На другое утро, когда я, совсем уже оправившись от моего невольного купания, как ни в чем не бывало бегала по саду, ко мне подошел Коля.
– Ты меня выставила вчера лгуном, – проговорил он серьезно, исподлобья глянув мне в глаза.
– Зато Анютка спасена, – рассмеялась я весело.
– Не только спасена, но еще и успела сделать мне гадость…
– А что такое? – спросила я встревоженно.
– Она побежала к моему дяде и пожаловалась на меня, что я ее хотел толкнуть в воду, и дядя наказал меня.
– Как? – вся замирая от ужаса, прерывающимся голосом спросила я.
Коля молчал.
– Как? – уже настойчиво повторила я, и в моем голосе зазвучали властные нотки. Я всегда так говорила с моими «рыцарями».
Коля продолжал молчать.
Тогда я быстро взглянула на него. Он был очень бледен. Только на левой щеке краснел предательский румянец… Я тихо ахнула и прижалась своей щекой к этой щеке. Больше я ничего не хотела знать, ничего!..
Глава III. Таинственная тетя. – Праздник у Весмандов. – Муки совести. – Злополучная пляска и Нелли Ронова
Пятнадцатого июля, в день рождения Вовы, был назначен большой праздник в белом доме, где жили семейства офицеров соседнего батальона с их командиром. Я не сомневалась, что буду приглашена, и тщательно готовилась к этому дню. Я знала, что стрелки и их жены, а особенно сам генерал Весманд – командир соседней с нами воинской части – и его жена очень любили маленькую, немного взбалмошную, но совсем не злую принцессу. А об их сыне Вове и говорить нечего! Мы отлично понимали друг друга и дня не могли прожить, чтобы не играть вместе и… не поссориться друг с другом.
Наконец, так страстно ожидаемый мной день наступил. Тотчас после завтрака тетя позвала меня одеваться. Белое, в кружевных воланах и прошивках платье с голубым поясом цвета весеннего неба было чудесно. Русые кудри принцессы тщательно причесаны, и к ним приколот голубой бант в виде кокарды. Шелковые чулки нежного голубого цвета, такие же туфельки на ногах и… я бегу показываться Солнышку. Он сидит в кабинете у стола, в тужурке, и что-то пишет. Я в ужасе.
– Ах, ты еще не готов, Солнышко! Но как это можно? Ведь мы опоздаем! – говорю я в глубоком отчаянии.
– Успокойся, деточка. Ты поспеешь с тетей вовремя, – отвечает он, лаская меня. – А я позднее приду.
– Позднее!.. Ну-у…
И лицо мое вытягивается. Я так люблю ходить в гости с моим дорогим, ненаглядным папочкой. И вот…
Но предстоящий праздник так увлекает меня, что я скоро забываю свое маленькое разочарование.
Я целую Солнышко и вприпрыжку бегу к дверям.
– Лидюша! – останавливает меня голос отца, когда я уже у порога. – Поди-ка сюда на минутку.
Что-то не обыденное слышится мне в нотах его голоса, и вот я уже вновь стою перед ним.
– Видишь ли, девочка, – говорит папа, и глаза его смотрят куда-то мимо, на мою голову, где в русых кудрях виднеется голубенький бантик-кокарда, – сегодня к генеральше Весманд со мной приедет одна твоя тетя: моя кузина Ронова… тетя Нелли… Будь любезна с ней… Постарайся, чтобы она тебя полюбила…
– Зачем? – удивляюсь я.
Папа теперь уже смотрит не на голубенькую кокарду, а прямо на меня.
– Тетя Нелли, как ты сама убедишься, очень хорошая, доб рая девушка… Ее нельзя не любить, – говорит он с каким-то особенным выражением.
«Хорошая, добрая девушка», – эхом повторяется в моем мозгу. И ради нее Солнышко не идет вместе со мной и Лизой на праздник, а придет позднее… Да! Очень хорошо!
И я уже ненавижу эту «хорошую, добрую девушку». Ненавижу всей душой.
Я не знаю, что ответить папе, и в волнении тереблю конец голубого пояса, и рада, бесконечно рада, когда тетя Оля зовет меня, и я могу чмокнуть, наконец, отца и убежать…
* * *
– О-о, какая замечательная девчурка! Лидочка, как же вы выросли за это время! Ай да девочка! Прелесть, что такое! Картинка!
– Господа, Лидочка Воронская – моя невеста!
Я быстро вскидываю глаза на шумного, веселого, коренастого человека в мундире стрелка, с широким лицом и огромной бородавкой на левой щеке. Это Хорченко – сослуживец отца. Тут же сидят еще несколько офицеров. Я знаю из них только румяного здоровяка Ранского с огромными усами и бледного, чахоточного, но все же красивого Гиллерта, который дивно играет на рояле.
Сама генеральша – маленькая, полненькая женщина с белыми, как сахар, крошечными, почти детскими ручонками – спешит к нам навстречу. Она целуется с тетей Лизой, улыбается и кивает мне, представляет нас всем этим нарядным дамам и щебечет при этом, как канареечка.
– Чудесный ребенок! – говорит она тихонько тете, бросая в мою сторону ласковый взгляд. – И совсем, совсем большая! – тотчас же прибавляет она.
– И какая хорошенькая! – вторят ей батальонные дамы.
Из них я знаю только одну – Марию Александровну Рагодскую, с дочерью которой, восьмилетней черноглазой серьезной Наташей, мне доводилось играть.
Я чувствую себя очень неловко под их перекрестными взглядами, смутно сознавая, что не заслужила всех этих восторженных похвал и что они адресованы скорее тете Лизе, чем мне: они предназначены для того, чтобы сделать приятное моей воспитательнице. И потому я очень рада, когда на пороге появляется Вова, красный, возбужденный и радостный, как и подобает имениннику, и, схватив меня за руку, тащит в сад.
В саду было шумно и весело. Два кадета, какой-то незнакомый гимназист, потом высокий, худой, как жердь, юнкер кавалерийского училища, Лили, Наташа Рагодская и какие-то еще две девочки, очень пышно и нарядно одетые, играли в крокет[9 - Кроке?т – спортивная игра, участники которой при помощи специального молотка на длинной ручке проводят шары через воротца.]. И все говорят по-французски! Я ненавижу французский язык, потому что очень плохо его знаю и потому что нахожу лишним объясняться на чужом языке, когда у нас есть свой собственный, природный, русский.
Вова, со светской любезностью хозяина дома, живо представляет меня всем гостям. Нарядные девочки чинно приседают, кавалерийский юнкер небрежно щелкает шпорами, процедив сквозь зубы:
– Bonjour, mademoiselle![10 - Здравствуйте, мадемуазель! (франц.)]
Наташа Рагодская важно подходит ко мне, становится на цыпочки и протягивает губы для поцелуя. Два кадета и гимназист угрюмо кланяются, щелкнув каблуками, – за неимением шпор, – а Лили встречает меня громким восклицанием:
– Ага! Очаровательная принцесса! Как поживают твои «рыцари»?
И тотчас же, окинув всю мою фигуру критическим взглядом, говорит:
– Ах, какая ты нарядная! Только к чему ты так нарядилась? В этом праздничном платье и атласных туфельках будет неудобно играть в саду.
Сама Лили одета очень скромно. На ней что-то вроде английской фуфайки, какую носят спортсмены, и белая матроска. На ногах – желтые сандалии и такие короткие чулки, что ноги девочки кажутся совсем голыми.
Лили теперь четырнадцать лет, и она ужасно ломается, корча из себя взрослую.
Мне досадно, что она смеется над моим нарядным платьем, которым все, по моему мнению, должны восхищаться.
– Лучше быть одетой как я, чем ходить с голыми ногами! – отвечаю я заносчиво.
Лили заливается громким смехом:
