– Предполагается, что я мертвый, – сказал Шланг.
– Еще ходит слух, что ты не он.
– Не очень прекрасная новость. Быть мертвым входит в мой рабочий образ. Вроде как я это делаю.
– Ты на этих, в клубе, работаешь?
– Не знаю. Может быть. Сюда за получкой прихожу.
– А живешь где?
– Дом в каньоне Топанга. Банды, в которой я раньше играл, «Досок». Только никто из них не знает, что это я.
– Как они могут не знать, что это ты?
– Они и при жизни-то не знали, что это я. «Саксофонист» главным образом – сессионный чувак. Кроме того, за годы состав уже столько раз сменился, из тех «Досок», с которыми я начинал, все по большей части разбежались и собрали свои банды. Осталась лишь парочка из старой команды, а они страдают или, я хотел сказать, благословлены Памятью Торчка.
– Люди говорят, тебе поплохело от стремного герыча. Еще сидишь?
– Нет. Господи. Нет, я теперь чистый. Я побыл в том месте возле… – Долгая пауза и неподвижный взгляд, пока Шланг про себя рассуждал, не сболтнул ли он и так уже слишком много, а также прикидывал, что еще Док может знать. – Вообще-то, я был бы признателен, если б…
– Нормально, – сказал Док, – мне тебя не очень хорошо слышно, а как я могу говорить о том, чего не слышу?
– Ну да. Я с тобой вот про что хотел. – Доку показалось, он уловил в голосе Шланга нотку… не совсем обвинительную, но все равно она заметала Дока в один совок с какой-то несправедливостью побольше.
Док вгляделся в прерывисто отчетливое лицо Шланга, капли тумана, собравшиеся у того в бороде, сверкали под огнями «Клуба Азьятик», миллион отдельных крошечных нимбов, излучавших все краски спектра, и понял, что вне зависимости от того, кто кому тут поможет, Шланг наверняка потребует легкого касания.
– Прости, чувак. Что я могу для тебя сделать?
– Ничего тяжелого. Просто подумал, не мог бы ты проверить парочку человек. Даму и девочку. Убедиться, что с ними все в норме. Вот и все. И чтоб меня туда не впутывать.
– Где живут?
– Торранс? – Он отдал клочок бумаги с адресом Нади и Аметист.
– Мне туда доехать легко, может, и не придется с тебя за пробег брать.
– Не надо туда заходить, с кем-то разговаривать, просто посмотри, там ли они до сих пор живут, что перед домом, кто входит-выходит, нет ли органов поблизости, все, что сочтешь интересным.
– Займусь.
– Я не смогу тебе прямо сейчас заплатить.
– Когда сможешь. Когда угодно. Вот только разве, если ты из тех, кто считает, будто информация – деньги… в таком случае не мог бы я просто попросить…
– Имея в виду, что либо я не знаю, либо, если я тебе скажу, меня возьмут за жопу, ладно – что такое, чувак?
– Слыхал когда-нибудь про Золотой Клык?
– Конечно. – Замялся, что ли? Долго – это сколько? – Это судно.
– Уж-жастно ин-нерестно, – скорее пропел, нежели проговорил Док, как это делают калифорнийцы, дабы показать, что это не интересно вообще. С каких это пор мы бережемся судов?
– Серьезно. Крупная шхуна, по-моему, кто-то говорил. Ввозит всякое в страну и вывозит, но никто не хочет говорить, что именно. Тот японский блондин сегодня с бугаем-прихлебателем, он еще с твоими друзьями беседовал? Вот он знает.
– Потому что?
Вместо ответа Шланг мрачно кивнул Доку за спину, через всю парковку, вниз по улице к главному фарватеру и Внешнему Рейду за ним. Док повернулся, и ему показалось – там движется что-то белое. Но с накатывающим туманом все было обманчиво. Когда он выскочил на улицу, смотреть уже было не на что.
– Оно и было, – сказал Шланг.
– Откуда известно?
– Видел, как заходит в порт. Где-то в то же время, что и я сюда пришел.
– Даже не знаю, что? я видел.
– Я тоже. Вообще-то, даже не хочу знать.
Возвратившись внутрь, Док обнаружил, что свет, очевидно, сместился скорее в ультрафиолетовый режим: попугаи у него на рубашке зашевелились и захлопали крыльями, принялись вякать и, возможно, разговаривать, хотя это могло быть и от дыма. Лурд и Мотелла тем временем вели себя действительно очень непослушно, предпочтя чем-то вроде парной команды напасть на парочку местных марух, для чего официанты и официантки, держась в полувидимости, переместили пару столов, дабы расчистить место, а клиенты собрались вокруг подбадривать. Рвалась одежда, дыбились прически, обнажалась кожа, запутывалось и распутывалось множество захватов с сексуальными подтекстами – обычные соблазны женской борьбы. Крендель и Хоакин по-прежнему увлеченно беседовали с Блонди-саном. Рында Ивао деловито наблюдал за девушками. Док втиснулся в поле слуха поближе.
– Только что посовещался со своими партнерами через спутник, – говорил Блонди-сан, – и наилучшее предложение – три за единицу.
– Может, я лучше пойду на сверхсрочную, – пробормотал Хоакин. – Наградными больше заработаю, чем с этого.
– Он просто расстроился, – сказал Крендель. – Берем.
– Это ты берешь, еse, я брать ничего не собираюсь.
– Не стоит вам напоминать, – произнес Блонди-сан, зловеще забавляясь, – что это Золотой Клык.
– Нам лучше не переходить дорожку никакому Золотому Клыку, – согласился Крендель.
– ?Caaa-rajo![27 - Зд.: хуяссе! (исп.)] – Хоакин неистово, вдруг сообразив, – это чё девки там деют такое?
7
Док позвонил Сончо на следующее утро и спросил, слыхал ли тот когда-нибудь о судне с названием «Золотой Клык».
Сончо как-то странно ушел от ответа.
– Пока не забыл – в последней серии это кольцо с брильянтом на Рыжей было?
– Ты уверен, что типа не…
– Эй, да у меня был безмазняк, я просто не разглядел. А эти влюбленные взгляды на Шкипера? Я даже не знал, что они ходят вместе.
– Пропустил, наверно, – сказал Док.
