– Я не знаю.
– Но вы видели машину.
– Да.
– И это показалось вам странным.
– Как я уже сказала.
– И вы не посмотрели, куда она направляется?
Симона Петценбергер беспомощно пожала плечами.
– Она ничего не видела, – произнес мужской голос.
Вольфганг Петценбергер, муж Симоны, стоял в дверях кухни. Седые волосы закрывали уши. Под красной рубашкой поло виднелся солидный живот. Госпожа Петценбергер пристально смотрела на мужа.
Он повернулся к Валльнеру:
– Вольфганг Петценбергер. Я – муж. Вы проводите расследование?
– Госпожа Боде, главный детектив, проводит расследование. – Он указал на Джанет. – А моя фамилия Валльнер.
– Очень рада познакомиться, – сказала Джанет, не подавая руку Петценбергеру. – Мы беседуем с вашей женой. И будем признательны, если вы оставите нас еще на несколько минут.
– Она ничего не видела.
– Что тебе неймется? – Симона Петценбергер сунула руки в карманы.
– Просто мне не доставляет удовольствия, что некая Петценбергер рассказывает ерунду полиции. – Петценбергер повернулся к Джанет, которую теперь почитал за власть. – Она слышала это от нашего сына. Он годами рассказывал страшные истории о господине Вартберге.
– Как будто ты когда-нибудь с ним разговаривал. – Симона Петценбергер принужденно засмеялась, но на лице ее отразилось презрение.
– Так вы видели машину или ваш сын?
Симона Петценбергер закатила глаза.
– Мой сын.
– Можем ли мы в таком случае поговорить с ним?
– Сейчас он плохо себя чувствует.
– Ах, ерунда! – отмахнулся Вольфганг Петценбергер. – Просто малыш недолюбливает полицию.
– Действительно ли он нездоров или просто не хочет общаться с полицией, – вмешался Валльнер, – ему придется ответить на несколько вопросов.
Норберт Петценбергер был метр девяносто два ростом и весил, включая нердовские очки и жирные волосы, сто четырнадцать кило. Футболка поверх массивного торса объявляла о мировом турне культовой группы Metallica вместе с Suicidal Tendencies в 1993 году. Кройтнер знал Норберта по мельнице Мангфалль. Там его называли Чуваком. Но Кройтнера тут сейчас не было. Джанет отправила его домой.
В двадцать пять лет Норберт Петценбергер все еще жил с родителями и, предположительно, зарабатывал на жизнь, программируя приложения и другие интернет-сервисы. Валльнер припомнил, что молодой человек когда-то попадал в полицию за подобные услуги.
– Я ничего не видел.
Парень, держа одну руку на косяке, заполнил собой дверной проем в свою детскую комнату, другой рукой он тянул ко рту банку Red Bull. Его настороженный взгляд бродил между Валльнером и Джанет.
– Я знаю, что ты что-то видел, – предприняла попытку разговорить его мать. – Дорогой, ты должен рассказать об этом полиции.
– Я ни хрена никому не должен.
Норберт Петценбергер повернулся к присутствующим спиной, и вид в детскую скрыли перевернутые даты тура. Metallica смешно напечатала их, поставив с ног на голову. Сразу после этого дверь захлопнулась.
Симона Петценбергер виновато посмотрела на комиссаров:
– Он не совсем обычный.
– Я тоже, – сказал Валльнер и отправился звонить по телефону.
Кройтнер, как и предполагал Валльнер, еще бодрствовал и сразу подошел к телефону.
– Петценбергер? Конечно, я его знаю. А в чем дело?
– Кажется, он что-то видел, но не хочет нам рассказывать. – Валльнер встал возле бокового окна гостиной Петценбергеров и смотрел на проблесковые огни, которые пробивались на полкилометра сквозь ночь. – Я думал, у тебя может быть идея, вроде… ну, как мы можем его взломать.
– Что ты хочешь знать? Как шантажировать его?
– Что в твоем понимании означает шантаж… – Валльнер подыскивал слово получше.
– Шантаж означает шантаж. Выложите винты с накатанной головкой, покажите орудия пыток. Господин прокурор Тишлер называет это «принуждение».
– Я просто хочу получить некоторую информацию… найти подход к молодому человеку.
– Ты хочешь его шантажировать.
– Нет, я просто…
– Ты лицемер. Паршивый мелкий лицемер.
– Может быть, – согласился Валльнер. – Но что позволяет тебе судить других?
– Я просто хочу, чтобы ты это сказал. Скажи: «Я хочу шантажировать Петценбергера».
– Да что с тобой?
– Просто скажи это.
– Лео, ты не можешь опуститься так низко!
– Откуда тебе знать, как низко я могу опуститься!
