Попутчики

Глава первая

2016 год

Москва, Лубянка, здание ФСБ

Сергей Велесов, писатель

За пять без малого десятков лет, прожитых на свете, мне нечасто приходилось слышать то, о чем можно было сказать: «не поверил своим ушам». Случалось всякое – то давний знакомец заявит нечто такое, чего от него никак не ждешь; то сообщат между делом новость, от которой волосы дыбом по всему телу. И лупаешь глазами, и мямлишь: «чего?» «а?»… или, в лучшем случае: «повторите, будьте любезны…»

Бывало, да; но чтоб на полном серьезе заподозрить себя, любимого, в слуховых галлюцинациях?

«…а может, и не только в слуховых…»

Я смотрел на Дрона так, будто он должен прямо сейчас растворится облачком серного пара. Или подернуться рябью и пропасть, и тогда вместо него появятся два здоровяка в белых халатах и с профессионально-доброжелательными улыбками на откормленных физиономиях.

Дрон усмехнулся.

– Ждешь, когда я превращусь в серого инопланетянина? Не дождешься.

Я непроизвольно помотал головой. Наваждение улетучилось. Ни санитаров, ни жукоглазых пришельцев.

– Скорее уж в кролика… в цилиндре, – буркнул я. Старый друг прочитал меня, как поздравительную открытку. Три десятка лет тесного общения – это вам не жук чихнул, даже без учета психологических фокусов, которым учат в их конторе. – Слушай, давай, признавайся, что по-дурацки пошутил, и наливай. А я, так и быть, не обижусь.

– Налить-то я тебе налью… – он потянулся к бутыли «Ноя», – Но ты с иллюзиями заканчивай, все всерьез, сам понимаешь…

Еще бы не понять! За все время, пока я знал Дрона, мне ни разу не пришлось бывать у него на работе. Выписывать пропуск на Лубянку только ради розыгрыша? Огрести «немножечко геморроя» от начальства можно и менее громоздким способом. Здешние кабинеты наверняка слушают, и приставленные к этому люди напрочь лишены чувства юмора. Во всяком случае – на службе.

Хотя, что я знаю о нынешних комитетчиках? Кроме вот этого самого Андрея Митина, старого друга со студенческих лет, я ни с кем из них вовсе не знаком. А вдруг это в ФСБ, так шутят?

Дрон положил передо мной лист бумаги официального вида. Я прочел первую строку и по спине пробежала струйка ледяного пота.

«Подписка о неразглашении служебной тайны» – о как! И дальше: «Я, фамилия, имя, отчество, ознакомлен… обязуюсь не разглашать… предупрежден… за разглашение сведений, составляющих…»

В строке «инструктаж провел» значилось «Митин А.В.». И не вписанная от руки, а вбитая в электронную форму. А ведь здесь любые документы в здешних компах сохраняются и систематически проверяются. А значит, версия с шуткой окончательно превращается в дым.

Но я все еще не сдавался: дрыгал лапками и шевелил вибриссами:

– Ну да, контора у вас серьезная. Гостайна, то-се, но с каких это пор я у вас служу? Может, я еще и не соглашусь?

– А ты не согласишься? – прищурился Дрон. – Вот так – возьмешь и не согласишься?

– Нет, конечно. А то ты сомневался…

– Тогда не ломайся, как гимназистка и подписывай. И вот, держи, изучишь. Завтра с утра поговорим подробнее.

И протянул мне пухлую папку. На сиреневом пластике красовалась надпись: «ЗАККУРАПИЯ».

Я ухмыльнулся. Не может без штучек…

– Что, прямо тут? Тогда выделяй диван с подушкой, а то я после бессонной ночи ничего не буду соображать…

– Перебьешься. Езжай домой, и спи хоть всю ночь. Но чтоб к девяти – как штык. Начальства у тебя нет, отпрашиваться не надо. И трудовую с военником захвати, будем оформлять тебя, как гражданского эксперта.

Я открыл «вместилище документов». На первом листе раскинул крылья двуглавый орел, под ним значилось: «Министерство обороны Российской Федерации». И ниже, крупно: «Проект К 18–54».

– Что, так и нести домой? А секретность? Подписка эта шутовская…

– А ты расскажи кому-нибудь о нашем разговоре, – плотоядно осклабился друг. – Увидишь, шутовская она, или нет!

– А что, можно. Документики имеются, журналисты кипятком писать будут!

– Ага, и клоуны из «Космопоиска» – как раз их профиль. Или нести прямиком в редакцию фантастики. Тут же подпишут договор, и даже аванс дадут.

– Ни хрена они не дадут, – буркнул я. – Жадные очень…

Скажу без ложной скромности – я широко известен в узких кругах как фантаст и поклонник альтернативно-исторического жанра и попаданства. Что не мешает время от времени публиковать в солидных журналах статьи по истории флота. Так что любой, кто заполучит эту папку и наведет справки о ее владельце, неизбежно сделает вывод: это ни что иное, как материал для фантастического романа.

А что же еще? Скачанные из Интернета документы; фотки военных кораблей; распечатки веток с военно-исторических форумов. Сделано солидно, ничего не скажешь!

А лиловый штамп со служебным номером на каждой страничке тоже для конспирации?

А почему бы и нет?

– «Папка» по-хонтийски, на обложке – твоя идея?

Дрон кивнул.

– А то! «Обитаемый остров», спасибо Бондарчуку, сейчас много кто читал. Вот и напустим лишний раз тумана, мало ли что…

– Если «мало ли что» – тогда зачем выносить это отсюда? В дезинформацию играетесь, конспираторы?

– Иди, работай, – отрезал Дрон. – Вот пропуск и разрешение на вынос. И пожалуйста, не вздумай опаздывать!

Я выразительно покосился на так и не откупоренную бутыль, но Дрон сделал вид, что не заметил – он уже уткнулся в другую папку, по виду, точную копию моей.

«Тоже мне, Рудольф Сикорски…»

На Дрона грех обижаться. Он, как и я сам, состоял в студенческой молодости в некоем весьма известном (опять же, в узких кругах) Клубе Любителей Фантастики. У нас тогда считалось хорошим тоном цитировать Стругацких и к месту и не к месту. Сколько лет прошло, а былые привычки нет-нет, да и напомнят о себе.

Особенно, если ситуация способствует…

Я вышел в коридор, аккуратно притворив дверь. Пальцы крепко прижимали к груди «заккурапию», но я все равно ощущал, как они противно дрожат.

А как не задрожать? Не каждый день вызывают в ФСБ; не каждый день старый друг, которого знаешь не первый десяток лет, ошеломляет известием: да, Министерство Обороны и ФСБ разрабатывают проект путешествий во времени. И – да, я приглашен в этот проект в качестве…

«… понять бы еще – в каком?»

Подтянутый, сержант проверил пропуск, паспорт, вгляделся в мою физиономию, придирчиво сверяя ее с фотографией. Я беспомощно улыбнулся и развел руками: что поделать, если в сорок пять я имел глупость запечатлеться на паспорт в бороде, а потом избавился от этого аксессуара?

Сержант пролистал «заккурапию», сверил номера на штампах с тем, что написан в документе. Помедлил, взял под козырек и нажал кнопку, открывая турникет.

Я стоял у самого края тротуара, спиной к высоченным дверям. Машины сплошным потоком огибали холм-клумбу, на которой когда- то возвышалась статуя Железного Феликса.

Мимо пронеслась стайка подростков. Один из них водил перед собой смартфоном, другие громко хихикали, тыча пальцами в бордовый гранит цоколя. Ловцы покемонов считают особой крутью сцапать анимешную тварюшку именно здесь.

Интересно, хоть один вспомнит, чем знаменит год 1854-й год от Рождества Христова?

Я проводил взглядом охотников на карманных монстриков и пошел к метро, на ходу листая папку. Дрон прав – даже одержимцы из «Космопоиска» не поверят, что Министерство Обороны строит машину времени и намерено перекроить историю. И привлекает к этому незаменимого эксперта, знатока альтернативной истории и попаданческой фантастики.

То есть меня.

А я сам поверил бы? Только честно? И сейчас верю?

«…ох, не похоже. А с другой стороны – куда денешься?»

Я раскрыл "заккурапию". Двуглавый коронованный орел на титульном листе. Казенный лиловый штамп на каждом из документов.

Что ж, добро пожаловать в «проект К 18–54». Для посвященных, к числу которых отныне принадлежу и я – «Крым, 1854-го года».

Тот самый Крым.

Тот самый год. «…может, я все еще сплю?»

1916-й год, февраль.

окрестности Зонгулдака

лейтенант Реймонд фон Эссен

На Черноморском флоте на свой манер переделали балтийскую песенку. Турецкий порт Зонгулдак, может, и не был нервным центром морского театра, каким стал Моонзунд в семнадцатом на Балтике, но на протяжении всей войны исправно приковывал к себе внимание. Требовалось препятствовать морским перевозкам для снабжения турецкой армии и флота, и прежде всего, прервать подвоз угля морским путем к Босфору из Зонгулдака, центра турецкой угледобычи. Оттуда же снабжался Константинополь, а, поскольку турецкие железные дороги пребывали в зачаточном состоянии, «черное золото» доставляли в столицу Османской империи морем.

Выполняя директиву ставки, Черноморский флот не раз обстреливал Зонгулдак. Боевые корабли перехватывали и топили транспорта и парусники, громили артогнем портовое оборудование. Но турки продолжали возить уголь: шахты, укрытые прибрежными возвышенностями от огня с моря, оказались недоступны калибрам русских линкоров, а что причалы порушены – так долго ли восстановить? Снаряды сносили краны и пандусы, но турки будто и не замечали – уголь в трюмы сыпали по старинке, из мешков. Бедолаг, готовых горбатиться за ячменную лепешку в день, хватало.

Первого февраля шестнадцатого года с эсминца, несшего службу по блокаде Зонгулдака, дали радио: «В порту замечен большой пароход под погрузкой». Командир дивизиона сгоряча вызвался прорваться в гавань и потопить угольщик ко всем чертям нравом миноносники отличались буйным и мало ценили свои головы. Начальство же на риск не решилось, тем более, что пароход оказался транспортом «Ирмингард», не раз удиравшим от русских кораблей.

Упускать хитрого турка не хотелось, и флотское командование дало старт давно задуманной операции. На этот раз по Зонгулдаку решили ударить с воздуха.

Через три дня, пятого февраля, «Поспешный» и «Громкий», форсируя обороты, понеслись к Зонгулдаку. Им предстояло отстучать кодом Морзе прогноз погоды для ожидающих в Севастополе кораблей.

Авиаматки «Алмаз,» «Александр I» и «Николай I» вышли в сопровождении целой эскадры: крейсер «Кагул», миноносцы «Заветный» и «Завидный» (угольные старички доцусимской постройки), и новенький линкор «Императрица Мария». Но главный удар предстояло нанести не ее двенадцатидюймовкам. В двадцати милях от Зонгулдака авиатранспорты выпустят гидропланы – и посмотрим, как запоют османы, которые, как полагали российские пилоты, видели такую технику только на картинках!

Лихие мичмана и лейтенанты ошибались. Когда летающие лодки одна за другой пробили низкую облачность и вышли на цель, их встретил зенитный огонь. Турецкие батареи крыли шрапнелью на предельных углах возвышения; уклоняясь от ватных комков, испятнавших небо над гаванью, пилоты вынуждены были набирать высоту. В «Ирмингард» угодила только одна бомба из трех с половиной сотен, но хватило и ее – пароход загорелся и сел на грунт прямо у причальной стенки. Рядом весело пылала парусная шхуна, занялись пожары и на берегу. Лейтенант Реймонд фон Эссен, командир авиаотряда «Александра I-го», на обратном пути даже запел – до того весело стало на душе после лихого дела. Концерта, правда не получилось – единственный слушатель, летнаб Кобылин, вряд ли разобрал что-то за тарахтеньем стосильного «Гном-Моносупап». Лейтенант слегка погрустил по этому поводу – петь он любил, хотя и был, по общему мнению, начисто лишен слуха, – и принялся сочинять рапорт:

«Доношу Вашему Высокоблагородію, что сего 24-го января получивъ Ваше приказаніе бомбардировать Зонгулдакъ, и если ѣсть тамъ за моломъ стоящій большой пароходъ, то и его. ВЪ 10 часовъ 27 минутъ я первымъ полетѣлъ на аппаратѣ № 37 на Зонгулдакъ, имѣя наблюдателя- моториста I статьи Кобылина, взявъ съ собой на аппаратъ двѣ пудовыя и двѣ десятифунтовыя бомбы. Подлетая къ Зонгулдаку, я увидѣлъ въ гавани за моломъ, стоящій носомъ къ выходу, большой однотрубный двухмачтовый пароходъ, который сильно дымилъ. Сдѣлавъ надъ городомъ и гаванью на высотѣ 900—1100 метровъ три круга, мой наблюдатель сбросилъ всѣ четыре бомбы. Первая, пудовая, сброшенная по пароходу разорвалась на молу, впереди носа. Вторая, десятифунтовая, упала за кормой парохода среди стоявшихъ лайбъ и произведя на одной изъ нихъ пожаръ. Третья, пудовая, сброшена по желѣзнодорожному узлу, попавъ въ большое бѣлое зданіе. Четвертая упала на берегъ за кормой парохода. На горкѣ около Килимли замѣчены рядъ бѣлыхъ дымковъ, по-видимому, стрѣляющей батареи…»

Летающая лодка с большими белыми цифрами «32», на носу, пристроилась к аппарату Эссена. Сидящий слева в кабине, наблюдатель, прапорщик князь Лобанов-Ростовский, сорвал шлем и помахал командиру отряда. Эссен в ответ качнул плоскостями. Прапорщик улыбался во все тридцать два зуба; набегающий поток воздуха трепал русую шевелюру. Экипаж «тридцать второй» сегодня герои дня – это их бомба разворотила палубу парохода возле дымовой трубы.

За «тридцать второй» к фон Эссену пристроились и остальные. С трех авиаматок для удара по Ззонгулдаку сгрузили на воду семнадцать летающих лодок М-5. Три не долетели, сели на воду из- за поломок, и теперь экипажи куковали, покачиваясь на мелкой черноморской зыби, в ожидании миноносцев. Сейчас за командирским гидропланом неровным строем пеленга шли тринадцать аппаратов. Задание выполнено, и выполнено блестяще домой!

2016 год.

Москва, Лубянка,

здание ФСБ.

Сергей Велесов, писатель.

Комната ничем не походила на Дронов кабинет. Там привычная контора, мебель советских времен, крепкая, скучная, способная вызвать ностальгию у представителя моего поколения. Здесь же – просторный, низкий зальчик без окон, освещенный скрытыми в стенах светодиодными лампами; на прозрачных, из закаленного декоративного стекла, столешницах соки, «черноголовский» тархун, блокноты в коже с символикой МО и ФСБ. Одна стена целиком занята плазменной панелью.

Погоны носят двое – коренастый, краснолицый генерал- лейтенант с авиационными петлицами и невыносимо элегантный капитан первого ранга. Оба демократично сняли кители и оставались в форменных рубашках. Обстановка радует неформальностью, словно я оказался в конференц-зале делового центра, а не в самом сердце главной спецслужбы страны.

Штатских двое – высокий, моих лет, мужчина атлетического сложения и сухонький, профессорского вида, дедок. Над карманом пиджака скромно пристроилась бордовая колодка ордена «За заслуги перед Отечеством». «Профессор» поприветствовал меня дружелюбно, хотя и суховато. А ведь он, похоже, старший? Интересное кино… то есть тут заправляют не одни военные?

«Профессор» по очереди назвал присутствующих. Генерал- лейтенант Фомченко – куратор Проекта от Минобороны; кап-раз, Куроедов Константин Валентинович – начальником экспедиции. Верзила в штатском, носящий фамилию Сазонов, был представлен как куроедовский зам, кандидат исторических наук. Я его узнал, даже вспомнил доклад по политике Николая Первого перед Крымской войной. Что и говорить, серьезный специалист…

«Профессор» и правда оказался профессором – доктором физматнаук Груздевым, научным руководителем Проекта. Ага, прикинул я, если он «зам по науке», а Фомченко – куратор от ведомства Шойгу, но кто возглавляет лавочку? Может быть, САМ? Почему бы и нет, кстати – тема в самый раз для личного контроля…

Меня профессор не счел нужным представлять – видимо, все и так были в курсе.

– Мы пригласили вас несколько позже, чем предполагалось, – начал он. – Конечно, за столь короткий срок вы вряд ли смогли составить представление о нашем… мнэ-э-э… проекте…

– Это и ни к чему, – проворчал генерал. – Товарищу предоставлена информация в пределах его компетенции. С остальным он будет ознакомлен, так сказать, в процессе.

Мне стало слегка не по себе. Эти четверо играли в другой лиге, слишком крутой для не слишком известного фантаста, и решительно неясно, что я делаю в такой компании. Но ничего, мы еще подергаем вибриссами…

– Вы правы, Николай Антонович, – согласился Груздев. – Итак, раз уж вы, Сергей Борисович, любезно приняли наше предложение, я считаю необходимым объяснить, чем мы руководствовались, приглашая вас. Прошу вас, Аркадий Анатольевич…

«…он что, мысли читает?»

Сазонов откашлялся:

– Если опустить детали: в нашей команде необходим игрок… скажем так, с нестандартным видением ситуации. Наши специалисты, и я в том числе, слишком… как бы это сказать… зашорены, что ли? Над ними довлеет известное утверждение о том, что у истории нет сослагательного наклонения». А для вас оно есть, и Андрей Владимирович убедил нас, что подобный образ мышления может оказаться полезен.

– Вы ведь офицер? – снова встрял Фомченко.

"… а то ты не знаешь!"

– Так точно, товарищ генерал-лейтенант! Капитан запаса, ВУС 461003.

– Эксплуатация и ремонт авиадвигателей? А где служили, капитан?

«…капитан? Я что, уже мобилизован?»

– Проходил службу после окончания ВУЗа, товарищ генерал- лейтенант. Двадцать восьмой гвардейский истребительный полк ПВО, аэродром Андреаполь.

– Берегли, значит, небо столицы? Полковник Горбатов… как же, помню Василь Василича. Хороший мужик, наше, Ставропольское училище… Что ж, удачно, что вы и в технике разбираетесь.

– Я пошел в армию после энергофизического факультета МЭИ. После демобилизации по специальности не работал. Девяностые, сами понимаете…

Генерал посуровел лицом и заложил руки за спину.

– Да, мы в курсе, Сергей Борисович, что вы сейчас скорее, историк-любитель и литератор. – прервал неловкую паузу Сазонов. И нужны вы нам именно в таком качестве. Инженеров в Проекте хватает, как и профессиональных историков. Это отличные специалисты, но они… недостаточно безумны, что ли? Воображения порой не хватает. Вот и решили пригласить вас – на всякий случай, так сказать. К тому же, Андрей Владимирович дает вам самые лестные рекомендации.

Я покосился на Дрона. Он украдкой подмигнул – давай мол, не тушуйся!

– … и вы хорошо ориентируетесь в интересующем нас историческом периоде, не так ли? – продолжал Сазонов.

– У меня есть две монографии о британском флоте в Крымской кампании, – осторожно ответил я. – Одна по организации службы винтовых линкоров, а вторая…

– Я в курсе, – мягко прервал историк. – А еще вам случилось однажды поучаствовать в одном интернет-проекте на тему альтернативной Крымской войны. Думаю, вы не слишком удивитесь, когда узнаете, что в дискуссии участвовал и наш… хм… специалист. Кстати, он высоко оценил вашу эрудицию и склонность к нестандартным решениям…

«…нет, но каковы прохвосты! Не удивлюсь, если то обсуждение было запущено «товарищами» из Проекта К 18–54…»

Беседа продолжалась еще минут пять. Потом объявили рабочий перерыв, и мы с Дроном отошли к угловому столику. Я прихлебывал апельсиновый сок и удивлялся про себя. Выходит, неформальные брифинги бывают не только в голливудских фильмах? И наши вояки тоже научились привлекать толковых спецов, пусть и без погон? Ну, дай бог, бай бог…

Дрон выглядел каким-то смурным. Я ожидал, что он заговорит о своей роли в Проекте, но нет – пил маленькими глоточками сок и молчал.

– Слушай, а ты тоже туда отправишься?

Старый друг поскучнел еще больше.

– Увы, нет. На мне тут… ну, да неважно. Вернешься расскажешь.

«…вот оно что! Ясно, откуда этот минор…»

– Товарищи, соблюдаем режим секретности! – строго прогудел от соседнего столика генерал. Он, видимо, не признавал перерывов, пусть даже и рабочих. – По возвращении экспедиции будет решено, какие материалы подлежат ознакомлению, а какие – нет. Прошу не забывать об этом, Андрей Владимирович!

Я украдкой развел руками – что поделаешь?

Дрон в ответ криво улыбнулся. Казалось, он только что по- настоящему осознал: я-то увижу своими глазами то, о чем мы с ним мечтали столько лет, а ему придется довольствоваться тем, что «подлежит ознакомлению».

– И все же, неясно… – продолжал я вполголоса. Фомченко настороже, вон как ворочает локаторами! – Зачем вам перекраивать время? Если верить Брэдбери, это сотрет нашу реальность…

Дрон поморщился и украдкой скосил глаз на генерала.

– Я сам не очень в курсе. Вот отправитесь – Аркадий тебе все в деталях распишет. Концепция параллельных пространств, что-то из теории струн. Это не наша история, понимаешь? Что бы вы там не поменяли, здесь ровным счетом ничего не изменится. Короче, я сам толком не разобрался, некогда было…

«…некогда? Некогда разобраться в таком деле? Крутит старый друг, ох, крутит… нет, ничего я не добьюсь, пока не окажусь на той стороне. А там уж и разглашать будет некому.

1916-й год, февраль.

В 20-ти милях от Зонгулдака

лейтенант Реймонд фон Эссен

Погода на Черном море переменчива. Вот и сейчас она подкинула малоприятный сюрприз – подлетая к точке рандеву, Эссен обнаружил, что «Александр I» и «Николай I» попали в полосу дождевых шквалов. Аппараты с «Алмаза» несколько минут назад покинули строй и ушли к зюйду, где в легкой дымке виднелся силуэт гидрокрейсера. А вот две других авиаматки прятались за серо- свинцовой полосой непогоды.

Кажется, пустяк, получаса не пойдет, как над "Александром" и "Николаем" откроется чистое небо. Но этих тридцати минут не было – моторы дохлебывали со дна баков последние капли газолиновой смеси. Можно, конечно, сесть на воду – на авиаматках скоро заволнуются и вышлют на поиски миноносец. Но болтаться в открытом море, ожидая помощь – удовольствие маленькое.

Оставался единственный вариант. Эссен дважды качнул плоскостями – «следуй за мной!» – и повернул на зюйд, к «Алмазу». Не беда: сядем, заправимся, а том, глядишь, распогодится.

Маневр повторили три гидроплана – номер 32 Марченко и Лобанова-Ростовского, и номер 18, прапорщика Корниловича. Остальные вразнобой покачали крыльями в ответ, и пилот аппарата 27, мичман Малышев провел большим пальцем по горлу и ткнул вниз. «Совсем пустые, – понял Эссен. – Ладно, пусть садятся, надо будет сразу послать «Заветного», пусть дотянет на буксире…»

До «Алмаза» долетели быстро. С гидрокрейсера пустили ракету, обозначая направление посадки; в стороне, кабельтовых в трех, лениво дымил «Заветный», приписанный на время набега к «Алмазу». На траверзе миноносца держался большой пароход, по виду турецкий угольщик. Когда авиагруппа уходила на задание, его здесь не было; похоже, миноносники не теряли времени даром. Теперь «приз» отведут в Севастополь – судя по глубокой посадке, «турок» под завязку гружен дрянным зонгулдакским углем.

Гидроплан с номером 37 на фюзеляже подрулил к борту. С авиаматки тут же выставили выстрел. Эссену очень хотелось заправиться и немедленно взлетать. Но это, конечно, не имело смысла: долить в баки газолина – дело минутное, но пока будут возиться со шлангами, мотористы осмотрят аппараты и наверняка найдется какая-нибудь мелкая неполадка, а там… В-общем, проще дождаться «Александра» здесь.

Он как в воду глядел. Не прошло и пяти минут, как Кобылин заявил, что клапан третьего цилиндра ему не нравится, и забренчал инструментами, куроча несчастный «Гном".

Эссен уже поставил ногу на балясину штормтрапа, когда с «Алмаза» заорали «Мина, мина!». Кобылин взмахнул руками, уронил французский ключ и чуть не полетел в воду. Лейтенант перегнулся через борт и покрылся холодным потом – в гидроплан, как поросенок в свиноматку, уткнулась тупорылая торпеда. Видимо, ее пустили со слишком большой дистанции – смертоносная сигара исчерпала запас хода и теперь не шевелилась. Эссен, внутренне обмирая, – а ну, как рванет! – ногой отпихнул взрывчатую гостью.

Кобылин длинно, матерно выругался. На палубе гидрокрейсера суетились люди; кто-то выпустил ручную сигнальную ракету, указывая положение субмарины.

– Взлетаем на восьми! – заорал Эссен. Наблюдатель крутанул пропеллер, мотор застрелял, плюнул дымом и касторовой вонью. Горячее масло веером брызнуло во все стороны, и лейтенант поморщился – вращающийся вместе с пропеллером блок цилиндров «Гнома» исправно выдавал такой вот масляный душ. При расходе масла десять литров в час, видок у гидроплана получался еще тот, да и пилотская куртка навечно впитывала запах горелой касторки.

Кобылин, хватаясь за растяжки, перелез через командира, плюхнулся на левое сиденье, и М-5, лихо развернувшись, пошла на взлет.