Германия и революция в России. 1915–1918. Сборник документов

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

От редактора-составителя

Взаимоотношения между большевистской партией и кайзеровским правительством в годы мировой войны долгое время оставались для историков загадкой. Сенсацией разнеслись по миру первые сведения о том, что германское правительство, заинтересованное в скорейшем ослаблении Российской империи и выходе последней из войны, нашло выгодным для себя финансирование социалистических партий, стоявших за поражение России в войне и ведших усиленную пораженческую пропаганду. Германский социал-демократ Эдуард Бернштейн, занимавший одно время пост заместителя министра финансов в германском правительстве, указал на связь с немцами Ленина в статье «Темная история», опубликованной 14 января 1921 г. в утреннем выпуске газеты «Форвертс»: «Антанта утверждала и утверждает до сих пор, что кайзеровская Германия предоставила Ленину и товарищам большие суммы денег, предназначенных на агитацию в России. Действительно, Ленин и его товарищи получили от кайзеровской Германии огромные суммы. Я узнал об этом еще в конце декабря 1917 года. Через одного друга я осведомился об этом у некоего лица, которое, вследствие своих связей с различными учреждениями, должно было быть в курсе дела, и получил утвердительный ответ. Правда, тогда я не знал размера этих сумм и кто был посредником при их передаче. Теперь я получил сведения от заслуживающего доверия источника, что речь идет о суммах почти неправдоподобных, наверняка превышающих 50 миллионов немецких золотых марок, так что ни у Ленина, ни у его товарищей не могло возникнуть никаких сомнений относительно источников этих денег»[1].

Имеется и одна неопубликованная архивная запись рассказа Бернштейна, где он раскрывает имена своих информаторов и подлинное время получения информации о финансировании большевиков немцами: «О получении большевиками денег от германского правительства я услышал на заседании комиссии рейхстага в 1921 г. Заседание комиссии, обсуждавшее вопросы внешней политики, состоялось под председательством депутата рейхстага проф. Вальтера Шюкинга. На заседании присутствовали, кроме членов рейхстага, высокие чины министерства иностранных дел и военного министерства. По окончании официальной части собрания состоялся свободный обмен мнениями между присутствующими. Во время этих бесед один из членов комиссии громко заявил другому: «Ведь большевики получили 60 миллионов марок от германского правительства». Я тогда спросил сидевшего возле меня легационсрата Эккерта (впоследствии посланника), соответствует ли это заявление действительности. Господин Эккерт это подтвердил. На другой день я посетил проф. Шюкинга, как председателя комиссии, и, рассказав ему о разговоре относительно упомянутых 60 мил. марок, спросил, известно ли ему что-нибудь об этом. На это он мне ответил, что и ему известен факт выдачи этой суммы большевикам»[2].

Может показаться удивительным, что тема о немецких деньгах заинтересовала (и то лишь на мгновение) одного Бернштейна, а ранее того – только составителей так называемого Сиссоновского сборника[3]. И когда известный охотник за провокаторами и шпионами В.Л. Бурцев предложил в германское социал-демократическое издательство книжку о том, как Ленин и большевики получали деньги от германского имперского правительства, издательство книжку печатать отказалось[4]. Нелюбознательность германских политических деятелей (социал-демократов) была легко объяснима. «Я далеко не уверен, что об этом вопросе говорить своевременно, – писал в 1931 году историк и архивист Б.И. Николаевский посетовавшему на отказ немцев Бурцеву, – […] во всяком случае, немцы-то вполне определенно убеждены, что поднимать эту группу вопросов преждевременно»[5]. И Бурцеву оставалось только согласиться: «Вы правы, что немцы не хотят поднимать вопроса о том, как они помогали Ленину»[6].

По прошествии многих лет в распоряжение историков были переданы документы, позволяющие более глубоко и внимательно изучить ставший уже легендой вопрос о немецких деньгах и пломбированном вагоне. В числе сборников таких документов следует прежде всего назвать подготовленное 3. Земаном английское издание «Германия и революция в России 1915 – 1918. Документы из архивов германского министерства иностранных дел» (Лондон, 1958) и вышедший в 1957 г. на немецком языке сборник документов под редакцией В. Хальвега «Возвращение Ленина в Россию в 1917 году»[7]. Эти публикации, с очевидностью указывавшие на связь с германским правительством таких известных революционеров, как швейцарский социал-демократ Карл Моор (Байер)[8], русско-румынско-болгарский социалист Х.Г. Раковский[9], эсеры Цивин (Вейс) и Рубакин[10], вызвали настоящий переполох среди еще живших революционеров. «Теперь признаюсь, как наивны мы все были раньше, – писал Николаевский бывшему руководителю французской компартии Борису Суварину[11], – у меня лично нет никакого сомнения в том, что немецкие деньги у Ленина тогда были[12]. […] Теперь факт получения Лениным огромнейших сумм от немцев через Парвуса – Ганецкого доказан с полной несомненностью. Ленин превосходно знал, откуда получал деньги, на которые покупал типографии. Когда Ганецкого в начале 1918 г. исключили из партии, Ленин добился его восстановления, хотя превосходно знал роль Ганецкого»[13].

В те же годы эсер М.В. Вишняк публично отрицал причастность к деньгам Цивина[14], работавшего до середины 1916 г. на австрийцев, а затем – на немцев[15]. А бывшая коминтерновка Анжелика Балабанова спешила сообщить, что всегда подозревала Карла Моора в сотрудничестве с германским правительством[16].

Однако все до сих пор известные документы о «немецких деньгах» хранились в архивах министерства иностранных дел Германии. Между тем очевидно, что германский МИД был не единственным, а вероятно, и не главным источником финансирования русских революционеров. Подрывной работой занимался еще и германский Генштаб[17]. Не случайно министр иностранных дел Австро-Венгрии указал в своем дневнике в дни брестских переговоров именно на роль германских военных. «Германские военные, – писал министр иностранных дел Австро-Венгрии граф О. Чернин, – сделали все для того, чтобы низвергнуть Керенского и поставить на его место «нечто другое». Это «другое» теперь налицо и желает заключить мир». И Чернин предлагал воспользоваться этим «несмотря на все сомнения, которые внушает партнер»[18].

«Нечто другое» было, разумеется, ленинским правительством. Правда, Чернин умолчал еще об одном канале финансирования деятельности русских революционеров. Вот что писал Николаевский: «Изучение материалов о связях большевиков с немцами привело меня к выводу о том, что настоящая линия связей идет не через немцев, а через австрийцев, и именно через австро-венгерский генеральный штаб и организации Пилсудского, причем линия к Ленину шла через Ганецкого[19]. […] Для меня особенно интересны связи Ленина с австрийцами периода 1912 – 14 гг.[20] […] Относительно архива австро-венгерского штаба справки в Вене были наведены, и установлено, что весь этот архив был передан большевикам еще в 40-х гг.: большевики передачу его ставили чуть ли не как основное условие вывода своих войск. Знали, чего хотели»[21].

Оставляя в стороне вопрос о том, насколько существенной была роль Германии и Австро-Венгрии в деле организации большевистского переворота и смог бы произойти этот переворот без германских и австрийских субсидий[22], следует указать, что подрывная работа Германии в отношении России была лишь частью общей германской политики, направленной на ослабление противника. На так называемую «мирную пропаганду» Германия потратила по крайней мере 382 млн марок (причем до мая 1917 г. на Румынию или Италию денег было потрачено больше, чем на Россию, что не помешало и Румынии, и Италии выступить в войне на стороне Антанты). Десятки миллионов марок были истрачены на подкуп четырех газет во Франции. В России же ни одной газеты немцам подкупить, видимо, не удалось, и финансирование Германией ленинской «Правды» в 1917 г. было, кажется, единственным исключением[23].

Германское правительство рассматривало возможную русскую революцию как часть этой подрывной акции. Оно не без оснований надеялось, что революция приведет к распаду Российской империи, выходу ее из войны и заключению сепаратного мира, который обещали дать революционеры в случае прихода к власти[24]. Германии же этот мир был необходим уже потому, что в 1917 г. она не обладала нужными силами для ведения войны на два фронта[25].

Сделав ставку на революцию в России, германское правительство в критические для Временного правительства недели поддержало ленинскую группу, помогло ей и другим «пораженцам» проехать через Германию в Швецию[26], получило согласие шведского правительства на проезд эмигрантов к финской границе. Оттуда оставалось совсем уже близко до Петрограда. Неудивительно, что происшедший в октябре переворот не был для германского правительства неожиданностью. Справедливо или нет, оно смотрело на происшедшее как на дело своих рук.

Но Германия никогда с такой легкостью не смогла бы достичь своих целей, если бы интересы германского правительства не совпали в ряде пунктов с программой еще одной заинтересованной стороны: русских революционеров-пораженцев, самым влиятельным и деятельным крылом которых, как оказалось, было ленинское (большевики). В чем же совпали цели Германии и революционеров в войне?

Как и германское правительство, ленинская группа была заинтересована в поражении России. Как и германское правительство, большевики желали распада Российской империи. Немцы добивались этого ради общего ослабления послевоенной России. Революционеры, среди которых многие требовали отделения от Российской империи окраин еще и по национальным соображениям (например, один из видных польских революционеров Пилсудский), смотрели на рост национальных сепаратистских тенденций (национализм малых наций) как на явление, находившееся в прямой связи с революционным движением[27].

Совпадая в одних пунктах, цели Германии и революционеров в войне расходились в других. Германия смотрела на русских революционеров как на подрывной элемент и рассчитывала использовать их для вывода России из войны. Удержание социалистов у власти после окончания войны, видимо, не входило в планы германского правительства. Революционеры же смотрели на помощь, предложенную германским правительством, как на средство для организации революции в России и во всей Европе, прежде всего в Германии. Германское правительство знало, что главной задачей социалистов была организация революции в Германии. Революционеры знали, что правительство Германии не желает допустить прихода к власти немецких социалистов, а русских революционеров рассматривает как орудие для реализации собственных «империалистических» планов. Каждая из сторон надеялась переиграть другую[28]. В конечном итоге в этой игре победила ленинская группа, переигравшая всех, в том числе и Парвуса[29], родоначальника идеи германо-большевистского сотрудничества[30].

Программа европейских социалистов была абстрактна: революция. Программа Ленина была конкретна: революция в России и собственный приход к власти. Как человек, подчиненный собственной цели, он принимал все то, что способствовало его программе, и отбрасывал – что мешало[31]. Если Четверной союз предлагал помощь, то постольку, поскольку эта помощь способствовала приходу Ленина к власти, она должна была быть принята. Если эта помощь могла оказываться на условиях провозглашения Лениным определенной политической платформы, то постольку, поскольку эта платформа способствовала достижению основной цели: приходу Ленина к власти, она должны была быть принята и объявлена. Немцев интересовал сепаратный мир с Россией? Ленин сделал лозунг немедленного подписания мира и прекращения войны основным пунктом своей программы[32]. Немцы хотели распада Российской империи? Ленин поддержал революционный лозунг самоопределения народов, допускавший фактический распад Российской империи. Немцы хотели для компрометации Антанты опубликовать тайные договоры русской дипломатии, показывающие захватнический характер России и ее союзников? Ленин выступил с призывом добиваться публикации тайных договоров русского правительства. (И оставалось только удивляться, каким образом интересы одного из самых радикальных русских революционеров могли так совпасть с целями консервативного правительства Германии.)

Фантазия германского правительства, по существу, на этом иссякала. По плану немцев приводом Ленина к власти и заключением сепаратного мира с охваченной революцией Россией Восточный фронт ликвидировался. Нужно отдать должное Ленину. Он выполнил данное германскому правительству обещание в первые же часы прихода к власти: 26 октября на съезде Советов он зачитал известный декрет о мире[33]. На следующий день декрет был опубликован Петроградским телеграфным агентством (захваченным и контролируемым большевиками).

Правительства стран Четверного союза, внимательно следящие за происходящим, отметили это заявление, но разошлись в реакции на него. Граф О. Чернин, один из самых разумных дипломатов своего времени, настоятельно рекомендовал начать в германских и австро-венгерских полуофициальных органах обсуждение заявления советского правительства в благожелательном для большевиков тоне и подготовить почву для скорейшего начала мирных переговоров, дабы как можно быстрее заключить перемирие, а затем и мир[34]. Против этого возражал статс-секретарь Германии по иностранным делам Р. Кюльман, утверждавший, что борьба за власть между Лениным и Керенским еще не закончена, что большевистский режим ни в коем случае нельзя считать стабильным; а ухватившись преждевременно за неофициальное большевистское заявление, переданное не в виде ноты, а по телеграфу, немцы рискуют показаться слабыми. К тому же немцы боялись скомпрометировать большевиков слишком поспешным проявлением дружеских чувств к ленинскому правительству и дать тем самым повод Антанте и оппонентам Ленина в России утверждать, что большевики состоят в сговоре с Германией. Поэтому 26 октября (8 ноября) германский посланник в Стокгольме рекомендовал МИДу не публиковать в немецкой и австрийской прессе никаких заявлений о предварительном соглашении с большевиками[35]. Аналогичные меры предосторожности предпринимались австро-венгерским командованием: «С нашей стороны не должно быть побуждения к скорому заключению мира и изъявления симпатий к Ленину или к кому-либо другому. Русские должны быть убеждены, что мы теперь, как и прежде, воздерживаемся от всяких вмешательств в их внутренние дела»[36], считали в Вене.

Для Антанты, однако, роль Германии в Октябрьском перевороте была очевидна. Уже 27 октября (9 ноября) лондонская газета «Морнинг пост» опубликовала статью «Революция сделана в Германии». Да и сами немцы не смогли долго хранить молчание: в интервью, помещенном в воскресном выпуске «Фрайе прессе» от 18 ноября (1 декабря) 1917 года, генерал Э. Людендорф заявил, что русская революция для Германии не случайная удача, а естественный результат германской политики.

После июльских обвинений, выдвинутых Временным правительством против большевиков, в сотрудничестве с Германией[37], равно как и перед лицом социалистов Западной Европы и собственной большевистской партии, Ленин не мог выступать инициатором сепаратного мира с Германией без риска потерять и без того шаткий авторитет. Немцы с австрийцами и тут подыграли Ленину. «Насколько я знаю идеи и взгляды Ленина, – писал Чернин, – они направлены на то, чтобы сначала повторить попытку достижения всеобщего мира, а в том случае, если правительства западных стран не пойдут на это, заключить с нами сепаратный мир». Действительно, Ленин, обратившись к Антанте с мирными предложениями, «поставил достаточно короткий срок для ответа на свое чрезмерно дерзкое требование», из которого, как считал Чернин, «ничего не получится». Чернин, однако, подчеркивал, что Ленин «сможет и захочет» подписать мир только в том случае, если Центральные державы формально примут определение мира «без аннексий и контрибуций», чем будет выбита почва для созыва социалистической конференции, на которой настаивали социал-демократы Европы. Чернин предлагал поэтому признать новое правительство и объявить о готовности вести с ним переговоры[38].

Немцы были настроены в отношении большевиков более осторожно, считая целесообразным «подождать дальнейшего развития событий в Петрограде» и откликнуться на предложение о мире только в том случае, если «большевикам действительно удастся длительное время продержаться у власти»[39]. Тем временем 8 (21) ноября открытым текстом на все фронты была передана за подписями Ленина, Троцкого, Н.В. Крыленко, В.Д. Бонч-Бруевича и Н.П. Горбунова радиограмма для командиров русской армии с предложением начать немедленные переговоры на фронтах о перемирии с армиями противника[40]. Через два дня австрийцы сообщили немцам, что «основой для прекращения огня и начинающихся незамедлительно в любом удобном месте переговоров о мире должны служить» восстановление «предвоенного статус-кво России», «отказ от аннексий и контрибуций», «право на самоопределение народов России, в том числе и занятых областей Курляндии, Литвы и Польши», «отказ от вмешательств во внутренние дела» обеих сторон, как можно более скорое перемирие на фронтах, по возможности самое быстрое начало мирных переговоров. Австрийцы соглашались также на условие о прекращении огня на всех фронтах (что было «простой формальностью», обреченной на неуспех, так как согласие Антанты на прекращение огня исключалось)[41].

В эти ноябрьские дни 1917 г. Восточный фронт как военный фактор перестал существовать. Немцы начали быстрым темпом перебрасывать войска на запад[42]. Реальный мир, впрочем, еще не был близок, поскольку новое правительство нельзя было считать надежным. 13 (26) ноября советник миссии в Стокгольме и будущий дипломат в Москве К. Рицлер высказал в письме канцлеру Германии следующие соображения: «В настоящий момент мы имеем дело с тем, что попросту являет собой насильственную диктатуру горстки революционеров, к правлению которых вся Россия относится с величайшим презрением и терпит его лишь потому, что эти люди пообещали немедленный мир и общеизвестно, что они выполнят это обещание. Здравый смысл подсказывает, что власть этих людей потрясет все русское государство до самых его оснований и, по всей вероятности, не более чем через несколько месяцев […] [правительство] будет сметено волной всероссийской враждебности. […] Даже попытка связать будущее русско-немецких отношений с судьбами людей, которые в России сейчас стоят у власти, была бы, вероятно, серьезной политической ошибкой. За то время, что это правительство продержится у власти, удастся добиться разве что перемирия или, быть может, формального мира. В этих обстоятельствах и ввиду серьезных потрясений, перед которыми, по всей вероятности, стоит Россия, мы сможем установить действительно мирные связи и дружеские, добрососедские отношения весьма не скоро»[43].

9 (22) ноября, выполняя еще один пункт соглашения между большевиками и Германией, Троцкий, как нарком иностранных дел, заявил о намерениях советского правительства опубликовать секретные дипломатические документы[44]. Теоретически публикация тайных договоров наносила ущерб как Центральным державам, так и Антанте. Но поскольку секретные договоры, имевшие отношение к мировой войне, были, естественно, заключены Россией с Францией и Англией, а не с Центральными державами, последние конечно же оставались в выигрыше[45]. Большевистское правительство это понимало. Троцкий писал: «Буржуазные политики и газетчики Германии и Австро-Венгрии могут попытаться использовать публикуемые документы, чтобы представить в выигрышном свете дипломатическую работу Центральных империй. Но […] во-первых, мы намерены вскоре представить на суд общественного мнения секретные документы, достаточно ясно трактующие дипломатию Центральных империй. Во-вторых, […] когда германский пролетариат откроет себе революционным путем доступ к тайнам своих правительственных канцелярий, он извлечет оттуда документы, ни в чем не уступающие тем, к опубликованию которых мы приступаем»[46].

Центральные державы, разумеется, приветствовали намерение большевиков опубликовать документы МИДа. Вот как комментировало заявление советского правительства командование 7-й австро-венгерской армии в приказе 30-й дивизии от 7 (20) декабря: «Нельзя себе даже представить, какое огромное значение имеет постоянное распространение тайных договоров, безошибочно предоставляющих документы об аннексионной политике и виновности Антанты в войне. Последствием опубликования этих договоров Лениным будет полный разрыв с Антантой и союз с нами. Популярно составленные выдержки в русском переводе будут разосланы дивизиям»[47].

Действительно, «секретными дипломатическими документами» были полны в те дни и «Известия Совета рабочих и солдатских депутатов», и «Правда», и горьковская «Новая жизнь», и даже эсеровская газета «Дело народа»[48]. Наконец, «секретные документы» с недельным интервалом появились в виде серии из семи брошюр: «Сборник документов из архива бывшего министерства иностранных дел»[49]. Практическую работу по их изданию осуществляла группа сотрудников НКИДа под руководством матроса Н.Г. Маркина[50] и под общим надзором Троцкого.

Впрочем, еще 8 (21) ноября Троцкий признался, что не следует ожидать от публикации многого: «Это не договоры, написанные на пергаменте, дело идет по существу о дипломатической переписке, о шифрованных телеграммах, которыми обменивались правительства»[51]. Было очевидно, что в печать давались первые попавшиеся в МИДе документы[52]. К публикации подготовлены они были удивительно неграмотно, с многочисленными ошибками[53], без всякой системы и хронологии, без комментариев[54]. Из Болгарии читатель переносился в Сиам, оттуда в Японию, из Японии – в Испанию, затем снова в Болгарию. За документом 1892 г. шел документ 1907-го, никак с ним не связанный, затем – 1915-го, потом – 1906-го. Сами публикаторы конечно же абсолютно не понимали, что, собственно, они издают. Вместе с официальными документами и договорами, на одинаковых с ними правах, печатались частные письма чиновников МИДа, найденные в столах и шкафах министерства.

Понятия о том, какие документы секретные, а какие давно опубликованы, организаторы издания также не имели. Во втором сборнике был помещен сербско-болгарский договор 1904 г., послуживший первым шагом к образованию балканской федерации. Договор этот был опубликован в 1905 г., широко обсуждался и был тогда же единогласно, в том числе и голосами социал-демократов, принят в болгарском народном собрании[55]. Опубликованный там же русско-болгарский договор о военном союзе, заключенный 29 февраля 1912 г., несомненно «империалистический», подтолкнувший на войну с Турцией, не представлял тайны уже потому, что 6 ноября 1914 г. был обнародован вместе с «секретными» к нему приложениями кадетской «Речью»[56]. Русско-английская конвенция 1907 г., касавшаяся Персии, Афганистана и Тибета (док. № 55), тоже не была секретной. Она была обнародована, со всеми приложениями, в Англии через несколько дней, а в России через несколько недель после ее подписания 18 (31) августа 1907 г. и послужила предметом детального обсуждения в прессе[57].

Седьмой выпуск, опубликованный в феврале 1918 г., перед самым заключением Брест-Литовского мирного договора, стал последним. Он заканчивался набранным крупными буквами, на всю страницу лозунгом: «Да здравствует международная конференция действительных представителей революционного пролетариата во главе с Карлом Либкнехтом, Джоном Маклином, Фридрихом Адлером, Лениным, Троцким и другими стойкими вождями рабочего класса»[58]. Предреволюционное обещание немцам о публикации секретных договоров советское правительство в целом выполнило и теперь указало, что «выпуск следующих номеров Сборника секретных документов по техническим затруднениям редакция поставлена в необходимость временно прекратить»[59].

В ноябре 1917 г. интересы Ленина и Германии совпадали и в вопросе о разложении русской армии. Немцам нужно было ликвидировать Восточный фронт. Большевикам – демобилизовать русскую армию, в целом настроенную враждебно в отношении переворота и советского правительства. С этой целью в ноябре были начаты предварительные советско-германские переговоры о заключении перемирия. В ночь с 7 (20) на 8 (21) ноября советское правительство потребовало от главнокомандующего русской армией Духонина «сделать формальное предложение перемирия всем воюющим странам»[60]. 9 (22) ноября Н.Н. Духонин ответил, что только правительство, поддерживаемое «армией и страной, может иметь достаточный вес и значение для противников, чтобы придать этим переговорам нужную авторитетность для достижения результатов»[61], и указание СНК выполнить отказался.