– Ей когда-нибудь ставили диагноз «детская агорафобия»?
– По словам ее матери, врачи, к которым она обращалась, так ничего и не поняли… Но я сама видела, как ведет себя Эва во время кризиса: если ее силой заставляют выходить, она впадает в панику, кричит и бьется.
– Поэтому Эва не ходит в школу и не общается с другими детьми.
Майя кивнула:
– Я даю ей уроки, для этого меня в основном и наняли.
– Почему вы решили, что я не поверю вам по телефону? – спросил доктор.
– Потому что появилась другая проблема. – Майя запнулась. – У Эвы завелся воображаемый друг, – выпалила она на одном дыхании. – Знаю, вы сейчас скажете, что это обычное дело, особенно в ее возрасте.
Ничего подобного. Наоборот, это указывает на нечто более серьезное. Но Джербер не стал озвучивать свою мысль.
– Продолжайте… – сказал он и снова посмотрел на часы, давая понять, что времени в обрез.
– Вначале я думала, что это просто игра, – рассказывала девушка. – Полагала, что такая фантазия возникла потому, что Эва не общается со сверстниками. Я ей подыгрывала, мне казалось, в этом нет ничего плохого.
Не следовало тебе этого делать, с содроганием подумал Джербер.
– Например, я готовила полдник для двоих, вечером оставляла на тумбочке два стакана с водой… Но Эва никогда не позволяла мне напрямую обращаться к мальчику, даже нервничала, когда я пыталась в шутку что-то ему сказать. Уверяла, что он не хочет иметь со мной дела и, если я стану настаивать, маленький дружок заставит меня дорого за это заплатить.
Тревожная подробность.
– Угрозы Эвы осуществились?
Девушка огорченно кивнула:
– Исчезло несколько моих личных вещей, не особо ценных: коралловые бусы, помада, одна теннисная туфля. Я не уверена, что тут замешана Эва, но совпадение слишком явное.
Джербер почувствовал, что на этом дело не закончилось и впереди ждут более пугающие подробности.
– Я надеялась, что ей надоест такая игра, поскольку не знала, как с этим справиться. Но теперь это превратилось в наваждение. – Было видно, что Майя Сало тревожится по-настоящему. – Я пыталась отвлечь ее, придумывала новые забавы, много времени проводила с ней, но Эва выпроваживала меня, чтобы побыть со своим воображаемым другом. Запиралась у себя в комнате и часами говорила сама с собой.
Психолог знал, что худшее впереди. Похоже, девушка была по-настоящему напугана.
– Иногда это случалось среди ночи. Эва просыпалась и играла с ним.
Воображаемые друзья детишек выходят на свет божий из колодца одиночества, подумал Пьетро Джербер. Заражают все вокруг своим тошнотворным присутствием. Они деспотичны, назойливы, претендуют на исключительное внимание к себе и, что хуже всего, раз явившись, больше не желают уходить.
– А неделю назад, ни с того ни с сего, Эва попросила прогнать маленького дружка, сказала, что больше не хочет с ним играть.
Вот оно, сказал себе Джербер.
– У меня ничего не вышло, – призналась девушка чуть ли не со стыдом. – Он все еще там.
– С того момента события стали развиваться все стремительнее, – догадался Джербер. – Эва начала наносить себе увечья, утверждая, будто это сделал ее дружок. Синяки и ссадины, особенно на ногах и руках.
Майя Сало широко раскрыла зеленые глаза и склонила голову влево, не веря тому, что услышала.
– Только синяки, – поправила она. – Но откуда вы знаете?
– Эва описывала, как выглядит мальчик? – продолжил Джербер, не отвечая.
Девушка смущалась все больше. Стала припоминать.
– Нет, – произнесла наконец.
– И готов биться об заклад, что у воображаемого друга нет имени.
– Эва отказывается говорить, как его зовут, – раздраженно проговорила Майя; ее досада объяснялась тем, что девушка не в силах была понять, в чем дело.
Майя Сало только что описала первые признаки детской шизофрении, но Джербер не хотел ей об этом говорить. Насколько он мог судить, Эва начала слышать несуществующие голоса. Без правильного, своевременного лечения спорадические проявления патологии выродятся в полное отторжение от реальности. Повреждения, которые она наносит себе, указывают, что девочка начинает вступать в конфликт со второй личностью, поселившейся в ней. Без соответствующих лекарств с возрастом появятся другие воображаемые друзья, гораздо более опасные для нее и для окружающих.
Улеститель детей ограничился тем, что заявил:
– Эве нужен не гипнотизер, а психиатр.
Последнее слово Майю глубоко потрясло.
Видя, как дрожат ее полные губы и слезы подступают к зеленым глазам, Джербер пожалел о своей прямоте. Он не ожидал такой реакции, но, по сути, у него не было другого выбора.
Девушка расплакалась. Не зная, как ее утешить, Джербер молчал.
– Боюсь, скоро случится что-то плохое; я уверена, что и Эва тоже напугана, – всхлипывала Майя. Потом взглянула сурово: – Известно ли вам, доктор, что значит быть ребенком и бояться смерти?
В одиннадцать лет я упал с балкона, и мое сердце остановилось на тридцать секунд, чуть было не сказал Пьетро Джербер, чтобы утешить ее. Но незачем делиться таким личным воспоминанием с незнакомкой. Или есть зачем? У Майи Сало прядка рыжих волос прилипла к щеке, и ему безумно хотелось эту прядку отвести.
– Мне жаль, но я ужасно опаздываю, – выпалил он, отгоняя от себя эту мысль и давая понять, что и так уделил девушке больше времени, чем предполагал. Но было действительно пора идти на встречу, назначенную в кафе Пашковски.
Человек с карманными часами дожидался его.
Майя не сдвинулась с места. Она по-детски смахнула слезы тыльной стороной ладони. Потом порылась в карманах куртки, вынула маленький конверт, аккуратно заклеенный, и протянула Пьетро:
– Когда я сказала Эве, что пойду к человеку, которого зовут улестителем детей, она вручила мне это.
Джербер уставился на письмо, которое Майя протягивала ему, прилагая все усилия, чтобы рука не дрожала.
– Это для вас, доктор Джербер. Но я не знаю, что там написано, Эва не захотела сказать.
Брать письмо у него не было ни малейшего намерения: по тому, как истрепался конверт, Пьетро догадался, что девушка таскает его в кармане бог знает сколько времени. И стало быть, она лжет. Послание Эвы предназначено не для него.
– Сколько моих коллег, детских психологов, отказались от вашего случая?
Девушка опустила руку с письмом и потупила взгляд:
– Только вы и остались.
