Часы Зигмунда Фрейда

© Александрова Н. Н., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Элла положила деньги на стол и вышла из кафе. Но не успела она отойти от двери, как вдруг столкнулась с женщиной лет сорока в длинном бежевом пальто. Элла скользнула по ней взглядом, отметив, что такой фасон женщине совершенно не идет, поскольку ноги кажутся короче, чем они есть, и хотела уже пройти мимо, как вдруг незнакомка схватила ее за руку и радостно проговорила:

– Норочка, как удачно, что я тебя встретила! Ты, небось, сережку уже обыскалась…

Элла удивленно уставилась на незнакомку, но не успела ничего сказать, потому что та сыпала слова, как горох:

– Хорошо, что я тебя заметила! Я тебя еле узнала, ты на работе совсем не так одеваешься… прямо не узнала сперва, думаю, ты или не ты в курточке такой смешной, но потом вижу – точно, ты… И не накрашена совсем, ты, наверно, от косметолога идешь… так вот, сережка…

– Извините… – начала Элла, пытаясь освободить руку, – какой Сережка? О чем вы, вообще?

– Не какой, а какая! – Женщина и не думала отпускать ее руку. – Твоя сережка, золотая, между прочим. Ты ее в туалете потеряла, а я после тебя туда зашла и увидела… она под зеркалом лежала! Хорошо, что не упала в раковину! Я несколько раз сережки теряла, так обидно! Одну потеряешь, а вторая, считай, что пропала, не будешь же одну носить, и разные тоже не будешь! Вот, возьми…

С этими словами незнакомка вложила в руку Эллы какой-то маленький бумажный пакетик, скорее сверток.

– Извините, – повторила Элла, – но я…

– И не благодари, ты бы тоже мне отдала, если бы нашла… тем более что одна сережка мне все равно не нужна… шучу, шучу!

– Но послушайте, вы меня, наверное… то есть точно…

– Ой, моя маршрутка! В понедельник увидимся! – выпалила незнакомка и бросилась прочь, махнув рукой.

– То есть точно с кем-то перепутали… – договорила Элла, но незнакомка уже втиснулась в маршрутку и умчалась в неизвестном направлении.

– Перепутали… – повторила Элла вслед маршрутке и встряхнула головой, пытаясь привести мысли в порядок.

Что это было?

Однозначно, эта женщина с кем-то ее перепутала, приняла ее за свою знакомую… и что-то ей всучила…

Элла уставилась на маленький сверток, который все еще держала в руке.

Тут у нее в сумке зазвонил телефон.

Элла открыла сумку, машинально сунула в нее сверток, нашарила телефон, который, как всегда, оказался на самом дне.

Звонила Катерина Романовна.

– Кустова, надеюсь, ты не забыла, что должна сдать мне «Часы» к двадцать третьему?

– Не забыла, не забыла! – проворчала Элла. – Работаю…

– А я слышу по фону, что ты на улице! – процедила вредная Катерина. – Ты должна сидеть за компьютером, не отрывая сама знаешь что, сама знаешь от чего…

– Да успею я!

– Смотри, если не успеешь, больше работы не получишь!

Катерина отключилась – накрутила хвост, и довольна.

А Элла поплелась домой.

Ей и правда нужно было работать, она редактировала по заданию небольшого издательства исторический роман под названием «Часы Зигмунда Фрейда», и срок сдачи работы неумолимо приближался. Но сидеть с утра до ночи за компьютером невозможно, от этого тупеешь и слепнешь, вот она и вышла выпить кофе в соседнюю кофейню. И съесть что-нибудь калорийное, типа горячего бутерброда с жареной картошкой, чтобы уж до вечера о еде не думать.

Элла была довольна своей работой – сидишь дома, не нужно мотаться каждый день в какой-нибудь задрипанный офис в набитом транспорте, не нужно терпеть бесконечные сплетни и перешептывания за спиной офисных девиц, не нужно выслушивать замечания от начальства по поводу своего внешнего вида да с начальством вообще не слишком часто приходится общаться. Вот Катерина, конечно, звонит, держит в тонусе, ну так это ее работа…

Элла вернулась домой, в свою крошечную квартирку на седьмом этаже блочного дома. Возле лифта толклось семейство с вещами, бабушкой и собакой. С дачи, что ли, приехали…

Элла решила, глядя на сумки и пакеты, что можно тут до вечера проторчать. Да еще и пес огромный на нее посмотрел и облизнулся. Элла собак не боялась, и этого пса встречала во дворе с хозяином. Он дурной такой, сразу же обниматься лезет. А вес у него солидный, один раз ее чуть в грязь не уронил.

Она пошла пешком, и надо же было такому случиться, что, когда она была на пятом этаже, лифт открылся и пес выскочил наружу с радостным лаем. Здрасте вам, давно не виделись!

– Макс, не приставай ты к людям! – рявкнул хозяин не хуже медведя, видно, достали уже мужика все эти вещи, дачи, дети и бабушка в инвалидном кресле.

Пес все-таки прыгнул и положил лапы Элле на плечи.

– Ну ладно, ладно. – Она пыталась только отвернуть лицо, чтобы не обслюнявил. Потом потрепала его за уши и совсем близко увидела собачьи глаза, в которых плескалось самое настоящее счастье.

– Глупый какой… – сказала она тихонько. – Всех любит… без разбора… разве можно так…

Тут хозяин, видимо, потерял терпение и легонько стеганул пса поводком, а Элле удалось ускользнуть.

Она перевела дух только на своем седьмом этаже. Сняла кроссовки и бросила сумку на тумбочку. Прихожая крошечная, как и все у нее в квартире, помещается только вешалка да ящик для обуви, и еще тумбочка под зеркалом. И чтобы себя в зеркале полностью увидеть, нужно на площадку лестничную выйти.

Впрочем, Элле и не нужно перед зеркалом вертеться да себя оглядывать – как юбка сзади сидит да не морщит ли… и вырез не слишком ли большой, да не торчит ли бретелька от бюстгальтера…

Самая удобная для Эллы одежда – свободные потертые джинсы да куртка флисовая. Ну, зимой, конечно, пуховик, летом – майка открытая. На ее гардероб и шкафа платяного не нужно, все на одной полке запросто поместится. А куда больше? Для того и работу такую она выбрала, чтобы в офисе не торчать да по салонам красоты не ошиваться. Этак же никакого времени не хватит, то стрижка, то брови, то маникюр, так всю жизнь там и просидишь.

Ну что, нужно работать. Катерина – баба вредная, если Элла к сроку файл отредактированный не сдаст, может и отказать в дальнейшем. А работу такую Элла терять не хочет, потому что не надо в офис таскаться и так далее, по списку.

Она сняла флиску и наклонилась, нашаривая тапочки под тумбочкой. Тумбочка давно уже стояла неустойчиво, одна ножка шаталась. Сейчас Элла оперлась на нее слишком сильно, тумбочка закачалась, и… еле-еле Элла ее удержала, но сумка свалилась на пол, из нее вывалилось все содержимое и раскатилось по прихожей.

Элла чертыхнулась, собрала все мелочи, скрипнула зубами, увидев, что раскололась пудреница, и тут ей под руку попался крошечный сверток. Ах да, это та ненормальная сунула ей сережку возле кафе.

Элла развернула сверток и увидела серьгу.

Самая обычная золотая сережка в форме ракушки, а внутри – крошечная жемчужинка. Ну да, замочек слабый, поняла Элла, повертев сережку, вот неизвестная женщина ее и потеряла. А та, вторая, нашла и не придумала ничего лучше, чем сунуть серьгу первой попавшейся, которая показалась ей похожей на ее знакомую. Да Элла и сережек-то не носит, у нее вообще уши не проколоты.

Вот интересно, как та баба в понедельник оправдываться будет перед той, настоящей, которая потеряла сережку… как она назвала Эллу? Ага, Норой. Какое неприятное имя… Нора. Похоже на крысиную нору. Или кроличью.

Да, эта Нора серьгу свою не увидит. Ну что ж, не такая большая потеря, вещь недорогая, купит себе новые. А Элле давно пора выбросить из головы этот случай и сосредоточиться на работе.

Она уселась за стол, включила компьютер и открыла нужный файл. Ну и как там поживает доктор Фрейд?..

Смеркалось. По улице Белелесгассе, которая вела от Николаевой площади в Йозефов, к Старому еврейскому кладбищу, шел прилично одетый молодой человек. Кроме него, на улице не было ни души, его шаги гулко отдавались от стен старых домов.

Молодой человек подошел к низкой стене кладбища, вошел в узкую калитку…

Перед ним теснились тысячи древних каменных надгробий, тысячи плит, скопившихся на этом кладбище за четыре столетия. Плиты кренились, как будто склонившись перед Всевышним в безмолвной, бесконечной молитве. Некоторые соприкасались верхними краями, словно тихо переговаривались между собой о чем-то сокровенном. На них виднелись загадочные клинописные надписи на иврите и простые рисунки, полустертые временем, сложенные в молитве руки, виноградные грозди, священные сосуды…

Как среди этих бесчисленных надгробий найти могилу своего предка?

Почти совсем стемнело, и там и тут над могилами появилось странное бледное свечение, раздавался едва слышный шепот – то ли ветерок шелестел среди ветвей, то ли духи мертвых переговаривались между собой.

Молодой человек протискивался между накренившимися плитами, читая написанные на них имена булочников и сапожников, раввинов и финансистов. В какой-то момент эти имена, эти надписи слились в одну бесконечную надпись, от которой у него зарябило в глазах, закружилась голова. Молодой человек споткнулся, упал, в глазах у него потемнело, он словно выпал из потока бытия, как птенец, выпал из уютного гнезда жизни…

– Что с вами, сударь? – прозвучал над ним негромкий озабоченный голос.

Сигизмунд открыл глаза и увидел склонившегося над ним благообразного старика в старомодном одеянии. За спиной у этого старика виднелась огромная фигура с покатыми плечами и длинными, свисающими до колен руками.

– Что с вами? – повторил старик. Сигизмунд понял, кого он напоминает – пражского раввина с гравюры семнадцатого века, которая висела в кабинете его отца.

– Извините, рабби, – смущенно проговорил Сигизмунд, неловко поднимаясь на ноги. – Упал в обморок, как кисейная барышня… прежде со мной такого не случалось…

– Бывает, бывает! – Раввин снисходительно улыбнулся. – Вы приехали из Вены, чтобы найти могилу своего прадеда?

– Верно, рабби… – Сигизмунд удивленно взглянул на старика. – Но как… как вы это узнали?

– Поживите с мое, и тоже будете многое узнавать! Это просто, юноша, это очень просто. Вы одеты, как венский студент из хорошей семьи, и говорите так же. А что может делать молодой венский студент на Старом еврейском кладбище в Праге? Искать свои корни, искать могилы своих предков. Позвольте узнать ваше почтенное имя, дабы я мог помочь в ваших поисках?

– Я Сигизмунд… Зигмунд Шломо Фрейд.

– Фрейд… – Раввин задумался. – Ах да, конечно! Здесь, неподалеку, в Йозефове, жил переплетчик Фройд, его, как и вас, звали Шломо… пойдемте, я покажу вам его могилу.

Старик повернулся к своему рослому спутнику и сказал:

– Иди вперед, ты знаешь дорогу!

Тот безмолвно повернулся и пошел в глубину кладбища, тяжело впечатывая в глинистую землю толстые ноги. Раввин и Сигизмунд последовали за ним.

– Какой у вас странный слуга! – проговорил Сигизмунд, глядя в спину великана. – Он немой?

– Немой, – кивнул раввин, – но очень сильный и послушный. Во время Большого погрома он спас многих наших единоверцев…

– Большого погрома? – удивленно переспросил Сигизмунд. – Но это было очень давно, больше трехсот лет назад…

– Что такое время? – Раввин пожал плечами. – Не больше, чем сон… триста лет пролетают, как один миг. Кстати, вот мы уже и пришли к могиле вашего почтенного предка.

Он показал Сигизмунду плоскую вертикальную плиту, на которой была высечена раскрытая книга, под которой с трудом можно было прочесть имя – Шломо Фройд, переплетчик.

– Он был человеком книги. Пусть он не писал книги, а только переплетал их – его служение книге было беззаветным. Здесь он похоронен, и отсюда восстанет по зову ангела в день Страшного суда. Ему будет непросто подняться, ведь тут же, над ним, похоронено еще несколько человек…

– Как так? – удивился Сигизмунд.

– Оглядитесь, друг мой! – Раввин обвел рукой кладбище. – Здесь, на этом небольшом участке, похоронено больше ста тысяч человек! Как это возможно, спросите вы? Ведь по нашим законам нельзя тревожить прах усопшего! Вот и приходилось класть одного покойника поверх другого и присыпать его сверху землей. Только надгробные плиты говорят нам о том, кто спит здесь вечным сном, потому они и теснятся здесь, как на праздничном базаре…

Раввин пристально взглянул на Сигизмунда и проговорил, понизив голос:

– Вечный сон, которым спит ваш предок, мало отличается от жизни. Жизнь – это тоже сон, иллюзия. И вам, друг мой, предстоит много сделать, чтобы растолковать смысл этой иллюзии, растолковать смысл сновидений…

И я, друг мой, хочу сделать вам маленький подарок…

Раввин повернулся к своему слуге и сказал ему:

– Подай мне сумку!

Великан протянул хозяину кожаную суму. Тот запустил в нее руку и достал карманные часы, протянул их Сигизмунду. Это были круглые серебряные часы, которые за их форму называют нюрнбергской луковицей. Только циферблат у них был необычный. Вместо римских или арабских цифр на нем были буквы еврейского алфавита.

– Простите, рабби, но я не могу принять от вас столь дорогой подарок! Ведь я даже не знаю вашего почтенного имени…

– Мое имя я тебе назову. Меня зовут Иегуда Лев, сын Бецалеля. Я был раввином Староновой синагоги.

– Были? – переспросил Сигизмунд.

– Не цепляйся к словам! Был или есть – разница невелика! Вот, возьмите эти часы, они сделаны большим мастером, тем же, который изготовил часы на синагоге. Как и те часы, эти идут в обратную сторону. Обычные часы идут вперед, от детства к юности, от молодости к старости, от жизни к смерти. Эти же часы идут назад – от старости к молодости, от зрелости к детству, к тому времени, которое создает нашу душу, наш характер. Эти часы идут от смерти к жизни…

Раввин говорил еще что-то, но Сигизмунд больше не слышал его, не разбирал его слова. Они сливались в ровное журчание, похожее на журчание ручейка. Перед глазами Сигизмунда заколыхалась тьма, закружился кладбищенский туман…

И вдруг он очнулся.

Над ним стоял одноглазый старик в поношенном, засаленном сюртуке и надвинутом на глаза картузе со сломанным козырьком. Старик этот тряс Сигизмунда за плечо:

– Проснитесь, сударь! Проснитесь! Нельзя спать на голой земле! Вы застудите себе спину. Да и вообще – негоже спать на кладбище! Всякое может случиться…

– Разве я спал? – удивленно проговорил Сигизмунд, протирая глаза.

– Еще как спали, сударь! А я иду, смотрю, человек, сперва думал, что это какой-нибудь бродяга, а потом гляжу – прилично одетый молодой господин… позвольте узнать ваше почтенное имя!

– А кто ты такой, что спрашиваешь мое имя?

– Я – Лейба, кладбищенский сторож. Присматриваю здесь за порядком. А кто вы и что делаете здесь ночью?

– Я – Зигмунд Шломо Фрейд, сын Якоба Фрейда, торговца тканями. А на это кладбище я пришел, чтобы найти могилу своего предка.

– Ох, сударь, найти здесь чью-то могилу очень трудно! Уж на что я долго здесь работаю, и то не смогу вам помочь! Сами посудите, здесь похоронено не меньше ста тысяч человек!

– Спасибо, я уже нашел его могилу. Мне помог рабби…

– Рабби? Какой рабби? Достопочтенный рабби Пинкус из Староновой синагоги вторую неделю болеет и не выходит из дому, а никакого другого здесь нет…

– Но как же? Здесь был почтенный рабби со своим слугой, он даже назвал свое имя – Иегуда Лев бен Бецалель…

– Что такое вы говорите, сударь! – испуганно пролепетал сторож. – Рабби Иегуда Лев бен Бецалель жил триста лет назад! Это он сделал себе глиняного слугу, голема, и вложил в него жизнь, положив в рот записку с именем Божьим…

– Ох ты… – выдохнул Зигмунд. – Выходит, все это мне приснилось…

– Выходит, так, сударь, выходит, так! Вот же и надгробье его… оно совсем рядом! – Сторож показал на покосившееся надгробье с высеченным на нем львом. – А теперь позвольте мне проводить вас прочь с этого кладбища, приличному молодому господину вроде вас нечего делать здесь ночью!

При этом сторож так выразительно взглянул на Зигмунда, что рука того сама полезла в кошелек и протянула старику несколько пфеннигов, которые тут же исчезли у того в кармане.

Сторож и правда проводил Зигмунда до кладбищенской калитки.

Зигмунд пошел прочь, думая о том, какие странные бывают сны.

Вдруг он ощутил какое-то биение у себя в кармане, словно там было какое-то живое существо, положим, птенец.

Он остановился, запустил руку в карман и удивленно уставился на красивые карманные часы. Нюрнбергская луковица. Те самые часы, которые подарил ему во сне раввин…

Элла оторвалась от экрана и зажмурилась, чтобы дать отдых глазам. Потом потянулась и осознала, что хочет пить. Ну да, съела что-то с острым соусом в кафе. Она лениво встала и побрела на кухню.

Холодильник был пуст, там сиротливо жалась к стене полупустая банка кетчупа и скучали два яйца. Ну да, Элла не любит готовить, да и зачем стараться для себя одной? Время только тратить. Она вздохнула и набрала воды в чайник.

В буфете нашлась пара слипшихся карамелек. Вот интересно, как они туда попали? Причем лежат уже, судя по внешнему виду, долго…

Она сунула чайный пакетик в чашку с кипятком и с сомнением посмотрела на конфеты. Нет, все же есть такое нельзя, к ним даже фантики прилипли. Все же нужно изредка заходить в магазин. Или на дом продукты заказывать.

Пошарив в буфете, в ответ на свои благие намерения, Элла отыскала там пачку кускового темного сахара, положила три куска на блюдце и отнесла все в комнату. Не стоит надолго отрываться от доктора Фрейда. Хотя неизвестный автор, надо сказать, пишет весьма грамотно, там и редактировать нечего.

Только Катерине про это Элла не скажет.

Она села, держа в руках чашку, кресло опустилось под ее тяжестью, рука дрогнула, и чай пролился, к счастью, не на клавиатуру, поскольку Элла резко махнула рукой в сторону. Так, хорошо, что чай немного остыл. Но проклятое блюдце упало на пол и разбилось. Куски сахара раскатились по комнате.

Черт, черт, черт! Да что у нее сегодня все из рук падает?!

Элла отпила несладкого чая и немного успокоилась, после чего подобрала крупные осколки блюдца и замела в совок сахар и мелкие осколки. Сахара явно не хватало, она принесла три куска, а перед ней было всего два. Нехорошо оставлять его на полу, придут муравьи или мыши. Внизу объявление висит от фирмы, уничтожающей насекомых, крыс и мышей. Значит, они в доме есть?

Элла поежилась, не хотелось бы встретить посторонних в собственном кухонном шкафу. Она внимательно оглядела комнату. Ничего, даже пыли немного. Значит, под диваном.

Комната была небольшая, одну стену занимал диван, напротив – стол с компьютером, был еще шкаф, в котором Элла хранила и одежду, и книги. Как уже говорилось, одежды у нее было немного.

Рука под диван пролезла с трудом, Элла пошарила немного. Вот там было полно пыли. Надо же, вроде бы она убирала… не помнит точно, когда, но недавно.

Ага, вот он!

Элла нашарила кубик сахара, но ухватить его было невозможно. Она изогнула руку, но проклятый кусочек укатился еще дальше. И вот, когда она осознала, что придется все же диван отодвигать, после чего поднимется туча пыли, и вместо того, чтобы работать, она целый вечер угробит на уборку, ей пришла в голову здравая мысль посветить.

Через минуту она улеглась на живот и направила под диван луч фонарика от мобильного телефона. Сахар оказался совсем не в той стороне, где она искала. А рядом с ним что-то блестело.

Элла распласталась на полу и вытянула руку как можно дальше. Вот он, отвратительно липкий кусок, а дальше…

Ой! Что-то больно царапнуло ее за палец, однако она ухватила это что-то и вытащила руку.

На пальце была кровь, здорово ее царапнула эта штука. Элла разжала кулак и уставилась на свою руку в полном изумлении. На ладони у нее в пыли и липких крошках лежала золотая серьга. В форме ракушки с крошечной жемчужиной внутри.

Что за черт, как она туда попала? Элла выдвинула ящик стола и увидела вторую точно такую же сережку. Такая же ракушка с жемчужинкой.

Этого не может быть! Как они сюда попали? Она никогда не носила сережек, у нее и уши не проколоты даже! Что вообще происходит?

И в этот момент раздался телефонный звонок. Звонил не мобильник, а стационарный старый пластмассовый аппарат, что стоял на кухне, в прихожей для него просто не было места.

Элла вслушивалась в звонки, не в силах подняться с пола. Телефон все звонил и звонил, тогда она встала и потащилась на кухню.

– Алло! Кто это?

В ответ она услышала странное слово.

Она, как обычно, проснулась раньше будильника. И ощутила, что кровать рядом с ней пуста. Стало быть, муж уже встал. Ну да, вот слышны его шаги в прихожей, он варит для нее кофе. И принесет его ей сюда. И нужно будет улыбаться ему и благодарить.

Она терпеть не может пить кофе рано утром. Тем более даже не умывшись и не вычистив зубы. И вообще, при виде мужа с подносиком, ей вспоминается старый анекдот:

– Вам кофе в постель?

– Нет, лучше в чашку!

Ну вот, дождалась. Дверь открылась, и она едва успела отвернуться и прикрыть глаза.

– Малыш, пора вставать! – услышала она его бодрый голос. – Я кофе сварил!

Этими словами он приветствовал ее каждое утро, хоть бы для интереса что-то другое сказал. Она наблюдала из-под полуопущенных ресниц, как он поставил поднос с чашкой кофе на тумбочку возле кровати с ее стороны. На подносе еще был крошечный молочник и искусственная ромашка в маленькой вазочке.

Ну да, это он в каком-то фильме подсмотрел небось, только там цветок был живой, а такие обычно на кладбище приносят.

Очень осторожно она приоткрыла глаза и растянула губы в вымученной улыбке, поймав его взгляд.

– Как ты? – радостно спросил он. – Хорошо почивала?

«А тебе-то что, – захотелось ответить, – какое тебе вообще дело до моего сна?»

Разумеется, она ничего не сказала, потому что не хотела его обижать. Ведь это ее муж, он ее любит, заботится о ней и очень хорошо к ней относится.

– Вот, возьми! – Он налил в чашку сливок из молочника. Она всегда пила кофе со сливками, но без сахара, и никаких заменителей, вообще сладкое терпеть не могла.

Совсем близко она увидела его лицо. Вот странно, вроде бы он симпатичный мужчина – среднего роста, но широкоплечий и сильный, спортивный, подтянутый, светлые волосы аккуратно подстрижены, черты лица чуть грубоваты, но не в этом же дело! Это ее муж, они прожили с ним три с половиной года, и до этого были еще знакомы почти год, и выходила она за него замуж уж точно по любви, а не по расчету, потому что никакого расчета не было выходить за рядового сотрудника мелкой охранной фирмы, но, господи, как же ее от него воротит!

Ее трясет от его прикосновений, от его преувеличенной заботы, от его приторно-ласкового голоса, от этого слова «почивала», откуда он его только вытащил!

– Пей, малыш, кофе остынет. – Он поднес чашку к ее лицу, так что невольно пришлось откинуться на подушку.

– Спасибо… – Она постаралась сказать это нежно и взяла из его рук чашку.

Кофе был невкусный. Возможно оттого, что перед глазами маячили короткие пальцы, поросшие рыжеватыми волосками, и ногти, плохо подстриженные. И запах, она все время чувствовала, что от него идет какой-то неприятный запах. Это было неправильно, она знала, что он аккуратен, душ принимает два раза в день, и белье всегда свежее, и выбрит он чисто…

Она все это знала, но ничего не могла с собой поделать. Он раздражал ее всем. Ей противно было слышать его голос, противно видеть его лицо, а уж когда он смеялся, ей хотелось стукнуть его чем-нибудь или на крайний случай заткнуть уши.

Она пила кофе молча, ожидая, когда ему надоест стоять у нее над душой и он уйдет.

– Пей, малыш, кофе придаст тебе бодрости и сил, – приговаривал он, как всегда, других слов у него не было, как будто заучил несколько предложений на все случаи жизни и пользуется ими, не придумывая ничего своего.

Он никогда не называл ее по имени, а только малыш. Ни заинька, ни котинька, ни лапушка, а только малыш. Не то чтобы ей хотелось быть лапушкой, но какой еще малыш? Да она вообще выше его ростом, если на каблуках!

«Если еще раз назовет малышом, выплесну остатки кофе ему в физиономию!» – подумала она и тут же испугалась своих мыслей. Да что с ней происходит? Нужно немедленно взять себя в руки.