Хирам Абиф имел право суждения, ему позволяло положение руководителя строительства. Другие же управляющие, разделенные по частям строительного плана, руководствовавались словом главного архитектора царя, либо молчали, либо также были взволнованы и поддерживали рабочих.
Но вдруг внутри здания послышался хруст, это пол начал рушиться и уходить куда-то под землю. Те, кто были в храме, спешили выбраться на улицу, испугав и заинтересовав тех, кто был снаружи.
Затаив дыхание, заслышав грохот внутри постройки, все молча стали наблюдать за дальнейшими событиями. Вдруг стены также начали рушиться, затягиваясь под землю. Людей охватило беспокойство, они стали удаляться от рушившегося храма в сторону валки леса, за которым находилась уже городская округа Иерусалима. Когда люди почувствовали дрожание земли, ринулись в сторону города. Лишь несколько человек осталось на месте. Среди них был Гассан, два грека, один египтянин, три еврея и сам архитектор храма. Толчки рушили все окончательно. Их наскоро сделанные хижины разваливались в момент, пара из них загорелась от зажженного внутри них масляного горшочка с фитильком, освещавшего хижину. Кругом был слышен хруст и треск. Сложенные на месте бревна рушились, катились в разные места стройплощадки, сметая все на своем пути. Хирам Абиф, удачно увернувшись на удивление Гассана от налетевшего на него внезапно бревна, повернулся в сторону храма. Лицо его было серьезным. Расшитый халат развевался от появившегося ветра.
– О! Царь Соломон. О! Владыка израильского царства Ханаанской земли. Смилостивись, защити нас от погибели, – просил он.
Ветер повсюду раскидывал ветки, строительный мусор, попадая на лицо пылью. Но он продолжал говорить:
– Мы, люди израилевы, рабы божьи, строим тебе храм, чтобы царствовать тебе во веки веков, приди и…
Он не успел договорить, как вдруг из основания храма, куда уходил пол и стены здания, появился столб небывалой яркости, и внутри него Гассан, также пряча лицо от ветра с мусором, заметил силуэт. И в подтверждение догадок филистимлянина из него вышел мужчина, тут же все успокоилось. Дрожь земли прекратилась, и ветер стих. Человек, выбирая себе путь по оставшимся обломкам, направлялся к главному архитектору и тем людям, что еще оставались на стройке.
– Я услышал тебя, Хирам Абиф, – сказал он, остановившись на том расстоянии от него, чтобы его хорошо можно было слышать. – Я пришел снова, но в ранний час, перед тем, когда будет собран новый совет. Но земля требует вмешательства перед новыми делами человечества, и значит, я пришел вовремя. Но знаешь, дорогой мой Хирам, сроки еще не те, и будет много потрясений и землетрясений. Но продолжай строить храм, в котором будет править Израилем уже мой сын. Он скоро будет в Иерусалиме, чтоб выбрать себе жену из народа.
Внезапно со стороны человека, вышедшего из светящегося столба, который тут же исчез, когда он из него появился, выступил дым, в коем также угадывались человеческие силуэты. Но это были джинны. Один из них, чернее других, словно тень, остановился перед Соломоном. Это был ифрит, повелитель злых джиннов. Он что-то произнес ему на не известном никому языке:
– Мем хаму эстат чёурдеш!
Царь израильский недолго думал.
– Мхечаем исмыт! Каурдеш! – сказал он и указал пальцем в сторону.
Злой дух взвился в ярости. Взмыв над землей серпантином, всколыхнув пыль и украшенный бахромой открытый халат Абифа, который стоял неподалеку от царя, едва успевшего вновь укрыться руками от естественно-природного мусора. Гассан, наблюдавший за происходящим неподалеку, также пытался укрыться от пыли. Остальные из рабочих пали ниц, кроме одного еврея старше Гассана на десять лет.
Часть джиннов, закружившись вслед за их лидером, также казались озлобленными.
– Мех Ра арубен! – возгласил Соломон.
И поднял вверх ту же руку, которой вначале указал ифриту. Перед Гассаном появилось небывалое зрелище. Кольцо, что обхватывало кисть Соломона, вдруг засветилось, и джиннов словно стало засасывать в это свечение. Затягивающего кружившего черного ифрита Гассан рассмотрел только раз исчезнувшего после всех. Было ощущение, что он никак не хотел туда попадать. Его лицо было ужасно, скорей оно было похоже на морду, два клыка сверкнули перед лицом Гассана. Он почувствовал, что они словно пронзили его. Вскоре все закончилось. И тут же, конечно, у Гассана появились вопросы. Ведь не зря все это он испытал на себе: и ураганный ветер, и страх за архитектора, оставшегося целым, и, в конце концов, за руины, так старательно некогда возводимые долгими днями стены.
– Царь Соломон, – обратился он к царю, – вам, случайно, не известно имя Омар Юсуф ибн Хоттаб?
Разговор между царем и его архитектором был прерван филистимлянином, Соломон тут же обратил внимание на юношу, изучая его. Хирам Абиф также заинтересовался, но скорей прыткостью молодого человека. Так, он не считал филистимлянина за подданного Израиля и гадал, станет ли царь разговаривать с ним.
Однако царь не обошел юношу вниманием.
– Омар Юсуф, сын Хоттаба? – вспоминал Соломон. – Да, знаю. Однако… Так, значит, ты есть второй сын из… Филистии?
– Так вы и отца знаете?! – обрадовался Гассан.
Гассан с нетерпением ожидал ответа на свой вопрос. Однако лицо, скрытое за коротко стриженной порослью царя Израиля, не предвещало ему хороших откровений о его родственниках.
– Я подарил ему кольцо, которым можно повелевать джиннами северных руин старого храма. По дружбе. Он хорошо относился к учебе, когда мы были еще молоды. А его отец умел управлять сознанием животных.
