Задвинув засов, я первым делом распахнул платяной шкаф и достал из него долгополое одеяние. Придирчиво оглядел усеянную серебряными заклепками потертую кожу, отложил плащ на заправленную кровать и разделся до исподнего. От холода выстуженной комнатушки по коже немедленно побежали колючие мурашки, а начал одеваться – стало только хуже. Немного согрелся, лишь когда заправил за пояс черную рубаху, затянул ремень и прошелся из угла в угол, клацая по полу набойками высоких остроносых сапог.
Одна морока с этой кожей: летом жарко невыносимо, зимой зуб на зуб не попадает. Братья-экзорцисты будто нарочно себе такую одежду подобрали; у них в жизни ровно так же – либо черное, либо белое, никаких полутонов.
Накинув сверху тяжелый плащ, я привычно одну за другой застегнул крупные серебряные пуговицы, прикрыл низ лица полумаской и отошел к зеркалу с широкополой шляпой в руках. Нахлобучил ее на макушку, поправил и, глядя на собственное отражение, удовлетворенно кивнул.
Даже если кто знакомый встретится, один бес, ни за что не признает.
Себастьян Шило – экзорцист? Хорошая шутка!
Я тихонько рассмеялся, запер за собой дверь и под легкий перезвон нашитых на одежду колокольчиков начал спускаться по лестнице.
Цок-цок – стучат набойки. Диги-дон, диги-дон – вызванивают серебряные колокольцы.
Цок-цок… диги-дон…
А на душе – тишина и спокойствие. Затихли бесы, забились в самые глухие уголки, пошевелиться боятся. И правильно делают: когда хозяин работает, ему лучше не мешать.
Впрочем, полагают ли они меня своим хозяином? Очень сомневаюсь. Как ни крути, но черви и яблоко – аналогия в нашем случае куда более уместная.
С невозмутимым видом миновав каморку смотрителя, я покинул странноприимный дом и зашагал по замощенной неровными булыжниками улочке. С неба по-прежнему сыпалась морось, холодный ветер так и норовил забраться под плащ, но прежде чем успел озябнуть, сзади послышался перестук копыт, и нагонявшая меня карета замедлила ход.
Я распахнул дверцу и забрался внутрь.
– Ну как? – спросил у Джека, поудобней устраиваясь на мягком, обитом кожей сиденье.
– Порядок, – расплылся тот в самодовольной улыбке и протянул опечатанный сургучной печатью конверт. – Отец Доминик все устроил, ты привлечен к расследованию официальным образом.
– Может, скажешь тогда, к расследованию чего я привлечен?
Пратт явственно поскучнел и бросил конверт мне на колени.
– Не волнуйся, – вздохнул он, – работа как раз для тебя.
– Джек! – рявкнул я, начиная закипать. – Не тяни кота за хвост! Выкладывай уже, куда мы едем и что там стряслось!
Кричал зря – Пратт и не подумал запираться. Он откинулся на спинку и, глядя куда-то в сторону, произнес:
– Из хранилища казначейства похищены проклятые наконечники.
Я только охнул:
– Все?!
«Проклятыми наконечниками» именовались наполненные Извечной Тьмой клинки, которые ковали мастера одного забытого всеми Святыми островка в Старом море. Обитателей тамошних гор всех до единого следовало бы давным-давно отправить на костер, но помимо проклятого металла они добывали и другой – звонкий, желтый, благородный.
Золото.
Казначейские крючкотворы берегли островок как зеницу ока, а поскольку их хранилище по праву считалось одним из наиболее охраняемых мест в королевстве, орден Изгоняющих не возражал, чтобы проклятые наконечники хранились именно там.
И вот такое…
Ничего не понимаю!
– Сколько именно похищено, пока непонятно, – вздохнул Джек и пожаловался: – Парня моего сгубили…
– Подожди, – встрепенулся я, – а с чего это казначейство караулят «серые сюртуки»? У них же собственная охрана?
Пратт глянул на меня с искренним недоумением.
– С чего? – фыркнул он. – Да с того что казначейство расположено в закрытой части дворца, и в чью-то светлую голову пришла замечательная мысль выставить при специальном хранилище по человеку от Охранки, ордена Изгоняющих и Пурпурной палаты. Еще клерка казначейского, чтоб ему пусто было!
– Так понимаю, это был не налет? – уточнил я на всякий случай.
– Какой налет?! Как ты себе это представляешь? – скривился Джек. – Клерк все в одиночку провернул. Чернокнижником эта сволочь оказалась…
– Да ну?
– Точно тебе говорю. Прямо из хранилища сгинул. Парня моего убил и сгинул.
– Сгинул? Точно нигде там не прячется?
– Собак запускали, от собак не спрячешься.
Тут карета остановилась, и в распахнувшуюся дверцу заглянул королевский гвардеец, за спиной которого маячила мрачная фигура брата-экзорциста.
– Ну? – нахмурился Джек Пратт.
– Проезжайте, – разрешил караульный, узнав заместителя главы Охранки в лицо.
Кучер взмахнул вожжами, и карета покатила по огороженному высоченной стеной дворцовому комплексу. Я отдернул занавеску – на улице всюду скверы и фонтаны, но сейчас, ненастным зимним вечером, их вид наводил одну лишь тоску. Да и особняки многочисленных канцелярий выглядели на фоне изящных дворцов как-то совсем уж неуместно.
– Себастьян! – возмутился Джек, который принялся пересказывать подробности происшествия, но вдруг обнаружил, что меня они нисколько не интересуют.
– Да?
– Ты меня слушаешь?
– Слушаю.
– И что скажешь?
– Ничего.
На самом деле, случившееся просто не укладывалось в голове.
До ежевечернего обхода все шло как обычно, тревогу забили, лишь когда вовремя не вернулись из хранилища казначейский клерк и сопровождавший его «серый сюртук». Заподозрив неладное, брат-экзорцист поднял тревогу, сотрудник же Пурпурной палаты вопреки уставу караульной службы подкрепления дожидаться не стал и отправился на розыски коллег в одиночку; он-то и обнаружил мертвого охранника. Больше в подвале никого не оказалось.
– Через Бездну ушел, больше некуда ему деться было, – уверенно заявил Джек Пратт.
