– А кто спорит? Сейчас в комендатуру?
– Ну да, папиру тебе славную выпишем, чтобы не цеплялись, попереводишь мне, а к вечерку к своему связному отправишься. С ночёвкой, небось?
– С чего такие мысли?
– Как будто ты так сорвался бы мужика спасать, да всю дорогу, как на иголках, дёргался.
– Ну да, угадал.
– Не гадал я, так всё видно.
– Лады, замнём для ясности – ушей кругом много.
Полоцк городок невеликий, даже наша не слишком резвая коняга дотащилась до комендатуры за четверть часа. Здесь тоже стоял парный пост, но, кроме немцев, рядом ошивался местный безоружный холуй, почему-то в польской форме и конфедератке. Переговоры прошли в том же ключе, правда, без взятки, но с демонстрацией знаний языка, что вызвало гримасы немцев и победный взгляд холуя. Я на его месте не особенно радовался – язык он знал препогано, и не били его только потому, что указать на неточности его перевода было некому – потому этот умник и нёс всякую околесицу, попадая пальцем в небо в половине случаев. Я, естественно, влезать не стал, оно мне надо?
Наконец нас пропустили в хозяйственный отдел. Тот находился на первом этаже левого крыла и отдельно не охранялся. При входе же в правое крыло и на лестнице стояло ещё по часовому. Или орднунг, или боятся. Чиновник, принявший нас, был немолод и русский знал прилично. Своеобразное произнесение шипящих выдавало в нём подданного Царства Польского, получившего образование ещё при царе, но либо многое крепко подзабывшего, либо не считавшего в предыдущие годы, что память о бывшем общем государстве ещё для чего-то нужна. Что интересно, с Кузьмой он вёл себя как хозяин, сам будучи обычным рабом. Интересно, догадывается ли он об этом, упиваясь своим положением? Кузьма гнул, что еды у него нет, поставлять нечего, рабочей силы выделить не может… В общем, не шёл на уступки ни по одному вопросу, каждый раз требуя с поляка документ, что германская армия готова отказаться от попытки получить что-либо в следующем году, если сейчас потребует хоть центнер картофеля или одного человека.
– Нет, вы мне бумагу напишите! Мол, забирая сейчас семенной материал, рейх готов отказаться от будущего урожая, а также понимает, что голодные люди уйдут в лес и будут грабить и бандитствовать. Пишите, что бандитствовать разрешаете. Этих бандитов в лесу и так развелось…
За спиной скрипнула открывающаяся дверь. Вот же ж, твою же… Считал, понимаешь, вероятность встретить знакомого – получай цельных две знакомых физиономии, Борового и Фефера. Вновь прибывшие тоже сначала слегка подрастерялись. Не растерялся Говоров.
– Вон племяша моего, Костю, с месяц назад так избили – три недели пластом пролежал, думали, уж всё. А из-за чего – картоплю отнять пытались, а он полез. И что? Да ничего. Его отметелили прикладами, а картопли два воза в лес утащили. И лошадей, и телеги – всё с концами.
– Вам для поимки бандитов германским командованием оружие выдано.
– Ага, и винтарь тоже унесли.
– Он должен был задержать их и сдать в комендатуру.
– Тю, один с винтарём против двадцати рыл с пулемётами? Ну, господин хороший, ты и сказанул. Если бы он за оружие схватился, просто убили бы.
– На позапрошлой неделе бургомистр Балагуша арестовал трёх бандитов.
– Ага, слыхали, только вот оружия при них не было, обычные беглые из лагеря. И где теперь тот Балагуша? На осине висит!
– Как, кто посмел?
– Вас они забыли спросить, господин хороший, те, кто его подвесили. Фефер, ты на осину хочешь?
– Не, мне и на этом свете неплохо, – Герман с Григорием, похоже, уже оклемались и решили вступить в полемику, давя на поляка. Верно, по тому же вопросу приехали – как немчуру послать и самим крайними не оказаться.
– Костя, ты как, отошёл? – сделал участливое лицо Боровой.
А это мысль, надо воспользоваться.
– Чуть не отошёл, Гриша, но выкарабкался. Боюсь только, с почками беда – ссу кровью. Мне бы бумагу какую, чтобы в больничку, – это уже обращаясь к поляку.
Кузьма мигом понял мой манёвр, хотя раньше мы такой поворот и не обсуждали.
– Да, господин Вуйцик, пострадал человек за рейх, кто ему поможет?
– А я тут при чём?
– Ну, уж нет, ясновельможный пан, если вы не будете помогать тем, кто борется за победу германского оружия, то кто будет? Я ведь к господам немцам пойду – скажу, что пан Вуйцик не хочет помогать, а значит, что?
– Ладно, ладно. Только медициной я не заведую. Вот, – поляк написал несколько слов на осьмушке серого бумажного листа и сунул Кузьме. – Отнеси в шестой кабинет.
– На, Костя, слышал куда? Иди, а мы тут с паном ещё погуторим.
Ну, похоже, в три рыла они его заплюют.
Шестой кабинет оказался в охраняемом крыле. Пятиминутные переговоры с охранником закончились вызовом разводящего, или кого-то подобного, после чего недовольный унтер-фельдфебель провёл меня в пресловутую палату номер шесть. Сидящий там занитетсфельдфебель только глянул на мою бумажку и выдал другую ксиву – как я понял, обычный пропуск в госпиталь, после чего меня выставили из здания.
Дорогу до госпиталя хоть и знал, но спросить пару раз язык не отвалится. Часовой у входа в здание госпиталя только глянул одним глазом на пропуск и забыл о моём существовании. В коридоре поймал первого же попавшегося санитара, оказавшегося немцем, а так как мне нужно было добраться именно до Ольги, то с этим парнем мне не удалось договориться, после чего тот спихнул меня на медсестру или санитарку.
– Что вам? – немолодая уже женщина имела загнанный вид и нездоровый цвет кожи, волосы, выбивающиеся из-под косынки, также не блистали здоровьем и чистотой.
– Мне бы доктора, лучше русского.
– На что жалуетесь? – женщина устало провела рукой по лбу, стирая бисеринки пота.
– Побили меня сильно, с тех пор болею.
– Господи, что болит-то: руки, ноги, голова?
– Писать мне больно, – сделал смущённый вид. – И кровь.
– Ясно, почки. Из русских врачей у нас только Ольга Геннадиевна, но она на операции. Раньше чем через час не освободится.
Сердце аж подпрыгнуло. Она! Жива!
– А где подождать можно?
– Только на улице, здесь не положено.
Пофиг, на улице, так на улице.
Ждать пришлось не час, а значительно больше. Сколько не скажу – часов нет. Наконец знакомая санитарка вышла на крыльцо и махнула мне рукой. Перед дверью осмотровой она ещё раз окинула меня взглядом, затем заглянула в кабинет.
– Ольга Геннадиевна, привела.
– Проси, – от знакомого голоса по спине пробежали мурашки. До этого момента ещё были сомнения, что увижу её живую и здоровую, теперь же окончательно рассеялись.
Ольга сидела у окна, вытянув далеко вперёд ноги, но как только я вошёл, тут же подобралась, но заметно было, что прошедшая операция неслабо вымотала её. Глянув на меня, она с явным трудом встала, подошла к столу и, тяжело опершись, наконец внимательно посмотрела на меня.
– Мочитесь с кровью? – видно, сестра ввела её уже в курс дела.
– Есть немного.
