– Мне надо пописать.
Вскоре мы все стояли на решетке, всматриваясь в радиатор. «Цельтесь точнее, ребята. У вас на мушке чертов японский Зеро[14 - Палубный истребитель Mitsubishi A6M.]. Ни одной очереди мимо!»
Этого оказалось достаточно. Источая запах переполненного биотуалета, наш фургон, шипя, вкатился на заправку, и механик с перекошенной физиономией спросил, не умер ли у нас кто-нибудь под капотом.
В другой раз нашему спуску с перевала угрожал перегрев тормозных колодок. Явно вспомнив предыдущий успех с радиатором, папа послал каждого из ребят пописать на колеса, чтобы охладить их. Никто не умел использовать мочу столь изобретательно, как мой отец.
Это были чудесные времена, многое определившие в моей жизни. Я был сыном своих родителей. Я хотел знать, что там… за следующей горой, за поворотом, за ближайшим каньоном. Не было такого национального парка, памятника, змеиной фермы, метеоритного кратера, вулкана или магазина камней, где бы мы не побывали. Задние боковые стекла машины были залеплены красочными наклейками, напоминающими о наших путешествиях: стикерами из сувенирной лавки у гейзера «Старый служака» в Йеллоустоне, видами Гранд-Титона и Гранд-Каньона, Национального ледникового парка, каньона де Шей в Аризоне, пустыни Уайт-Сэндз, Долины смерти, Долины монументов, Глен-Каньона и бесчисленного множества других достопримечательностей с дорог Запада. В июле мы играли в снежки на горных перевалах Инджиниэр, Индепенденс и Имоджин. Мы кувыркались в песчаных дюнах и ловили рыбу в горных речках, мы покоряли окутанные облаками вершины лишь для того, чтобы увидеть, что находится за ними. Мы набирали сокровища в виде полевого шпата и пирита, кварца и окаменевшей древесины. Альбомы моей мамы полны фотографий семьи под въездными знаками разных штатов – Аризоны, Колорадо, Юты, Вайоминга, Монтаны, Невады, Калифорнии. В этих и многих других штатах мне случалось, лежа в спальном мешке, вдыхать ароматы приключений – древесного дыма и брезента палатки – и смотреть, как звезды сияют над нашей лесной колыбелью. И мне снилось самое великое приключение на свете – полет.
Глава 3
Полиомиелит
Переломным моментом в истории семьи Маллейнов стало 17 июня 1955 года, когда мы жили на авиабазе Хикам на Гавайях. Мне было тогда девять лет. Отец работал бортинженером, летая на грузовых самолетах C-97 и C-124, принадлежащих службе военно-транспортной авиации. Он вернулся из очередного полета с сильным жаром и был направлен в госпиталь имени Триплера. Диагноз – полиомиелит. Отныне мой папа, бодрый 33-летний мужчина ростом более 180 сантиметров и весом за 90 килограммов, больше не мог ходить.
Мы провели на Гавайях еще шесть месяцев, пока он восстанавливался после болезни. В первый день нового, 1956 года самолет медицинской службы ВВС перевез всю семью на авиабазу Шепард неподалеку от дома родителей моей мамы в Уичито-Фолс. Там период выздоровления продолжился.
В это время родители старались оградить нас от травмы, которую они переживали, и по большей части им это удалось. Могу припомнить лишь пару случаев, когда личный ад моего отца открылся мне. Однажды он взял меня и моих братьев в поездку на машине. Новый «понтиак» был оснащен ручным управлением. Отец остановился у окна магазина, где служащий дал ему бутылку, а потом он выехал в техасскую прерию и выпил ее. До сего дня, почувствовав запах бурбона, я вспоминаю этот момент. Он рассказывал нам о Стиральной Машине Чарли и о плавании на туземном каноэ к подводной лодке, но не так, как обычно. На этот раз он плакал, рассказывая об этом. Я никогда не видел, чтобы отец плакал, и не понимал, почему его теперь так печалят эти прекрасные истории.
Наконец он выбросил бутылку в окно и поехал домой, превратив обратный путь в аттракцион. Он разгонял машину и давал по тормозам, так что мы перелетали через сиденье и глупо хихикали. Снова и снова он разгонялся и резко тормозил. Каким-то чудом мы доехали до дома бабушки целыми и невредимыми. Отец пристегнул бандажи, встал на костыли и медленно прошел по дорожке, неразборчиво распевая пьяным голосом какую-то ирландскую балладу. Он выбрасывал костыли вперед и подтягивал свои бесполезные ноги. Так метр за метром он преодолел расстояние до входа. Тут из дома вылетела бабушка и принялась бить его веником, крича, что отец напился, и проклиная его за это. Он попытался выхватить ее оружие, но промахнулся и опрокинулся на цемент. Я никогда не видел, чтобы взрослые люди так себя вели. Мы с братьями заплакали, а соседи собрались посмотреть на представление. Мама рыдала. Бабушка, убежденная трезвенница, строгая немка, уподобилась демону, восставшему из ада. Для нее не было никакого оправдания пьянству, даже если это способ справиться с полиомиелитом. Отец ругался скверными словами и пытался схватить ее, но его недействующие ноги были мертвым якорем, и она легко уворачивалась. Веник попал по лицу и сбил с него очки. Она зашла с задней стороны, где отец был беззащитен, и добавила еще. Мама сгребла меня и братьев в охапку, чтобы мы не видели этого кошмара. Мы оставили отца на дорожке лицом вниз, ревущего, подобно ребенку, а бабушка продолжала колотить его веником.
Через несколько месяцев мне еще раз пришлось увидеть, как болезнь мучила моего папу. Мама покупала продукты в магазине, а я слонялся по проходам и вдруг наткнулся на мужчину, который показывал приятелю свои искусственные ноги. Я услышал: «Потерял обе ноги на войне». Он подчеркнул сказанное, постучав по каждой голени палкой. Я остановился посмотреть на столь странную травму. Двое расстались, и ветеран двинулся в путь с помощью палочки покачивающейся походкой. На мгновение я застыл, подобно жене Лота, превратившейся в соляной столб. У этого человека вообще не было ног, но он ходил!
Я очнулся от шока и забежал вперед.
– Мистер! – прокричал я. Он остановился. – Мистер, как вы можете ходить? У вас же нет ног!
Он улыбнулся моей наивности:
– Сынок, германская бомба оторвала мне ноги, и доктора приделали вот эти, ненастоящие. – Он снова постучал палкой по голеням, и они издали пустой звук.
Я улыбнулся:
– Спасибо, мистер!
Я пролетел мимо матери.
– Ты куда, Майк?
– Хочу к папе.
Я выбежал на стоянку, забрался на переднее сиденье автомобиля и, не переводя дыхание, выложил отцу все, что видел:
– Папа, там в магазине человек, у которого нет настоящих ног. Их оторвало на войне. Доктора сделали ему искусственные ноги. Но он ходит! – Я выложил эту новость с широкой улыбкой на лице.
Отец посмотрел на меня удивленно. До него не дошло. Он не понял важности того, что я только что открыл. Но я героически объяснил ему:
– Папа, все, что тебе надо сделать, – попросить доктора отрезать твои ноги. Тогда он даст тебе искусственные и ты снова сможешь ходить, как тот мужчина в магазине!
Его глаза внезапно наполнились слезами. Он попытался улыбнуться:
– Майк, спасибо за идею, но проблема не в моих ногах. Проблема в нервах. Бациллы полиомиелита съели их полностью. Если ноги отрезать, это не поможет.
Мое лицо выразило полное разочарование. Я был уверен, что нашел секрет, как поставить отца на ноги. Папа обнял меня и заплакал на моем плече. Я совсем запутался. Я не понимал ничего ни в бациллах, ни в нервах. Я понимал лишь то, что видел сам: человек без настоящих ног может ходить.
– Иди помоги маме с покупками.
Я вылез из машины, отошел на пару шагов и обернулся посмотреть на отца. Он положил голову на руль и рыдал.
Это был последний раз, когда он обнаружил передо мной или братьями, какие титанические усилия ему приходилось прикладывать, чтобы смириться с жизнью без ног. И он справился! В течение года отец вновь стал тем человеком, которого я знал до болезни, а Стиральную Машину Чарли он изображал даже лучше, чем раньше.
После нескольких месяцев восстановления в Техасе родителям предстояло решить, где теперь поселиться. Вариант Уичито-Фолс не рассматривался: это был городок нефтяников и скотоводов, предлагающий мало возможностей для инвалида. Не думали они и о возвращении в Нью-Йорк, на родину отца: тамошняя вертикальная застройка сделала бы жизнь колясочника слишком трудной. Для дальнейшей жизни выбрали Альбукерке в штате Нью-Мексико. Мы пару раз проезжали через этот городок в своих путешествиях, и папе с мамой он всегда нравился. Там были больница Администрации по делам ветеранов, возможность устроиться на работу и климат, который делал жизнь человека в коляске чуть более выносимой.
Переезд в Альбукерке стал последним в моем детстве, и я благодарен за это Господу. Мы осели на Западе навсегда. Теперь не нужно было ехать на машине несколько дней, чтобы увидеть полюбившиеся нам пустыни и горы. Теперь можно было заглядывать за горизонт каждую неделю. То, что отец не ходил, вряд ли могло стать помехой для приключений. У него было пятеро сыновей, которые могли переносить его вместе с креслом куда угодно, что мы и делали. Мы затаскивали его по крутым и неровным склонам к одинокому озеру и сажали в каноэ моего брата. Мы переправляли его через ручьи и носили по тропам. Мы ставили его кресло на лугу, чтобы отец мог насладиться закатом или красотой далекой грозы.
Помимо переноски кресла полиомиелит заставил нас освоить ремесла бармена и санитара. Привычки отца описывались формулой «7+7»: вечером мы смешивали для него виски Seagrams's –7 и газировку 7-Up. Он научил каждого из нас наливать на два пальца спиртного, добавлять лед и уже после этого – безалкогольный напиток. Он также научил нас тому, как во время путешествий опустошать его мочеприемники.
Однажды, изготавливая обычный коктейль, мой младший брат обнаружил уже открытую бутылку 7-Up. Он принес напиток отцу, и тот сделал глоток. «Боже, Чип, сколько виски ты сюда залил? Очень крепко». Брат объяснил, что налил на два пальца, как обычно. И только когда отец добрался до ледяных кубиков, его озарило. Немного раньше, когда никого не было рядом, он опорожнился в пустую бутылку 7-Up и оставил ее на столе. Он выплюнул смесь и принюхался, как делает пес возле пожарного крана:
– Чип! Где ты взял 7-Up для виски?
– Бутылка стояла на столе.
– О господи! Я выпил виски с мочой… – Через несколько секунд, уже держа в руке свежую порцию виски с содовой, папа философски заметил: – Думаю, если уж пить мочу, то лучше свою.
Было у отца при его «ходячей» жизни кое-что, чем он отказался пожертвовать в угоду полиомиелиту, – его любимый набор инструментов. Он так и ездил с нами все время. Невзирая на прошлый опыт, отец был убежден, что рано или поздно спасет нас всех от серьезного повреждения автомобиля с помощью этих инструментов. Шанс представился одним очень жарким днем в июне 1963 года. Мы путешествовали по отдаленным пустынным районам на северо-востоке Аризоны. (Прилагательное отдаленный само по себе подразумевается при описании приключений Маллейнов.) Машина начала дергаться: какое-то время она разгонялась, затем шла по инерции, затем вновь набирала ход. Отец яростно дергал рычаг газа, надеясь устранить проблему. Конечно, в этот момент большинство водителей воскликнуло бы: «С машиной что-то не так!» Но мой отец-летчик не мог забыть лексикон из прежней жизни. «Мы теряем тягу!» – воскликнул он. Я бы не удивился, услышав вслед за этим: «Чертовы япошки достали нас! Второй двигатель – во флюгерное положение!»
Мы заехали на грязную парковку у магазинчика индейских товаров из саманного кирпича. Выцветшие таблички обещали ювелирку из панциря черепахи, коврики и прочие подобные вещицы. Деревянная галерея давала единственную тень на сотни миль. Полдюжины индейцев в креслах и несколько нечесаных собак на полу демонстрировали, что место занято. Помню, как удивились мы с братьями, увидев, что индейцы одеты как ковбои. На них были джинсовые костюмы, сапоги и большие ковбойские шляпы. Мама умоляла не глазеть на них, но мы смотрели все равно. Индейцы были неподвижны, как будто высечены из камня. Наше шумное появление с грохочущим и фыркающим двигателем, казалось, осталось незамеченным ими. Индейцы не шевелились, не поднимали руки, чтобы отогнать муху, и молчали. Они просто сидели в креслах, глядя на колышущееся марево, в молчаливом царственном покое.
Отец мгновенно поставил машине диагноз: «Клянусь яйцами, это чертов топливный насос!» По каким-то странным причинам упоминание тестикул было его любимым ругательством. «Хью, детей постесняйся!» – обычно отвечала на это мать. Этот возглас я слышал в детстве много-много раз, но он никак не влиял на словарь отца.
Отец пристегнул бандажи и поднялся на костылях. Столь странное зрелище все равно оставило шестерых индейцев недвижимыми, как будто это были бронзовые статуи работы Ремингтона. Наш фургон, тараторящие дети и человек на костылях интересовали их не больше, чем пылевой дьявол вдали.
Трое мальчиков встали вместе с отцом перед крылом машины и подняли капот. «Я покажу вам, дети, как проверить топливный насос». Наконец-то у нас были необходимые инструменты, и отец наклонился к двигателю и начал работать. Он отсоединил выходной шланг топливного насоса, затем выдернул провод трамблера, объясняя свои действия: «Сейчас наша мама повернет ключ зажигания. Машина не заведется, потому что я отключил трамблер. Но стартер провернет распределительный вал, и это приведет насос в действие. Если он заработает, мы увидим, как бензин вытекает из этого шланга».
Он позвал маму и попросил ее повернуть ключ. Я так гордился отцом! Многие ли взялись бы за ремонт машины посреди пустыни? А мой папа делал это, стоя на костылях с бандажами.
В то время как гордость переполняла мою душу, бензин тонкой струйкой полился из шланга – и прямо на горячий двигатель. Облако паров горючего немедленно окутало нас. Удовлетворенно хрюкнув, папа произнес: «С насосом все в порядке». Пока он изрекал эту очевидную истину, я увидел, как голубая искра проскочила между контактом трамблера и корпусом двигателя со звуком, похожим на тиканье часов. Я как раз собирался прокомментировать эту искру, когда под капотом раздался взрыв. Ба-бах! Пары топлива смешались с окружающим воздухом, образовав в небольшом пространстве взрывоопасную смесь. Искра от отключенного трамблера стала источником зажигания. Так мы приняли самое непосредственное участие в первом испытании оружия объемного взрыва. Четырьмя десятилетиями позже ВВС изобретут как раз такой боеприпас против террористов, засевших в пещерах, и представители прессы будут прославлять новое оружие. «Ничего подобного еще никогда не было», – раскудахтаются они. Не совсем так. Да будет записано в анналах истории, что мой отец первым испытал такое оружие. Он сделал это под капотом «понтиака» 1956 года выпуска у торговой точки Тик-Нос-Пос в северо-восточной Аризоне 14 июня 1963 года. И оно сработало!
Мои братья и я отшатнулись, оглушенные, с не видящими от вспышки глазами. Запах паленых волос плыл по ветру. Отец, неспособный отступить из-за бандажей на ногах, упал на спину как подрубленный. Он был похож теперь на персонажа из мультфильма с черным от сажи лицом, а немногие остававшиеся на его лысой макушке волосы обратились в пепел. Двигатель полыхал. Мама яростно отгоняла младших братьев, сестру и собак от горящей машины.
На веранде магазинчика апатичные до того собаки вскочили на ноги и истошно залаяли. А что же индейцы? Они ржали во весь голос. Да, я имею в виду такой смех, от которого катаются по полу, не могут перевести дыхание и слезы наворачиваются на глаза. Лопоча на своем родном наречии, они пеняли на неосмотрительность белого человека, как будто это был бесплатный фейерверк (в общем-то, так оно и было), и продолжали смеяться и смеяться.
Отец наконец-то пришел в себя достаточно, чтобы услышать смех и понять его источник. Он перевернулся на живот и сделал смелую попытку доползти до ближайшего индейца – вне сомнения, чтобы убить его на месте голыми руками. Джон Уэйн[15 - Американский киноактер, снимавшийся во многих вестернах.] во главе кавалерийской атаки никогда не выглядел столь яростно. Какое счастье, что к тому времени отец уже не мог ходить, иначе он бы непременно попал в тюрьму за убийство. Наконец он смог приподняться на одной руке, выбросил вверх средний палец и проревел: «Пошли все в задницу, ублюдки!» Его дежурное ругательство в данном случае не годилось.
Сквозь собачий лай я услышал жалобный крик мамы: «Хью, детей постесняйся!»
Даже подобные смертельно опасные ситуации не ослабили моей тяги к семейным путешествиям по пустынным пространствам американского Юго-Запада. В этой пустоте небо становилось ближе. Я мог вскарабкаться сквозь облака на горную вершину и сидеть на ней, глядя вниз и воображая, что лечу над этой белизной на реактивном самолете. Я мог лежать на лугу, смотреть, как грозовые тучи собираются над горами Сангре-де-Кристо, и мечтать, как однажды буду парить среди туманных ущелий.
