Элси видела, как муж провожает взглядом Норму Джин и глазные яблоки в глазницах у него перекатываются, словно шарики в корпусе подшипника.
Он никогда не смотрел так ни на одного из окружных детей, ну разве что кто-то из них проказничал или собирался напроказить. Но на Норму Джин он прямо пялился.
Только не за едой. Элси это заметила. Нарочно, что ли? Ведь то было время, когда они собирались за столом все вместе, сидели близко, лицом друг к другу. Уоррен был мужчина крупный, любил поесть, а потому блюда подавались основательные, «для еды, а не для баловства», как он любил выражаться. Норма Джин обычно сидела за столом тихо, лишь изредка хихикая над шуточками Элси, но сама почти ничего не говорила. Эти манеры «маленькой леди», которым ее обучили в приюте, в доме Пиригов выглядели, на взгляд Элси, несколько комично.
Итак, она вела себя скромно и тихо и ела примерно столько же, сколько и остальные, за исключением, разумеется, Уоррена. Уоррен, сидя рядом с Нормой Джин, никогда на нее не смотрел, равно как и на всех остальных тоже, лишь читал газету, сложенную по вертикальному сгибу. И это не расценивалось как грубость, просто таков уж он был, Уоррен Пириг. Но в другие моменты, даже когда Элси была рядом, Уоррен неотрывно следил за девушкой. С таким видом, будто не понимает, что делает; и эта беспомощность в нем, это болезненное и потерянное выражение на лице – на израненном лице, это лицо напоминало изображение горной местности на карте – все это западало Элси в душу, и она начинала об этом думать и ловила себя на этих мыслях даже в те минуты, когда ей казалось, что она вовсе ни о чем не думает. Элси была не из задумчивых. Были родственники, с которыми она враждовала уже лет двадцать, были старые подружки, увидев которых на улице она переходила на другую сторону, не желая даже здороваться; но чтобы о ком-то из них думать? Нет, она просто выбрасывала их из головы, и все.
Но теперь в ее сознании точно появился уголок для грязных мыслей о муже и этой девчонке; и Элси это страшно не нравилось, потому что Элси Пириг всегда была не из ревнивых, гордость не позволяла. А тут вдруг она поймала себя на том, что роется в вещах этой девчонки, в маленькой комнатке под самой крышей, где уже в апреле жарко и душно, как в печке, и осы гудят под карнизом. Но нашла она лишь дневник Нормы Джин в красном кожаном переплете, который девочка и без того уже успела ей показать. Норма Джин очень гордилась этим подарком от директрисы лос-анджелесского приюта.
Элси перелистывала дневник, руки у нее дрожали (у нее! Элси Пириг! да она ли это?), она боялась увидеть то, чего ей вовсе не хотелось увидеть. Однако ничего интересного в дневнике Нормы Джин не обнаружилось, по крайней мере на первый взгляд. Там были стихи, переписанные, по всей видимости, из каких-то книжек или учебников аккуратным школьным почерком Нормы Джин.
Птичка в небо залетела высоко,
Что уже как будто и не в небе.
Рыба в море заплыла так глубоко,
Что уже и плыть как будто негде.
И еще:
Если видит все слепой,
Как же быть тогда со мной!
Это стихотворение Элси понравилось, но она не понимала смысла других, особенно если рифма в них была нечеткой, не такой, как положено в стихах.
Сама я Смерти не звала,
Но Смерть была ко мне добра,
Приехала и увезла в карете.
Втроем в карете – я, Она
И, кажется, Бессмертие.
Еще менее понятными были молитвы – по догадке Элси, молитвы Христианской науки. Очевидно, бедняжка свято верила во всю эту чепуху, которую столь прилежно переписала, по молитве на страничку.
Отец Небесный
Дай мне слиться с Твоим совершенством
Во всем что Вечно – Духовно – Гармонично
И пусть Божественная Любовь отринет все Зло
Ибо Божественная Любовь Вечна
Помоги мне любить Тебя как любишь Ты
И нет БОЛИ
Нет БОЛЕЗНИ
Нет СМЕРТИ
Нет ПЕЧАЛИ
Лишь одна БОЖЕСТВЕННАЯ ЛЮБОВЬ
ОТНЫНЕ И ВО ВЕКИ ВЕКОВ.
Как хотя бы понимать все это, не говоря уже о вере? Может, душевнобольная мать Нормы Джин тоже была последовательницей Христианской науки и девочка от нее всего этого нахваталась? Тогда удивляться нечему. Интересно, не эта ли ересь подтолкнула несчастную к самому краю? Или она, оказавшись на краю, вцепилась в Христианскую науку в попытке спастись? Элси перевернула еще одну страницу.
Отец Небесный
Спасибо Тебе за новую Семью!
Спасибо за тетю Элси, которую я так люблю!
Спасибо за мистера Пирига, который так добр ко мне!
Спасибо за этот новый Дом!
Спасибо за новую школу!
Спасибо за новых друзей!
Спасибо за новую жизнь!
И помоги моей Маме поправиться
И пусть над ней воссияет Вечный Свет
И будет освещать всю ее жизнь
И помоги Маме любить меня
Так, чтобы она больше никогда не захотела сделать мне больно!
Благодарю Тебя Отец Небесный. АМИНЬ.
Элси быстро захлопнула дневник и сунула его в ящик комода, под белье Нормы Джин. Ощущение было такое, будто ее пнули в живот. Она была не из тех женщин, что любят рыться в чужих вещах, она терпеть не могла тех, кто сует нос в чужие дела. И черт побери, как же ей было противно, что Уоррен и эта девчонка довели ее до такой крайности!
Спускаясь по лестнице, она чуть не упала, так разволновалась. И твердо решила: надо убедить Уоррена, что девочке здесь не место. Она должна уйти.
Но куда?
Мне плевать куда, к чертовой матери! Вон. Вон из этого дома!
Ты что, взбесилась? Снова отправить ее в приют? Без всяких на то причин?
Хочешь, чтобы я ждала, пока она появится, эта причина? Ты, сволочь?
Называть Уоррена Пирига сволочью весьма рискованно, пусть даже ты рыдаешь от обиды. Тебе вполне могут врезать кулаком по физиономии. Ей довелось видеть однажды (правда, тогда Уоррен был пьян и взбешен сверх всякой меры; были особые обстоятельства, поэтому она его и простила), как он пробил кулаком дверь, которую она успела захлопнуть и запереть за собой. В последний раз, когда врач его взвешивал, Уоррен Пириг весил двести тридцать фунтов, а она, Элси, ростом пять футов два дюйма, – всего около ста сорока фунтов. Дальше считайте сами!
