Кондратьев захохотал.
– Да ты, дорогой профессор, и впрямь старой фантастики начитался. Думаешь, если предложить бульдозеристу лететь на Марс, сады там разводить, он согласится?
– А вы спрашивали? – с вызовом ответил Колков.
Кондратьев замолчал. Кивнул:
– Хорошо, не буду спорить. Только главного это не отменяет – твои наноботы делают непонятные вещи, значит, использовать их преждевременно и опасно. Время вышло. Поехали к Трассе, будем их выключать.
Колков сразу как-то обмяк, будто его самого выключили. Кивнул. Достал из кармана контейнер с ампулой, разблокировал касанием пальца, протянул Кондратьеву.
– Лучше вы. У меня… рука не поднимется.
Кондратьев с пониманием кивнул. Они стояли среди развалин, теплый летний ветерок обдувал их лица.
– Как по мне – пусть бы Трасса тут и шла под землей, – сказал Кондратьев. – Я вообще отсюда родом. Ну, не сам я, прадед тут жил. Когда-то тут и села были большие… сто лет назад…
– А потом что?
– Потом война. В школе не учился, что ли? Тут была Калужская наступательная операция. Все горело, все разрушено. Толком уже и не возродилось. В каждом селе обелиски стоят, вся земля с прахом перемешана. В детстве ездил сюда с дедом на рыбалку, чуть поглубже копнешь – то осколки… то кости.
– Что ты сказал? – внезапно воскликнул Колков.
Мужчины несколько секунд смотрели друг на друга.
– Да не может быть, – неуверенно сказал Кондратьев.
– Дорога – это машина, – сказал Колков. – Просто огромная неторопливая машина. Твой внедорожник ведь на человека не наедет, верно? Остановится и заглушит мотор. И стену ты им не протаранишь, если все ограничители не сорвешь. И зайца на пути она объехала. Это программная логика, она вложена на заводе, но ко всему еще и адаптируется, развивается в сторону большей безопасности.
– Но тут ведь нет людей… живых людей, – поправился Кондратьев.
– А если она решила, что мертвых тоже надо беречь? – спросил Колков. – Что нам это важно… Постой-ка…
Он двинулся туда, где некогда, похоже, был центр деревеньки. Трудно было назвать это площадью, скорее, просто маленькая площадка перед зданием, раньше бывшим поселковым советом или дирекцией совхоза. Здесь росло с десяток старых, выродившихся яблонь, лишь на некоторых завязались редкие зеленые плоды. И еще было что-то грязно-белое, заваленное мусором и заросшее бурьяном в человеческий рост, между деревьями.
Колков, раздвигая руками бурьян, стал пробираться в центр площадки. Кондратьев, помедлив, достал из кармана здоровенный складной нож, выщелкнул лезвие и стал помогать.
Это был обелиск. Простой бетонный обелиск с обломленным навершием, когда-то выкрашенный белым, а сейчас побуревший от грязи. Угадывались слова «Жителям села…» и отдельные буквы из длинного ряда фамилий.
– Очень много одинаковых, – сказал Колков. – Только не разберу… на «Ко…» начинаются… говоришь, отсюда твои предки родом?
– Слишком короткая фамилия, – ответил Кондратьев. – Скорей уж «Колковы».
Они постояли, глядя на обелиск.
– Но это уже ни в какие ворота не лезет, – продолжил Кондратьев. – Если твоя дорога решила обойти заброшенные деревни из-за разрушенного памятника… и останков в земле… это уже не программная логика. Это разум!
Колков молчал.
– Хорошо, – решил Кондратьев. – Дорогу пока не трогаем. Три дня тебе даю, ясно? Снимайте свои логи, товарищи ученые… Трое суток.
Он протянул контейнер с ампулой обратно ученому.
Колков хотел было сказать: «Неделю надо», но неожиданно для себя произнес:
– Спасибо. Мы успеем.
* * *
…Колков приехал в деревню ровно через трое суток. Его автомобиль, маленький городской седан с электромотором, цепляя картером булыжники и проваливаясь в колдобины, въехал в центр села, устало остановился рядом со здоровенным внедорожником. Багажник внедорожника был открыт, внутри стояли какие-то банки, мешки с сухой смесью, инструменты. Лежала коса – ручная, старинная на вид, но с рукоятью из пластика «под дерево».
Кондратьев сидел на табуретке перед обелиском. Трава была выкошена, деревья подрезаны. Сколы и выбоины на памятнике исчезли, он был выкрашен яркой белой краской, полыхающей на солнце. Кондратьев аккуратно обводил буквы на обелиске ручным принтером, из которого торчала длинная золотистая проволока. Буквы оживали, наполнялись цветом.
– Копыловы, – сказал Кондратьев, не оборачиваясь. – Вся деревня была Копыловых. Так и звалась – Копыловка. Сорок три человека на войну ушли, вернулись двое. Так и кончилась деревня…
Колков кивнул. Неловко переступил с ноги на ногу. Сумка, в которой лежал мешочек цемента и две баночки краски, показалась ему нелепой и смешной, он поставил ее на землю.
– Мы проверили логи, – сказал он. – Знаете, дорога… она неразумна, к сожалению… Там на пути встали три машины. Развернули плакаты «Нет насилию над природой!».
– Знаю уже, – буркнул Кондратьев. – Я спутниковые снимки запросил. Зеленые… решили помешать трассе. Не нашли ничего умнее… Дорога до них доползла, постояла, потом нырнула под землю. Они испугались и дали деру. Тоже мне бойцы за экологию… Что стоишь-то? Вон оградка, я металл уже зачистил, можешь красить.
– Ага, – обрадовался Колков. – Это легко. Это я могу.
Некоторое время они работали молча.
Потом Кондратьев сказал:
– Я ведь не прав был. Когда про две беды говорил. Дураки и дороги, да. Только одна беда первична, другая вторична. Вот это все… для дороги это не важно.
– Это для нас, – сказал Колков.
– Ага. С дорогами разобрались, разберемся и с дураками. Заметь, это я вовсе не про зеленых… – Кондратьев усмехнулся и посмотрел на Колкова. Ученый неумело, но старательно красил старую чугунную оградку. – А потом… потом можно и на Марс.
Сергей Недоруб
«Лунарушка»
Белый парашют расправился в небе Титана, словно вздорный цветок, опуская драгоценный груз на коричневый грунт. Заработали посадочные двигатели, пробуя плотную атмосферу на вкус. Полторы тонны инженерной мысли коснулись тверди, бросая вызов спутнику Сатурна всеми шестью колесами.
Стропы отцепились, отпуская титаноход на свободу. Механический авантюрист не терял времени зря – пробудил электронные схемы, расправил механические сочленения и покатился на круг почета. Зашевелился манипулятор в передней части, готовясь к работе.
Порыв ветра взметнул облако пыли, которое тут же рассеялось, демонстрируя звездно-полосатый флаг на матовой поверхности пришельца.
«Фортитьюд» покрутил механической рукой перед собой, изогнул независимые оси, словно выгибаясь перед прыжком. С его вздернутой крыши отделился беспилотник, неуверенно крутя лопастями, сомневаясь, хватит ли ему сил разогнать необычайно плотный воздух. Но словно вспомнив, что у него тоже есть имя, «Хелли» обрел устойчивость и приподнялся над спиной титанохода, обозревая камерами, куда же его занесла техническая мысль.
* * *
В более чем миллиарде километров от «Фортитьюда», расправив Солнцу батареи, Международная космическая станция светилась энергетикой экипажа всех секторов сразу. В последний раз взглянув на экран с земной, отстающей на полтора часа трансляцией приземления титанохода, командир российского сегмента Николай Артемьев улыбнулся и мысленно поздравил американских коллег.
