Дом с химерами

За сто с хвостиком лет своего бдения бабушка Алевтина знала всё и обо всех жильцах дома, и навидалась всякого – даже в этом своём теперешнем состоянии, когда поле её зрения сузилось до пятачка тротуарной плитки перед готическим порталом подъезда. Правда, она недавно появилась тут, эта красно-чёрная фигурная тротуарная плитка. Алевтина, такая же каменная, но тогда далеко ещё не столетняя, лучше помнила асфальт с латками разной степени древности, а ещё лучше – бурый булыжник дореволюционной мостовой.

…Подкатывал по нему, по бурому булыжнику, богатый экипаж графа Рановского, чтобы выгрузить шумное семейство мануфактурщика Шатурова, в то время как сам граф, убежав от разорения и извозчика, ругался с ним из-под мышки швейцара в щель дубовой двери. Потом и сын графа – уже в асфальтовую эпоху, – ругался с шофером таксомотора из-под той же сенаторской бороды Трофима и по той же причине, что денег не было. А теперь вот и правнук, совсем уж никудышный граф, отпустив такую же, как когда-то у Трофима, бороду, торчит на его посту, на фигурной тротуарной плитке, поджидая экипаж новых хозяев в роли консьержа…

«Занятный, кстати сказать, экипаж, – поёжилась (мысленно) на карнизе эркера бабушка Алевтина и с каменных перепончатых крыльев, сложенных за её горбатой спиной, нехотя вспорхнул единственный её собеседник – жирный, старчески сонливый голубь Вася. Вроде и угадывалось в этом новом экипаже что-то памятное времён НЭПа, что-то от совнаркомовского «роллс-ройса», когда живала тут Ляля Бриль, но разве что в линиях серебристого ландо угадывалось. – Хотя и теперешняя краля, та ещё Ляля…» – с каменно-заскорузлой злобой оскалилась бабушка, сморщив лицо, и без того сплошь изрезанное морщинами-трещинами.

– Поди, заждалась, – скосила она чёрные дыры зрачков под тяжёлыми веками туда, куда косилась и видеокамера из-под её перепончатого крыла. – Ну, жди-жди… глядишь, дождёшься…

Каменная бабушка подразумевала этим своим «дождёшься» нечто абстрактное. Но совсем недалеко от неё, в какой-то сотне метров, ожидал появления серебристого «бентли» совершенно конкретный, хоть и немолодой стрелок в цивильном, известный сотоварищам как Михалыч.

– Уж за полночь, а Генриха всё нет… – проворчал Михалыч, потушил в облупленную доску подоконника окурок затрапезной «Примы» и от нечего делать принялся расставлять на доске медными солдатиками запасные патроны калибра 7.62. Получилась пятёрка обычных винтовочных, образца 43-го года и во главе – красноносый Б-32, соответственно, образца 32-го, бронебойно-зажигательный патрон.

…В то же время в апартаментах на третьем этаже, то есть сокрытый от каменных глаз крылатой бабушки Алевтины, мастер-печник начал извлекать из ниши в каминной трубе деревянную шкатулку. А ещё ниже, во тьме второго подвального яруса, колоритная троица любителей сомнительных подземных приключений готовилась к тому, чтобы «вскрыть» с помощью аммонала узкий вертикальный лаз, из которого, они надеялись, ведёт лаз горизонтальный, называемый на их забавном диггерском жаргоне «ракоход».

Михалыч вновь прильнул к окуляру оптики, но в градуированном перекрестье прицела мишени по-прежнему не было. Потому как в это время мишень, то есть Генрих Иоаннович Варге, шагов за сто до собственного подъезда – собственного во всех смыслах, – негромко, как всегда, бросил водителю:

– Останови-ка тут.

Но водитель и без того уже перекинул ногу на педаль тормоза раньше, чем расслышал, чего от него хотят. Привык. Привыкла и охрана, даже не дёрнулась…

Мишень

Генрих Иоаннович в «лихие», как сейчас принято говорить, 90-е был ещё Георгием Ивановичем, но уже губернатором. Демидовским.

Все тогда перенимали стиль бывшего свердловского первого, ставшего вдруг первым всероссийским. Стиль, узнаваемый заботой партийного отца о беспартийных, а чаще и беспортошных чадах. Это когда по дороге из закрытого распределителя остановится вдруг радетель народный у витрины заурядного гастронома и грозно так сведёт брови, глядя на синюшный труп курицы. И с глухонемым недоумением спросит:

– А что это у вас… такое? Сосиски где, палтус, зельц?

Народ, который такие фамилии только на медных табличках кабинетов и читывал, радостно за спиной отца и заступника оживится, а продавщице заурядного гастронома – хоть сквозь пол провались. Уж кто-кто, а она-то знает, что из распределителя только эта вот «синяя птица» и долетает призраком чужого счастья. А то, что в когтях она донесёт, уже под прилавком – и давно расписано: завскладу, директору мебельного, нужному человечку в ЖЭУ…

Теперь же, нет. Не комедию ломать, не являть народу святую простоту свою и доступность приходил Генрих Иоаннович к блистающей витрине продуктового супермаркета «У Иваныча». Сам. Лично. Такого рода сакральный акт не передоверишь никакому посреднику, ни попу, ни шаману. Акт поклонения всё-таки.

Кому поклонения или чему? Да самому себе, – уму своему, прозорливости и предприимчивости. С этого первого своего детища, частного магазина, отожравшегося от Горпищеторга, как наглое хозяйское порося средь худосочных казённых собратьев, и началось восхождение товарища Варге к одноимённому господину. К нынешнему трону председателя правления банка «Красный кредит». Потому и оставлен был как памятник, место ностальгического забытья, начально-капитальный «Иваныч» во владении г. Варге. И по сей день любил господин пройтись, заложив руки за спину, вдоль прилавков, мимо рядов баночек, штабелей пакетов и россыпей сыпучих товаров…

Акция

Президентский «бентли» г. Варге, по-хозяйски проигнорировав знак «стоянка запрещена», приткнулся серебристым рылом к кромке бордюра, как раз напротив светодиодной радуги «У Иваныча». Хозяин сам выбрался, а «бентли» мановением руки послал далее, дескать: «Пешком пройдусь».

«Бентли», притормозив у дверей супермаркета на считаные секунды, тотчас продолжил движение. Отсчитывая подъезды № 1, № 2, он направился к хозяйскому подъезду № 3. Из джипа охраны со степенной неспешностью появилась и охрана – такие, днём и ночью в слепых очках и чёрных костюмах. За хозяином «уважаемые кроты» не последовали. Не столько приученные к крутому его нраву, сколько спокойные за него. Тут, в «Иваныче», в единении с народом, за Г.И. Варге жизнь – как полагал он сам, – тряслись все народа представители. И специальное подразделение «секьюрити».

Но не успел в этот раз Генрих Иоаннович даже дождаться, как разъедутся стеклянные створки дверей, опознав хозяина глазком фотоэлемента, когда началось…

– Встречайте, пошёл… – деловито буркнул один охранник в рукав.

Другой охранник принялся шарить взглядом по сторонам, разумно полагая, что наблюдение может вестись и от самой машины. Завертел головой, пристально вглядываясь в лица прохожих. И потому не сразу увидел, как со встречной полосы, вызывая повальный скрежет тормозов, вдруг круто, с перекосом на правый борт, развернулся в их сторону этакий призрак бандитских девяностых.

– Да ну на хрен… – не поверил глазам своим охранник.

В опущенное окно джипа высунулась горилла. Самая настоящая. С застывшим выражением мрачной злобы и калашом в руках, вернее, в чёрных косматых лапах. Такой себе вождь антиколониальной революции.

Потому-то учёный, но как-то так и не приученный бодигард не то что «глок» из кобуры выхватить – присесть не успел, сражённый удивлением и пулями калибра 5,45 наповал…

Вдруг встретившись посреди затрапезной купеческой застройки прошлого века, дом Шатурова останавливал прохожих, заставлял всматриваться, задрав головы, в угрюмых средневековых горгулий, обсевших готические фасады, вновь оборачиваться – и креститься, заметив, что горгульи также оборачиваются вам вслед.

Проще говоря, если «архитектурные излишества» доходных и прочих домов вокруг были всё больше кондитерского манера, этакие кренделя a-ля Рюсс, то дом Шатурова был словно перенесённым из средневекового германского эпоса. Из страшной сказки. И временами – даже очень страшной.

Уже в 1910 году тут покончил с собой один из последних графьёв Рановских, снимавших в доме дешёвые номера. Не пожелав отдать просто так «фабрики рабочим!» и уехать за границу, заперся в секретном сейфе-шкафу сам миллионщик Шатуров. Да так и не вышел никогда из своего потайного убежища, сколько ни просили, ни простукивали стены прикладами товарищи из ЧК. Занявший его апартаменты комиссар III ранга Дикой застрелился, предчувствуя арест, и вслед за ним стрелялись комиссары II и I рангов; даже кафель в клозете отмывать не стали. Зачем? С этим предчувствием, беспрестанно витавшим в стенах дома, тут вскрывали вены, травились мышьяком и совали головы в газовые духовки многие жильцы «фонда горкома партии». А в январе 91-го вышел в окно верхнего этажа старый директор «Мосвторсырья», а в августе 98-го – хозяин «Москоу Сэконд Хэнд» и тоже разорившийся миллионер.

Если архитектура дома, впрочем, была вполне определённой, так называемая «московская готика» начала ХХ века, то вот топография его не раз ставила в тупик и отдельных лиц, и целые организации.

…Один Бог знал, как измучил мануфактурщик Шатуров архитектора. Тот и словами свои страдания передать не мог, только отчаянно махал руками и тряс седой головой, мол: «Слов нет, господа!» Стоило ли оканчивать с серебряной медалью институт гражданских инженеров, чтобы потом выкраивать лишние сажени, зарываться в подвалы и обживать чердаки, и воровски отщипывать у соседей квадратный аршин?.. «Стоило!» – сыто румянилась физия миллионщика после всякой такой отвоёванной пяди. Куда радостней, чем после чтения сметы на украшения фасада. Но, впрочем, отмахивался:

– Ты, брат, каких хочешь чертей на парадном нагороди, а сделай так, чтобы с чёрного хода мне копеечка катила. На то он и доходный дом. Вот тут, голубчик Пал Дмитрич, ещё одна аренда получится, ежели, к примеру, клозет потеснить…

Так и вышло в итоге, что тут вам мало кто мог подсказать квартиру, если только не соседа по лестничной площадке. Не исключено было также, что после № 76 следующий номер, 77, найдётся и в другом крыле, и на другом этаже. В местном почтовом отделении, если при разборке конвертов попадался адрес: Кривоконюшенный № 2/13/9/20, письмо сразу же бросали в мусорную корзину, – всё равно не сыскать. Потому как, если парадный фасад дома, узнаваемый зодиакальными часами и каменными химерами, выходил в переулок, ныне оживлённый не менее иного проспекта, то его ответвления и разветвления терялись в глуши проходных дворов. И не поверишь, что лабиринтами коридоров и колодцами внутренних двориков, то взбираясь на этаж, то сходя на целых два, можно добрести до таблички «№ 2/13/9/20» на парадном.

На месте происшествия

«22.30 уже…» – глянул капитан и на зодиакальные, с медными звёздами «ночного» циферблата и обручами меридианов, часы на фронтоне. И спросил, подсвечивая фонариком рваные дыры пулевых пробоин на чёрном боку джипа:

– И кто у нас тут убит?

Лейтенант ППС, прибывший на место происшествия первым, кисло скривился:

– Это и мне хотелось бы знать, кто у нас тут убит.

– То есть как? – удивлённо повёл бровью Арсений.

– А вот так, – лейтенант кивнул за другой борт джипа. – Тут только охранники Варге.

Капитан мельком глянул на две пары лакировано-блестящих туфель, лежащих рядком, точно в мастерской гробовщика, и поморщился: «Статисты. Антураж ВИП-персоны, не более. Туфли и те – только по паркету скрипеть, не для погони в джунглях, пусть даже и в асфальтовых».

– Варге… – повторил Арсений вслух. – А сам где?

– То-то и оно, капитан, что рифма напрашивается, – попытался пожать плечами в неловком бронежилете лейтенант. – «Бентли» его вон уже у подъезда стоит, – кивнул он в перспективу переулка, в сторону подъезда № 3. – Там его и выгрузить должны были, потому как его подъезд; но, похоже, что Варге раньше вышел, тут, у магазина. И растворился президент банковской группы «Красный Кредит», будто его кислотой разъело, типун себе на язык…

– Внезапно вышел?

– То ли это у них манёвр такой на случай, если у подъезда киллер поджидать будет, то ли и впрямь, баранок к чаю купить хотел. В любом случае, на свою голову вышел, – фыркнул лейтенант ППС и добавил с пренебрежительной провинциальной завистью: – Магазин, между прочим, тоже его. Хотя на кой чёрт продуктовая лавка всех банкиров банкиру?..

– И что говорят? – раздражённо повертелся Точилин в обе стороны. В сторону подъезда и в сторону супермаркета.

– Мне говорят?.. – не без ехидства уточнил лейтенант. – Да меня тут по ходу ещё и не заметил никто. У него своей охраны департамент целый. Бегают, типа: «Работает ФБР!», того и гляди шуганут, чтобы под ногами не путался. Но, по моим наблюдениям… – зачем-то понизил он голос и оглянулся, – банкира нет ни тут, ни там. Ни возле дома, ни возле магазина.

– Главное, что среди убитых нет, – попытался найти хоть в этом что-нибудь утешительное капитан Точилин.

– Ага, как сквозь землю провалился, – проворчал лейтенант.

А под землей, в то же время

– Долго ещё ждать?.. – Скудное пятно света вызолотило древнеримский профиль диггера по прозвищу Горлум.

– Угомонись, Крыс, – проворчал обладатель брандмейстерской каски, названный Горлумом по созвучию фамилии и аналогии с персонажем Толкиеновской сказки «Туда и обратно» и, недовольно жмурясь, насупил шлем на глаза. – Ибо сказано: – Он глянул на циферблат своих часов, – в 22.35.

– А если он из расписания выбьется? Мало ли что? Может, Аннушка уже пролила масло? – не желал угомониться его напарник, и впрямь суетливый и теряющийся во мраке, как крыса, – крупная, жирная, но едва приметная в тёмном чулане. Только железный лоск на оттопыренных полях немецкой каски обозначал его приблизительное местонахождение. – И теперь все толпятся на рельсах у отрезанной головы Берлиоза, – беспокойной скороговоркой продолжал Крыс нести нервическую ахинею, попеременно удаляясь и снова громче. – И трамвай не придёт, и мы останемся здесь навсегда, то есть пока нас не сожрут гигантские крысы Московского метрополитена…

– А ты что, уже проголодался, Крыс? – лениво поинтересовался Горлум, очевидно думая о чём-то своём.

– Куда мне, я ж хоть и большой, но не гигантский же, – снова на мгновение вынырнула из мрака внушительная камуфлированная туша. – Это вы, как более опытные и старшие товарищи, скорее с меня начнёте.

– Какое, на хрен, масло?.. – вдруг раздался потусторонний рокочущий голос, принадлежавший мертвецки-бледной физиономии с огромными дырами чёрных глазниц. – Ничего я не проливала.

– Точно, Аннушка, – фыркнул Крыс, в очередной раз приблизившись. – Куда тебе. Для этого надо было в библиотеку хоть раз пойти.

– Чего он ко мне с каким-то маслом докопался? – пророкотал голос, искажённый мембранами защечных фильтров противогаза. – А, Горлум?

– Не к тебе, – не сразу отозвался тот. – К Аннушке из «Мастера и Маргариты». Она там на трамвайные рельсы масло пролила. – И Горлум ударился в сленговый пересказ одного из первых эпизодов романа М.А. Булгакова: – И с этого косяка вся байда началась – один чувак залип, и его в дробь поделило, а в его хату неформалы всякие из альтернативы полезли…

– Слышь, ты, подонок, – вновь завертелась резиновая морда, выискивая Крыса чёрными глазами пилота НЛО. – Я, между прочим, три курса Архитектурного с отличием окончила, – угрожающе загудело вытянутое рыло. – Два исторического с восторгом, два семестра занудного корпоративного права на всяк случай и курс кулинарного техникума с лавровым венком. А ты меня на цитатник популярной литературы развёл?! Да я тебя…

Морда наконец смялась в жуткой гримасе и сползла куда-то вниз, а на её месте под козырьком каски явился лик ангела. Даже прехорошенькая головка в пластиковой каске этак безутешно склонилась на плечико, – но при этом из руки в руку ангел с лёгкостью перебрасывал кайло. Маленькое такое, альпинистское, но всё-таки…

– «Хрусть – и пополам…», – с нервным покаянным смешком уточнил Крыс, всё же упорствуя и цитируя всё тот же источник.

– Не могу сказать, что не хотелось бы, – со вздохом созналась Анна.

– Короче, вы, литературоведы… – прошипел Горлум, в очередной раз глянув на фосфоресцирующий циферблат своих «командирских» часов. – Валите в каналью. День Д. Сейчас эпи-бах проверю, и будем ломиться. И тогда я не я… – мечтательно забормотал он, не сводя глаз с зеленоватых цифр.

Нормальным языком это означало что-то вроде: «Уходите в канализацию, время наступило. Сейчас начнутся эпического масштаба взрывные работы, и это окончательно решит проблемы моей личностной самоидентификации».

Крыс его понял и шмыгнул во тьму, не дожидаясь окончания фразы. А вдогонку прозвучало забавно-сленговое, которое можно примерно перевести так:

– Мне трудно определиться, но полагаю, что этот крайне узкий лаз приведёт нас в то место, где не ступала нога метростроевца, и там будет столько антиквариата, что другие диггеры будут слагать об этом городские легенды. Ибо таких сокровищ никто и никогда…

Аннушка, помешкав, потрепала Горлума по костлявому небритому подбородку:

– Всё будет путём. Ты только будь на стрёме. А то провалит крышу, никакой шлем не поможет…

– Ты давай лучше прот намордни и паси пиггера (Ты тоже береги себя и присмотри за начинающим диггером, а то ему явно недостаёт опыта. – Авт.), – с героическим равнодушием проворчал Горлум, не сводя с потолка целеустремленного взгляда. И принялся деловито разворачивать маленький свёрток фольги.

Впрочем, стоило Аннушке раствориться во тьме – только растревоженное мелководье Пресни, заточённой в тоннеле, обозначало теперь её шаги звонким эхом – Горлум уставился ей вслед, облизывая внезапно пересохшие губы. И процитировал из «Властелина колец»:

– Моя прелесть…

На прототипа, впрочем, диггер если и походил, то разве что лысиной, хилым сложением, сутулостью и грустными глазами паиньки, задержанного за незаконное хранение наркотиков. Наконец, отвернувшись, Горлум шаркнул по стене термитной спичкой. Поднес её яростный огонь к концу бикфордова шнура и начал отсчёт. Огонёк бодро карабкался вверх, в чёрный провал шахты, довольно неожиданный посреди равномерно бурой кирпичной кладки потолка.

– 57… 58… 59… – зашлёпал и Горлум за поворот, чуть обозначенный светом шахтёрских фонарей.

А в то же время на земле, где-то наверху, над кирпичной кладкой тоннеля, над его бетонной крепью, над многометровым слоем грунта и многослойной коростой асфальта, – ровно в 22.35 поворачивал трамвай № 61 вокруг углового торца дома № 2/13/9/20 по Кривоконюшенному. И при этом так скрежетал ребордами колёс по рельсам, что и подсолнечное масло, пролитое классической Аннушкой, не приглушило бы этот неистовый скрежет.

…И высоко над землей, на чердаке, процедил Михалыч в неухоженную бороду: «Наконец-то», – и утёр засаленным локтем взмокший лоб. Он чертовски устал от напряжения. Прошло добрых двадцать минут с тех пор, как «бентли» выперся на узор тротуарной плитки перед парадным подъездом. Но дверцы его отчего-то так и не открылись, будто и доехал он сюда по инерции, уже брошенный. «Что бы оно значило?» – недоумевал Михалыч. Обычно лица, сопровождающие «августейшую персону», уже суетились, старались побыстрей запихнуть персону в тяжёлые дубовые двери. А тут тишина, будто всем не до монарха стало, будто вымерли. Уже и трамвай № 61, в котором Михалыч рассчитывал исчезнуть с места преступления, вынырнул из-за угла с истерическим скрежетом, «а Генриха всё нет…»

Но нет. Вот наконец-то и отворилась дверца. Та самая, правая задняя.

Михалыч сдвинул пальцем скобу предохранителя, потянул крючок. Знал – времени у него сейчас будет секунда-две, пока охранники не заслонят вампира, чтоб в их тени тот прошмыгнул в свой фешенебельный гроб на ночлег. Привычно прошла слабина холостого хода. Палец упёрся в спусковой крючок, преодолевая тугость пусковой пружины. Преодолел её. И вдруг пробормотал Михаил Михайлович, увидев в привычном контуре грудной мишени, появившейся над дверцей «бентли», непривычные какие-то детали. Вроде как острые собачьи уши?

– Что за хрень?..

Но спусковой крючок под пальцем уже дрогнул.

…А в третьем подъезде дома Шатурова, по странному совпадению – которые однако же в жизни случаются чаще, чем в литературе, – где завершалась прочистка неприятно дымящего камина, минутой раньше произнёс мажордом:

– Ну наконец-то. – И посмотрел на внушительный зад, выпиравший из мавританского зева камина. – А то сколько же можно!

Серая дымная вязь, повторяя завитки ампирных рисунков на мраморе, курилась из-под чугунной задвижки щита. Но мажордом смотрел на неё с облегчением. До того было ещё хуже – дым беспардонно валил непосредственно из зева камина, который намедни нежданно-негаданно повелел разжечь господин Варге, и был куда гуще.

Мажордом брезгливо переступил через подвёрнутые под зад печника растоптанные ботинки, стараясь не вступить в сажу и следя, чтобы в коньячном фужере на подносе не возникло излишнего волнения.

– И посмотри потом, любезный… как там тебя, – продолжил он. – Что-то в ванной каплет из-под…

– Я тебе что, Ихтиандр? – гулко и зло отозвалась тёмная каминная пасть.

– Простите, не совсем понял? – не оборачиваясь, задержал мажордом в дверях свою гвардейски прямую спину.

– Не сантехник я! – рыкнул внушительный зад откуда-то с другой, должно быть более приспособленной к артикуляции, стороны. – Я печник! У меня своя и, между прочим, редкая специальность!..