книжки присядьте… Взбейте мне прическу на голове и скажите на французский манер: «Ва, полисон!»
– И этого не желаю.
– Ну женушка! А ежели мы, как супруг, командуем вам в этих смыслах?
– Я не солдат, а вы не офицер.
– Ловко! В таком разе пустите хоть издали ласковое французское слово. Ну что вам стоит сказать: «Ва, полисон»!
– А вот не хочу Сюзетины слова повторять.
