Штормовое предупреждение

© Zhy Shanpo, 2021

The first Russian language edition published by Hyperion P. H.

© Н. А. Сомкина, перевод, 2023

© Издательский Дом «Гиперион», 2023

All rights reserved

Наконец-то грядет тайфун

В Даньчжэне каждый год по крайней мере однажды случается тайфун – либо в мае, либо в июне, самое позднее – в августе. В иные годы тайфун приходит дважды или даже трижды. И приходит он не с пустыми руками, а приносит в подарок наводнение. Мутные его воды, в свою очередь, притаскивают в Даньчжэнь горы мусора и из каждого закоулка выгребают грязищу, скопившуюся за целый год, и пускают ее в плавание по улицам и переулкам, покуда паводок не схлынет. По нескольку дней возле каждого дома кружатся, а то и заплывают внутрь, фекалии, рваная обувь, одежда, косметические маски, парики, пластиковые ведра, презервативы, гигиенические салфетки, трупы животных… волшебное время свинства в Даньчжэне. А потом тайфун уходит, не оставив ни воспоминания, ни тени, и некому рассказать о его проделках, потому что мертвые не говорят. Потоп – древний возлюбленный тайфуна. Он вечно следует за ним по пятам, а потом уйдет, как пришел, исчезнув без следа.

Каждый раз перед тайфуном у меня возникает острое желание сбежать из города. Я пыталась много раз. Но ни разу моя затея не увенчалась успехом. Я надеялась, что в этом году у меня получится. Год выходит длиннее жизни. Не нужно ждать до следующего года. Я была готова.

Июнь подходил к концу, а тайфун и наводнение еще не явились. Народ уже перенес ценные вещи куда повыше. На нижних полках магазинов лежала всякая мелочь, которую можно было убрать в любой момент. Говорят, в районах выше по течению непрерывно лили дожди, но уровень воды в реке Даньхэ все не поднимался. Все ждали-дожидались, у всех уже скопились новые претензии к наводнению, как к опоздавшему без уважительной причины человеку. Жители Даньчжэня не знали, как дальше жить без тайфуна и наводнения.

Однако когда Жун Яо сообщил, что наступает период штормового предупреждения, внезапно обнаружилось, что осталась куча вещей, которые делать уже поздно. Народ привычным образом кинулся суетиться, в суете не забывая впаривать друг другу свой опыт и наставления. А завтра или послезавтра я с утреца тихо уеду из Даньчжэня. Спустя месяц, а то и полгода после тайфуна и наводнения они вдруг поймут, что меня нет. И им так странно будет. Наверное, решат, что я во время потопа утонула и меня унес поток, и даже труп мой им будет лень искать. Наводнение мне поможет. С той поры я полностью исчезну из их мира, и мы забудем друг о друге. Это именно то, чего я хочу.

Буря, скоро грянет буря, вся природа замолчала. С наступлением штормового предупреждения мелкие торговцы и лоточники в городе с криками разбежались кто куда, как корова языком слизнула. Хотя период штормового предупреждения иногда может быть очень долгим – день, два, три, четыре или даже пять дней, а иногда и вовсе бывает, что в конце концов тайфун выходит мертворожденным, изливается на полпути и до Даньчжэня ему больше не остается дела.

Жун Яо только что объявил штормовое предупреждение, и самые разные люди в панике заметались по улицам точно так же, как в кино спасаются от воздушного налета. Они громко кричали:

– Тайфун идет, наводнение несет!

Нервные и возбужденные, они таскали вещи, как муравьи, укрепляли двери и окна, словно бандиты в глухой обороне, словно дезертиры. Как заведено, они засунули в школьные ранцы детей заранее подготовленные веревки, строго-настрого наказав: если тайфун внезапно настигнет их на полпути, пусть привяжут себя к прочному стволу дерева, чтобы ветер не унес их, и ждут, пока взрослые не придут на помощь.

Город был полон мусора, неведомые закоулки забиты нечистотами, вонючие дренажные канавы и заросшая грязью брусчатка – все нуждалось в штормовом крещении. Без помощи тайфунов и наводнений весь местный мусор и грязь никогда не смогли бы вычистить.

К счастью, до прихода шторма я успела заработать достаточно денег на дорогу до Чанша.

Почему я выбрала Чанша? Сама не знаю. В любом случае, я многажды пересчитала – денег мне хватит только дотуда. Дальше я не уеду. А на конце оплаченного пути меня непременно будет ждать мама.

Я давно приглядела рейсовый автобус, раз в день идущий с центрального вокзала в уездный центр. В центре нет поездов, поэтому нужно ехать на городской вокзал. Автобус отправляется в 8:20 утра и прибывает в уездный центр в 3:00 пополудни. По пути он делает получасовую остановку в городке Семачжэнь, где загоняет всех пассажиров в захолустный и суровый, больше похожий на концлагерь, ресторан пикниковой пищи. Никто оттуда не выйдет, не потратив пяти юаней, даже отлить стоит пять мао. Планируя побег, я подстелила соломку и предусмотрительно заложила в бюджет эти пять юаней. От уездного центра до городской железнодорожной станции еще сорок или пятьдесят километров. Вечером я могу остаться на вокзале и дождаться поезда. Поезд до Чанша останавливается в полночь, и на посадку будет всего три минуты. Я даже продумала, что делать, если во время пробежки с меня слетит обувь. Хотя я никогда не выезжала за пределы Даньчжэня, я тысячу раз представляла себе дорогу, мысленно репетировала маршрут и детали путешествия. Предметно, подробно, привычно, как будто я проделывала его сотни раз.

Когда я уеду, даже тайфун меня не догонит.

Но внезапно умер Жун Яо. Как будто смертью своей хотел меня стреножить.

Что ж, раз так, давайте вместе в ветре хорониться.

Тот, кто слушал кино

Позавчера в полдень должен был начаться показ фильма, но в кассе кинотеатра не было ни души, и никто не покупал билеты. Удивленный кассир высунул голову из окошка кассы и посмотрел на вход. Большеухий Лу, который охранял дверь, куда-то запропастился, а люди, оказывается, уже в очередь выстроились. Директор кинотеатра в панике и гневе искал Большеухого Лу. Однако нашли его только к вечеру – на поросшем бурьяном огороде за кинотеатром. Его ударили по голове тупым предметом, крови натекла целая лужа. К счастью, он не умер – едва дышал.

Очевидно, что это была попытка предумышленного убийства. Хотя Большеухий Лу и был серьезно ранен, он все же решительно и точно назвал начальнику полицейского участка Сун Чанцзяну имя злодея – это был Сяо Мо, который продавал фруктовое мороженое. Более того, Сяо Мо обмолвился Большеухому Лу – следующим умереть должен Жун Дунтянь.

Известие о приближающемся тайфуне быстро рассеяло страх по поводу нападения на Большеухого Лу. Мало кого заботил какой-то жалкий Большеухий Лу и какой-то бесследно пропавший Сяо Мо. Только Жун Дунтянь осознавал опасность и выказывал страх. Повысив уровень бдительности, меньше чем в метре от себя он положил острый тесак с длинной рукоятью, чтобы в любой момент иметь возможность схватить его и защищаться. Он также смиренно попросил меня понаблюдать за тем, что творится вокруг, и немедленно сообщить, если объявится Сяо Мо. Я видела хрупкость и смятение в его душе.

Я-то полагала, что Жун Дунтянь пожинал то, что посеял, но беспокоится зря. Потому что верила, что Сяо Мо уже сбежал из Даньчжэня и его никто никогда не найдет.

Поскольку я слишком привыкла к Сяо Мо, я почти считала его городским. И из-за его одержимости кино думала, что он станет мне хорошим другом, с которым мы могли бы стать так же близки, как Го Мэй и Жун Цютянь – эти двое поддерживали чистейшую дружбу и во время тайфуна лежали в одной комнате на одной кровати, прижавшись друг к другу, как два растущих бок о бок дерева, они не делали ничего, просто ждали, пока тайфун пройдет. Но нам всегда было трудно преодолеть лежащую между нами пропасть, и даже кино не смогло сплотить наши сердца.

Однако когда-то я искренне старалась. Он просто не чувствовал бури, ревущей в моей душе. Он слишком рано ко всему охладел и застыл, как замороженный сок на палочке, которым он торговал.

Сяо Мо был примерно моего возраста, может, немного старше. Он был ребенком из бедной семьи, на плечах у него всегда болталась одна только рубаха в бежевых пятнах пота. На его штанах я насчитала целых восемь заплат, три из них на заднице; заплатки были грубые, неровные, разного цвета. Сяо Мо был смуглый и худой; ни тени изворотливой смекалки, свойственной другим торговцам, – наоборот, его простое и неулыбчивое лицо выглядело туповатым. Дом Сяо Мо находится в деревне Баймицунь, настолько захолустной, что о ней почти никто не знает.

Деревня располагалась больше чем в десяти ли[1] от города, связанная с нами совершенно негодной дорогой. Сяо Мо ездил на высоком сломанном велосипеде по толстому песку и при малейшей неосторожности падал. Его деревянный холодильник был укреплен деревянной же рамой и при обычном падении не разваливался. В течение всего лета, а то и до того, как оно наступало, Даньчжэнь начинал потеть. Люди зависели от фруктового мороженого, они нуждались в хорошем глотке морозного воздуха, чтобы подавить внутренний жар. Особенно те, кто хотел сходить в кино, – с фруктовым мороженым во рту можно спокойно просидеть в душном кинотеатре полдня. Я видела Сяо Мо перед кинотеатром почти ежедневно в полдень. К багажной стойке его велосипеда был привязан деревянный холодильник, заполненный фруктовым мороженым, которое он закупал оптом в городском магазине прохладительных напитков. Он ждал, пока солнце накалится, ведь когда солнце сильно палит, люди не могут не прийти к нему. Те несчастные дети, у которых вечно мало денег, тем более не обойдутся без фруктового мороженого. Даже если они не в состоянии его купить, они могут наслаждаться разреженным воздухом кондиционера и запахом сахарина из холодильника. В это время Сяо Мо и приступал потихоньку к делу.

В самое пекло двери кинотеатра открывались, готовые принять распаренных, потных зрителей. Качество громкоговорителей в кинотеатре было крайне низким, звуковые эффекты – нестабильны, а звук – сухой, скомканный, резкий, но при этом очень громкий, слышный на всем овощном рынке и в мясных и птичьих рядах. В процессе кинопоказа громкоговоритель не снижал децибелы, и все без исключения звуки фильма были отлично слышны наружи. Кинотеатр прибегал к такой уловке, желая привлечь больше людей, чтобы те решились купить билеты и войти в зал. И в самом деле такое случалось, люди частенько не могли устоять перед искушением и скрепя сердце прямо на середине фильма покупали билеты и забегали внутрь.

Как-то раз и Жун Дунтянь так же купил билет, но стоило ему войти в кинотеатр, как фильм закончился. Он увидел только финальные титры, поэтому разорался и стал требовать, чтобы фильм поставили снова. Но повторный показ был невозможен, и орать тоже не имело смысла, ведь охранник Большеухий Лу предупреждал его, что фильм вот-вот закончится и входить не стоит. Жун Дунтянь подбежал под экран, достал спичку и пригрозил спалить его. Жун Яо как раз проходил мимо дверей кинотеатра, Большеухий Лу остановил его и попросил не позволить Жун Дунтяню совершить преступление. Жун Яо схватил Жун Дунтяня и отмутузил до полусмерти. Даже несмотря на трепку и на то, что его лицо посинело и распухло, Жун Дунтянь не сдавался, и Большеухому Лу пришлось вернуть ему деньги за билет.

Когда начинался фильм, Сяо Мо, казалось, забывал о продаже фруктового мороженого. Он «слушал фильм», склонив голову набок, сосредоточенно, серьезно и внимательно. Я никогда не видела никого, кто настолько завороженно вслушивался в кино. Развернувшись всем телом, он, с дурацкой улыбкой на лице, неотрывно глядел на громкоговоритель под карнизом. К нему подходили и стучали по деревянному холодильнику, требуя мороженого, но он не оборачивался, а просто махал рукой и отвечал, что мороженого больше нет. Когда фильм заканчивался, он понимал, что в холодильнике оставалась еще добрая половина товара, которая начала таять. Он нервно включал зазывалу, но уже не мог остановить людей, которые спешили уйти. Я наблюдала в сторонке, издали, и беспокоилась за него.

Сяо Мо не знал меня, и я ни разу не сказала ему ни слова. Но даже в самые трудные времена я каждый день исправно тратила один мао, чтобы купить одно из его фруктовых мороженых. Я покупала молча: протягивала Сяо Мо один мао, и он давал мне голубое, где было больше маша. Он знал, что я люблю голубое и не люблю желтое и красное. Прямо перед ним я глубоко всасывала столбик мороженого со смачным «ням». Он улыбался мне, обнажая блестящие зубы, которые были еще красивее, чем золотые. Иногда он зазывал целых полдня, но продавал только одну штуку. Казалось, он не находил себе места от скуки, и я тоже не находила себе места. Ему не нравились люди в городке, они были слишком скупые, слишком крохоборные, долго придирались даже к мороженому за один мао. Мне тоже не нравились люди в городке, потому что они не нравились Сяо Мо. Иногда по вечерам можно было увидеть, как Сяо Мо спешит из деревни обратно в город, в магазин прохладительных напитков, чтобы вернуть нераспроданный товар. Мороженое таяло и превращалось в воду, и в магазине любезно пересчитывали маленькие палочки, одна палочка считалась за целое мороженое. В этом случае, возвращая товар, он не оставался в проигрыше.

А Большеухий Лу знал Сяо Мо, даже очень хорошо знал. Однажды он просто так попросил у Сяо Мо фруктовое мороженое и свирепо в него вгрызся, в результате отморозил больной зуб. От боли он затопал, обхватил голову руками и зарыдал, отчего Сяо Мо потерял дар речи и выглядел совсем беспомощным. С тех пор при виде Сяо Мо у Большеухого Лу ныли щеки, а затем начинало ломить и зубы, и он, прикрывая рот, прогонял Сяо Мо.

Кинотеатр не принадлежал Большеухому Лу. Он всего лишь работал временным охранником, но относился к кинотеатру как к собственному дому. Он стерег дверь так, что мышь не проскочит, – даже дети не могли пробраться без билета. Лао Фань, который охранял вход раньше, был намного гуманнее, он лишь вполглаза присматривал за прошмыгивающими детьми. Жители городка ненавидели Большеухого Лу, который в свое время был мастером по кастрации петухов, им были противны его волосатые руки и длинные, как у быка, уши. Большеухий Лу только и мог, что третировать деревенских, он был особенно бдителен по отношению к зрителям из сельской местности, поднимал их билеты над головой и проверял по два-три раза, как проверяют фальшивые купюры. А еще ему нравилось прикасаться к женским телам. Большеухий Лу перегораживал середину узкого прохода в кинотеатр и не упускал случая пощупать зрительниц, он терся об их груди или кожу.

Единственный человек, который боялся Большеухого Лу, был Сяо Мо. Чтобы скрыться из поля его зрения, Сяо Мо приходилось заворачивать за угол и переходить на другую сторону билетной кассы. А это никак не являлось самым удачным местом для продажи фруктового мороженого.

Но Сяо Мо, похоже, приходил сюда не столько для того, чтобы продавать фруктовое мороженое, сколько для того, чтобы слушать кино. Он никогда не смотрел кино, но мог догадаться о его содержании и деталях по звуку. Некоторые фильмы показывали в кинотеатре больше одного раза, и из таких фильмов он знал наизусть все реплики и даже мог подражать интонации героев, как будто видел эти фильмы тысячи раз. Порой, увлекшись, он забывал о продаже фруктового мороженого и демонстрировал свои актерские таланты людям, бродившим за пределами кинотеатра. Он пересказывал им диалоги героев, опережая актеров на реплику и не упуская ни слова, более того, он произносил реплики с той же интонацией – как будто это в фильме повторяли за ним. Он даже мог угадывать движения и выражения лиц персонажей фильма и показывать это тем, кто находился снаружи, пританцовывая и жестикулируя. Небольшое открытое пространство в углу стало для него сценой. У Сяо Мо действительно был актерский талант: каждая поза и движение, каждое выражение лица, каждое слово – все было выверено до совершенства и исполнено мастерства и достоинства. Те, у кого не было денег или кто скупился тратить их на билеты в кино, окружали Сяо Мо и смотрели его выступление. Иногда вокруг него собиралось гораздо больше людей, чем в самом кинотеатре. Когда Сяо Мо показывал комичную сценку, они смеялись; когда Сяо Мо захлебывался рыданиями от тоски, зрители тоже тихонько роняли слезы.

Мне нравилось смотреть, как Сяо Мо имитирует актерскую игру. Каждый раз, когда я протискивалась в толпу, чтобы посмотреть на его выступление, я смеялась, плакала и переживала. В то же время я также приглядывала для него за деревянным холодильником, чтобы дети не пытались украсть фруктовое мороженое. Очевидно, что Сяо Мо любил кино гораздо сильнее, чем я. Но его пантомимы, которые он представлял в соответствии с собственным воображением, зачастую сильно отличались от показанного в фильме. Поэтому у меня было желание: чтобы Сяо Мо смог получить особый статус и право свободно посещать кинотеатр. Пусть бы он увидел фильм своими глазами, чтобы более точно и ярко разыгрывать его для нас.

Реализацию этого прекрасного желания я возложила на Большеухого Лу. Когда его растрогает преданность Сяо Мо кинематографу, его одержимость фильмами, он решится прикрыть глаза и позволит Сяо Мо свободно посещать кинотеатр.

Но мои надежды потерпели крах. Однажды Большеухий Лу подошел к углу и сказал Сяо Мо: «Отныне „фильму слушать“ – тоже за деньги».

– Значит, люди на улице, в том числе мясники в мясных рядах, продавцы кур и прохожие тоже должны будут вам платить? – спросил Сяо Мо.

– Я беру плату только с тебя, – сказал Большеухий Лу, – потому что ты к кинотеатру ближе всех и фильмы слушаешь серьезнее всех и больше всех. Ты выслушиваешь все заварушки и пересуды, все равно что сидишь в кинотеатре и смотришь. Ты как вор, и без того на халяву пользуешь кинотеатром – так еще и фильму им кривляешься показываешь. Кто тогда станет билеты покупать, чтобы фильму смотреть? И на кой будет нужен тогда этот кинотеатр? Такого, как ты, сознательного вредоносца я могу в любой миг отправить в полицейский участок и засадить на несколько лет за решетку.

– Ты звук выкручиваешь так, что он по всей улице льется, я могу не слушать, что ли? Можешь выключить громкоговоритель и запечатать кинотеатр, чтобы я ничего не слышал, – сказал Сяо Мо.

– Ах ты ж, и на каком основании воришка будет других поучать, как добро прятать? – Большеухий Лу решил унизить Сяо Мо перед обступившими их зрителями. – Этот негодяй фильму подслушивает внимательней, чем супружнее совокупление! Кто его знает? Вот наслушается фильмы, поедет к себе в деревню и будет там людям за деньги рассказывать. Познакомьтесь-ка с этим ворьем, сегодня фильму крадет, завтра баб начнет красть, а там и за банки возьмется, весь честной народ обворует, а сейчас вдруг требует, чтобы люди двери запирали! Скажите, что безопаснее – двери запирать или вора ловить? Конечно же, ловить вора!

На удивление, собравшиеся посчитали, что Большеухий Лу совершенно прав, все одобрительно кивали и осуждали Сяо Мо, говоря, что не стоило подслушивать кино и еще и перепоказывать его другим. У Сяо Мо пылало лицо и рдели уши, ему нечем было оправдаться. Большеухий Лу потребовал, чтобы тот немедленно покинул территорию кинотеатра и катился чем дальше, тем лучше. И с такими словами он толкал Сяо Мо. Сяо Мо пытался толкаться в ответ, но он был не соперник Большеухому Лу, поэтому непрерывно пятился назад и наконец налетел на собственный велосипед. Деревянный холодильник опрокинулся на землю, пробка вылетела, мороженое сбежало из ящика и, едва упав на землю, немедленно растаяло. Сяо Мо, собрав последние силы, поднялся на ноги и обнаружил, что у него треснула мотня и прореха тянется до самой задницы. Сжав ноги, Сяо Мо подошел к Большеухому Лу и сказал:

– Я не вор! Я всего лишь не трачу деньги на просмотр твоего кино. Никогда не смотрел кино, за которое нужно платить.

– Не купив билет… и слушаешь фильму, умышленно подслушиваешь – значит, вор! Чтобы пьесу послушать, надо раскошелиться, и уж тем более фильму слушать! – Большеухий Лу свято верил в свою правду. – Во всем Даньчжэне ты единственный подслушиваешь мое кино! Откуда только взялся такой ворюга?

Я больше не могла смотреть на все это и сказала Большеухому Лу:

– Не только он, я тоже подслушиваю твое кино.

Но Большеухий Лу не отреагировал. Другие не принимали меня всерьез. Это потому, что я слишком тихо разговариваю.

Сяо Мо никак не мог противостоять могучему Большеухому Лу, он развернулся и, роняя слезы, принялся подбирать холодильник. Ему не хватало сил одному поднять велосипед. Я собиралась подойти помочь, но меня опередили несколько взрослых. Они помогли Сяо Мо.

Большеухий Лу не мог вынести чужих слез. Как только Сяо Мо заплакал, его сердце тут же смягчилось, иначе говоря, он сам понял, что слишком сильно обидел парня, и прямо перед всем честным народом сказал Сяо Мо:

– Кинотеатр для всех жителей города, и зрителям нужно мороженое. Я не могу так взять и все порушить, можешь продолжать продавать тут мороженое, но будешь затыкать уши ватой, чтобы фильму не подслушивать.

Большеухий Лу достал из кармана растрепанный комок ваты, разделил надвое, быстро скатал в маленькие шарики и сунул под нос Сяо Мо, резко приказав:

– Заткни уши и оглохни.

Большеухий Лу по-настоящему обижал людей. От его собачьей рожи прямо воротило.

Сяо Мо пошел на этот компромисс. На следующий день, когда начался сеанс, я увидела у него в ушах ватные шарики. Время от времени Большеухий Лу высовывал голову из угла, наблюдая за ним, и жестом приказывал забить вату плотнее. Люди просили Сяо Мо изобразить для них фильм, но тот указывал на свои уши и качал головой, имея в виду, что ничего не слышит.

Позже я поняла, почему Сяо Мо согласился на подлое условие Большеухого Лу – он хотел на каникулах заработать кое-каких деньжат. Кроме платы за следующий семестр он хотел скопить пятьдесят юаней на поездку на киностудию, чтобы посмотреть, как снимается кино. Он мечтал стать режиссером, снять много-много фильмов, а затем купить генератор, чтобы каждый вечер показывать фильмы, которые он снял, жителям деревни. Все это я подслушала, когда он рассказывал другим, а другие находили это глупым и смешным. Но я считала, что Сяо Мо – самый мечтательный человек во всем Даньчжэне. Вот только пятьдесят юаней были огромной суммой.

Так совпало, что я тоже усердно работала, чтобы скопить пятьдесят юаней. Как только у меня появятся эти деньги, я смогу сбежать из Даньчжэня, а он сможет пойти на провинциальную киностудию, и мы оба получим шанс изменить нашу жизнь. Надеюсь, он каждый день будет продавать много-много фруктового мороженого. Как только лето закончится, он отправится на провинциальную киностудию и увидит, как делается кино. А вернувшись из столицы провинции, начнет снимать свое собственное.

Я тоже любила кино. Ни разу не пропускала ни одного показа в кинотеатре нашего городка. Поначалу мне даже тратиться не приходилось – Жун Дунтянь проводил меня в кинотеатр через тайный лаз, о котором почти никто не знал. Лаз был длиной семь-восемь метров, и туда мог поместиться только кто-то маленький и худой. Летом начинались наводнения, лаз заливало водой, и по нему уже было никак не пробраться. Вода высыхала только к середине осени. Примерно за полгода я посмотрела двадцать три «бесплатных» фильма. Но однажды, выкарабкиваясь из лаза, я обнаружила перед собой какого-то человека. Я пару раз поторопила его, а он все не реагировал. Тогда я с силой толкнула его всей пятерней – и тут поняла, что ноги у него окоченели. Я испугалась и громко разревелась. От рыданий я вся распухла, я попыталась ползти назад – и не смогла. Я отчетливо ощутила, как сдавило грудь, и мне стало трудно дышать. Я поняла, что насмерть задохнусь в этой дыре и никто не найдет меня, даже когда мое тело окончательно разложится. По счастью, покойник, застрявший в лазе передо мной, оказался младшим сыном городского судьи Сюй Чжэнжуна, он пропал на целый день, и судья Сюй обратился к Жун Дунтяню. Жун Дунтянь и привел судью Сюя к лазу. Вот так меня спасли, а лаз наглухо завалили. Директор кинотеатра Лао Тянь, получив от судьи Сюя взбучку, в итоге он выместил злобу на нас с Жун Дунтянем, запретив нам отныне переступать порог кинотеатра.

Но Лао Тяня скоро выслали в лесхоз в Чашане, и его запреты оказались для нас пустым звуком. Мне все еще нравилось кино. Только теперь приходилось покупать билеты. А ведь были времена, когда тратиться было не нужно, можно было открыто приходить в кинотеатр. Это когда я согласилась на предложение нового директора кинотеатра Лао Вэя, что буду прибираться в кинозале, когда зрители разойдутся. Каждый раз по окончании сеанса кинозал был похож на загаженный продовольственный рынок – весь пол усеян шелухой от семечек, пластиковыми пакетами и обрывками бумаги, а еще в помещении стоял скверный запах мочи. Отмыть кинозал была та еще работка. Чтобы его отдраить в одиночку, требовался целый час. Но из-за кино я никак не могла отказаться. Вечером, когда зрители расходились, городок погружался в тишину и спокойствие. Я часто не хотела возвращаться домой, слонялась возле окошка кинокассы, разглядывала разноцветные киноафиши, читала крошечные буковки, которые легко можно было не заметить, и узнавала из них еще больше всяких тайн. Я выучила наизусть каждую афишу, могла по памяти перечислить даже имена тех, кто отвечал за свет, сценическое оформление, реквизит и выпуск картины. Когда в кинотеатре не шел фильм, двери его были открыты нараспашку, иногда я тихонько просачивалась внутрь, садилась в самый первый ряд и смотрела во все глаза на пустой экран, я могла просидеть так полдня.