Мэри Бирд
Женщины и власть. Манифест
Переводчик Николай Мезин
Редактор Наталья Нарциссова
Научный консультант Дарья Петушкова
Руководитель проекта Д. Петушкова
Корректоры С. Чупахина, М. Миловидова
Компьютерная верстка А. Фоминов
Дизайн обложки Ю. Буга
© Mary Beard Publications Ltd, 2017
© Издание, оформление. ООО «Альпина нон-фикшн», 2018
Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.
Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
* * *Посвящается Хелен Моралес
Предисловие
Надо признать, женщин Запада есть с чем поздравить. Когда родилась моя мать, британки еще не имели права голосовать на парламентских выборах. И она успела пожить при женщине – премьер-министре. Как бы ни относилась мама к Маргарет Тэтчер, ее радовало, что на Даунинг-стрит пришла женщина, и она была горда тем, что сама оказалась причастна к некоторым из этих революционных перемен, произошедших в ХХ столетии. В отличие от женщин прежних поколений, мама имела возможность совмещать карьеру с браком и рождением детей (для ее матери, учительницы, беременность неизбежно означала уход с работы) и была весьма успешным директором начальной школы в Западном Мидленде. Не сомневаюсь, что для множества мальчиков и девочек – ее учеников – она олицетворяла власть.
Тем не менее мама понимала, что все не так просто, что настоящее равенство женщин и мужчин – дело будущего и что есть еще много такого, что вызывает ярость, а не ликование. Она всегда сожалела, что не училась в университете (и искренне радовалась, что у меня такая возможность появилась). Нередко она досадовала, когда ее взгляды и голос не воспринимались с той серьезностью, на какую она рассчитывала. И хотя ее озадачила бы метафора «стеклянного потолка», моя мать прекрасно сознавала, что чем выше она поднимается по общественной лестнице, тем меньше видит женских лиц.
Я часто думала о маме, когда готовилась к тем двум лекциям, на которых основана эта книга и которые я прочитала при любезном содействии «Лондонского книжного обозрения» в 2014 и 2017 гг. Мне хотелось понять, как я могла бы объяснить ей – а также себе и миллионам других женщин, которые все еще вынуждены терпеть обиды и переживать разочарование, вызываемое неравенством, – насколько глубоко встроены в западную культуру механизмы, заставляющие женщин молчать, отказывающие им в серьезном отношении, отсекающие их (иногда, как мы увидим, в буквальном смысле) от власти. Чтобы понять это, нам стоит обратиться к Античности – к миру древних греков и римлян. Ведь затыкать женщинам рот в западной культуре принято уже не одно тысячелетие.
Общественный голос женщин
Я хочу начать с момента, почти совпадающего с рождением западной литературной традиции, с первого описанного в ней случая, когда мужчина приказал женщине «закрыть рот», сообщив, что ее голос не должен звучать во всеуслышание. Я имею в виду ситуацию, увековеченную почти 3000 лет назад в первых строках гомеровской «Одиссеи». Обычно мы воспринимаем эту поэму как эпическую историю Одиссея, повесть о приключениях и переделках, в которые попадал герой, возвращаясь домой с Троянской войны, пока жена Пенелопа верно ждала его дома, отвергая ухаживания претендентов и их настойчивые требования выбрать нового мужа. Но «Одиссея» – в равной мере история Телемаха, сына главного героя и Пенелопы. Это история его взросления; за описанное в поэме время он из мальчика превращается в мужчину. И этот процесс начинается в первой песне, когда Пенелопа спускается из своей комнаты в большой зал дворца, а там перед толпой претендентов на ее руку выступает певец, и поет он о тех бедах и трудностях, которые претерпевают греческие герои на пути домой. Пенелопу его песня не веселит, и она при всех просит его запеть другую, не столь мрачную. И в этот момент вмешивается юный Телемах. «Мать моя, – говорит он, – лучше вернись-ка к себе и займися своими делами – пряжей, тканьем… Говорить же – не женское дело, а дело мужа, всех больше – мое; у себя я один повелитель»[1]. И Пенелопа уходит, скрывается в своих покоях.
Есть нечто странное в том, что желторотый юнец затыкает рот мудрой взрослой Пенелопе. Но эта сцена ясно показывает: там, где началась письменная хроника западной культуры, женским голосам в общественном пространстве звучать не давали. Более того, как показывает нам Гомер, неотъемлемая часть взросления мужчины состояла в том, чтобы научиться завладевать правом на публичную речь, не давая его женщинам. Примечательно, в каких словах это формулирует Телемах. Заявляя, что говорить – дело мужское, он использует слово μῦθος – но не в дошедшем до нас значении «миф». В гомеровском языке это слово значило авторитетное публичное высказывание: не болтовню, сплетни или пустословие, которым могли предаваться все, и в том числе – или в первую очередь – женщины.
Что интересует меня, так это связь между классическим примером «затыкания» женщины в гомеровском эпосе и некоторыми из тех механизмов, что не дают женским голосам звучать перед общественной аудиторией в нашей современной культуре и политике, от парламента до производства. Это всем хорошо известная «глухота», которую изящно пародирует старая карикатура из «Панча»: «Отличное предложение, мисс Триггс. Полагаю, кто-нибудь из присутствующих мужчин пожелает его озвучить». Я хочу поразмышлять о том, какое отношение эта глухота имеет к той травле, которой и поныне подвергаются женщины, осмеливающиеся говорить во всеуслышание, и один из вопросов, занимающих меня, – как связаны публичные выступления в защиту женских портретов на банкнотах, угрозы изнасилования и обезглавливания в «Твиттере» и Телемах, который осаживает Пенелопу?
Моя цель здесь – окинуть взглядом долгую, очень долгую историю весьма трудных взаимоотношений женского голоса и сферы публичных выступлений, дебатов и критики – политики в самом широком смысле слова, от офисных совещаний до парламента. Надеюсь, историческая перспектива поможет нам шагнуть дальше простого ярлыка «женоненавистничество», к которому мы привыкли прибегать, не особо задумываясь. Безусловно, происходящее можно определить и так (трудно подобрать более подходящее слово, когда после телевизионной дискуссии ты получаешь море твитов, где твои гениталии сравнивают с гнилыми овощами). Но если мы хотим понять – и как-то изменить – ситуацию, когда женщинам, даже если их не затыкают, приходится платить слишком высокую цену за возможность быть услышанными, следует признать, что картина несколько сложнее, и обратиться к ее обширной предыстории.
Окрик Телемаха – это первая в берущей свое начало в античные времена череде попыток, в основном успешных, не только исключить женщину из сферы публичной речи, но и бахвалиться этим. Например, в начале IV в. до н. э. Аристофан посвятил целую комедию «уморительной» фантазии о том, как женщины стали править государством. Для пущего комизма они не могли должным образом выступать в собрании – вернее, не могли приспособить свою обиходную речь (а говорили они, по воле автора, в основном о сексе) к высокому слогу мужской политики. Что касается Рима, то в «Метаморфозах» Овидия – выдающемся мифологическом эпосе о превращениях людей (и, пожалуй, самом значимом в западном искусстве литературном произведении после Библии) – вновь и вновь возникает тема лишения женщины человеческого голоса путем превращения ее в другое существо. Бедняжка Ио по воле бога Юпитера становится коровой и может только мычать; болтливую нимфу Эхо наказывают тем, что ее голос больше не принадлежит ей и лишь повторяет слова других. На знаменитом полотне Уотерхауса нимфа во все глаза смотрит на обожаемого Нарцисса, но не может произнести ни слова, а он тем временем – первая в истории жертва нарциссизма – влюбляется в собственное отражение в воде.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Сноски
1
Пер. В. Вересаева.
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
Полная версия книги