«Смотри-ка ты… И помпон пришила», – поощрил он жену.
Этот полуоторванныи? помпон сильно раздражал его последние дни и порождал скандальчики.
И ужин, оставленныи? для него на столе показался ему необыкновенно вкусным. И даже электрическии? чаи?ник не так сильно шумел, наверное боясь разбудить двух новорожденных. Или гостью.
24 февраля 2014, бестетрадные.
Вторжение
Они ворвались в ее? дом как мамаева орда. Громко-звучные незнакомцы, со слегка выпученными восточными глазами, и из всех исковерканных плохим знанием русского языка, она поняла только «трубы». Они пришли менять трубы. Откуда решили, кто приказал, но, услышав угрозу – «отключим воду, если…», – Татьяна сдалась. Сдалась этим вторженцам, хоть еи? и очень жаль было ломать роскошныи? серо-бежевыи? кафель. Ванная комната была вообще предметом ее? гордости и зависти. Здесь было продумано, все канализационные устрои?ства были спрятаны, обшиты и ничем себя не выдавали. Продуманное освещение, сама ванная по происхождению – француженка. Что там говорить. От однои? мысли, что эти мужики сеи?час разом лишат ее? этого стерильно-уютного и любимого, особенно по утрам, места, застали Татьяну врасплох. Она только руками развела. И сдалась.
Она ушла в дальнюю комнату, чтобы не слышать незнакомои? гортаннои? речи, грохота дрели и прочих устрашающих звуков этого вторжения.
В комнате она плотно закрыла дверь и подошла к окну. Стала смотреть на улицу. Но увиденное на улице мало успокоило ее?. Неслись машины, увозя своих равнодушных хозяев, шли пешеходы резвои? трусцои?, видно опаздывая на службу. Небо было серым и тучным, и обещало дождь или снег.
Мрачность картины усугубил разрулившии?ся под окном грузовик, с теми самыми трубами. Их стали разгружать и Татьяна отвернулась от окна.
Ее? угнетало только то, что после ухода этих горцев надо будет делать в ваннои? ремонт. Мало того, что этот факт сам по себе угнетал, но тревожило то, что денег на это не было. Изразцы в ваннои? комнате были из тои? еще, далекои? теперь «невозвращенки» – жизни то есть тои? ее? давнеи?, когда еи? все было все-равно, и она могла себе позволить любои? ремонт, любои? кафель. Она жила на широкую ногу, и ремонтники, которые отделывали эту квартиру сразу почувствовали в неи? редкую женщину. Богатую и не жадную. Поэтому наверное и сделали в квартире все по высшему совестливому разряду.
Но время сдвинулось. Ушло в минус. В минус во всем! В возрасте здоровье, работе, деньгах. Сеи?час этот минус грозился вытянуться в длинное тире. Татьяна даже не пыталась думать о том, что с этои? «дырои? в нищету», она так мысленно назвала пролом в стенке ваннои? комнаты, она останется до конца своего жизненного похода.
А горцы все? горланили, кричали друг на друга, дверь на лестницу была не закрыта. Они бегали туда-сюда, с этажа на этаж. Дом наполнился чужим говором, а когда один из них запел песню, Татьяна даже улыбнулась. Только закрыть глаза и ты как будто на Кавказе, куда много раз ее? возили родители. Она много раз слышала эти песни. И тогда они еи? очень нравились, своим непривычным для уха мужским многоголосьем.
Татьяна закрыла глаза, послушала. Нет. Эффект был другои?.
Пение это в ее? доме вызвало только раздражение и почти детскую обиду.
И немножко необъяснимого страха. Чувство острое, как у животины, которую ведут на бои?ню, охватило Татьяну. Она стремительно вернулась в комнату и села к роялю. Она хотела сыграть Рахманинова громко и вызывающе, чтобы не слышать этих песен гор. Но неожиданно заиграла «Сулико». Потом «Тбилисо», потом «Ереван». Она играла по памяти все что помнила из музыкального обхождения всех горцев.
Одну из мелодии? вдруг подхватили пришедшие мастера.
И Татьяна обнаружила их всех за своеи? спинои?. Они поддакивали еи? кивками и улыбками. А один, помоложе, даже станцевал, сделав круг по паркету в грязных башмаках. Потом раздались дружные аплодисменты.
А дальше случилось то, что может случиться при абсолютном доверии и любви. На столе в кухне появилось вино и белоснежная брынза и фрукты.
Трубы были заменены уже через минуту, а по приказу бригадира усатого и смешного тут же была заделана дыра, и наклеен кафель. с розочками на белом фоне. Все это выглядело букетом ярким и даже живописным. Дыры как и не было.
Горцы ушли, шумно и долго провозглашая достоинства хозяи?ки. А Татьяна убирая кафельные крошки на полу ваннои?, все думала: «Что это было? Что это было?» Но думалось еи? уже совсем без всякого страха. Она улыбалась, глядя на оригинальныи? импровизированныи? букет на кафеле. Он остался теперь здесь навсегда. И, никакои? дыры в нищету.
25 февраля 2014, бестетрадные.
Первая любовь
Все, конечно, помнят ярко и сильно свою первую любовь. Проносят воспоминание это через всю жизнь, обогащая ее? всякими прекрасными возможностями и невозможностями. С нею всегда связаны самые сильные и драгоценные воспоминания. Обычно это девочки или мальчики. У Галины все было не так. Ее? первым сильным и громким открытием был – рояль.
Никогда потом, ни в каких любовных отношениях, не чувствовал такои? нежныи? трепет как тогда. В детстве.
Они жили в маленьком раздолбанном вои?нои? городе, где в одном из уцелевших здании? был местныи? дом культуры, а в нем – филиал музыкальнои? школы, в которую она поступила. И там, на сцене, на обшарпанных, не очень чистых досках, он и стоял. Он был посланцем из какои?-то другои? жизни. Строг, красив и, как бы, просил не трогать его руками. Но его трогали! Еще как.
Галина, если случалось придти раньше на занятия, с испугом и отвращением наблюдала, как пыль с него стирает тетка Зина, уборщица, половои? тряпкои?, а какие-то парни фривольно бацают на нем – то марши, то липкую простенькую музыку.
Когда она поднималась на сцену, и тихо, с нотнои? папкои? в руках останавливалась у кулисы, мужчины не останавливали свои наигрыши, но когда входила на сцену учительница ее? по фортепиано, они смущенно ретировались.
Еще бы. Она поднималась по ступенькам медленно и царственно подходила к инструменту. В детстве она еще не могла знать такого определения, но потом уже понимать стала, что учительница музыки была у нее? необыкновенным человеком. И фамилия у нее? была хоть и трудная, но зато алмазнои? резьбои? запечатлялась на всю жизнь. Дизенгаузен. Загадочно и маняще звучала она, и вызывала робость, потому что ни на какие фамилии не была похожа, как и ее? хозяи?ка.
– Приступим, деточка, – говорила она спокои?но, и регулировала для нее? прирояльныи? винтовои? стул. У нее? это получалось ладно и точно.
Сама она была очень преклонного возраста. Седые волосы были заколоты роговым гребнем. Она всегда носила черное длинное платье и доставала очки из кожаного узкого футляра.
От нее? исходил аромат какои?-то другои? жизни. Она была строга, опрятна, немногословна. И Галине тогда казалось, что даже надевая свои золотые очки, она в упор не видит свою ученицу. Она слушала скверное ее? исполнение сдержанно, не раздражаясь на ошибки, и никогда ее? не ругала за них.
И Галине никогда не казалось, что это от хорошего к неи? отношения, она, эта старуха, была равнодушна к неи?. И это равнодушие к скудно одетои? девочке в шароварах, с рабочеи? окраины, куда она приезжала обучать ее? игре на фортепиано, она терпеливо выполняла свои обязанности, но при этом не присутствовала.
Галина очень робела ее?, эту старуху, но полюбила ее? за то, что она имела право подои?ти к роялю свободно и смело, смахнуть с его клавиш, очень дружески, невидимую пыль своим носовым платком, потом пробегала по клавишам какои?-то музыкальнои? фразои?, тоже из другои? жизни. И рояль отвечал еи? громким веселым звуком.
И тут Галина была в сторонке и понимала, что этот рояль, в которыи? она влюбилась сразу и навсегда, не отзовется еи? таким звуком ровни. И это ее? огорчало отчаянно. И она всем своим детским сердцем и неловкими руками, просила у него прощения за свою корявость и несуразность. За свои шаровары и штопанную кофточку.
И уже тогда, она поняла, что где-то есть другая, но ее? жизнь, в которую она должна вои?ти, прямо, не робея. Она уже чуть чувствовала, что эта жизнь существует, стоит таинственным силуэтом у нее? за спинои?.
И как бы подтверждая это, педагог Дизенгаузен, сказала: – Ну-сс, деточка, приступим.
18 июля 2018, бестетрадные.
Прикол
Калоши были весьма необычного вида.
Они были сиреневыми, в розовые мелкие сердечки. Очень по-девичьи веселыми и легкомысленными. Модного фасона, и легкими. Но, что самое странное – подходили по размеру ему.
К ним прилагалась записка-памятка. Заводская. «Калоши счастья» было написано крупными буквами, дальше помельче – «беречь от огня» и пр. сопутствующая дребедень.
Ян Борисович, почтенныи? профессор кафедры, был сильно озадачен. Поскольку пакет с этими калошами лежал у него на учебном столе в аудитории, и явно был предназначен ему.
Пока он, отвернувшись от уходящих по домам студентов, аккуратно расставлял методички в книжныи? шкаф, кто-то, уходя, подбросил ему на стол пакет с этими странными калошами.
Что больше всего удивило его, так это, что калоши были сиреневыми. Никто из студентов, да вообще почти никто из близких, не знал, что он коллекционировал сиреневыи? цвет. Почему эта страсть жила в нем – таи?нои? было даже для него. Но, видя любую вещь сиреневого цвета, он загорался к неи? страстью, и она не исчезала, жгла, пока не приобреталась им.
Калоши стояли перед ним на столе и сияли сиреневои? улыбкои?.
Конечно, догадался Ян Борисович, студенты подшутили над ним. Они могли заметить и сиреневые рубашки и сиреневыи? галстук.
«Но не такие уж они наблюдательные», – тут же отверг он свою догадку.
Они давно не смотрят на него, да и не слушают. Все их глаза и любопытство в смартфонах, телефонах, диктофонах. И потом – калоши, педагогу. Странно. Но, тем не менее, калоши стояли перед ним, во всеи? своеи? сиреневои? роскоши, и очень подходили в его коллекцию. Уже хотелось поставить их в прихожую на сиреневыи? коврик. Они хорошо бы смотрелись на фоне такого же цвета обоев.
Ян Борисович быстро зашуршал бумагои?, упаковал тщательно и сунул в пакет. Хорошо, что никто не вошел в этот момент. А то что подумали бы. Сидит уважаемыи? профессор и улыбается калошам.
До сессии было еще очень далеко. Осень только начиналась, и взяткои? плохо успевающего студента это быть не могло.
