– Да так, просто.
– Собирайся, пошли. Выдумала тоже! Хуй Мёбиуса! В нашей жизни обычных хуёв хватает…
– Да, знаете, а ведь меня признали неправильным.
– Зачем вы мне это рассказываете? То есть, какого вообще, зачем ты мне это рассказываешь?
– Ну, раз уж мы перешли на «ты», то, полагаю, что я имею право это рассказать, чтобы между нами не было никаких недоговорённостей.
– Да уж, недоговорённость, – сказал мужчина с сизым цветом лица, отодвинувшись от собеседника.
– Тебе не нравится моя откровенность? – он посмотрел сизому в глаза.
– Да мне и ты, собственно говоря, теперь не нравишься, – не глядя на щуплого, ответил сизый.
– Вот мы какие, люди.
– Какие?
– Такие.
– Какие такие?
– Ну, я бы сказал… Да я, если честно, даже не знаю, как и сказать…
– И не надо.
– Но я должен.
– Кому?
– Самому себе. Пойми, я рассказал тебе это потому, что между близкими людьми не должно быть тайн.
– Но мы с тобой ни разу не близкие люди.
– Да, – кивнул лысой головой щуплый, – были. Ровно до того момента, как не преломили вместе хлеб и не выпили вина.
– Какое вино, какой хлеб? – с раздражением спросил сизый, глядя на скамейку, где стояли полупустая бутылка водки, два одноразовых стаканчика и открытая банка кильки в томате с торчащими пластиковыми вилками.
– Хлеб и вино не есть только хлеб и вино, – ответил щуплый, доверительно глядя на сизого.
– А что же это?
– Это любая пища и любое питие. В нашем случае это водка и килька в томате.
Щуплый налил по полстаканчика водки.
– Пей, – сказал он, протягивая стакан сизому.
– Я не собираюсь больше с тобой пить, – грубо фыркнул тот.
– Почему?
– Ты неправильный.
– А ты у нас из правильных патриотов? – с лёгкой, едва уловимой, насмешкой, спросил щуплый, поставив стаканчики на скамейку.
– Нет, но…
– А нет никаких но, понимаешь?
– Да не трогай ты меня! – заорал сизый, когда собеседник протянул к нему руку. – Что ты вообще докопался?
– Прости, но это ты стоял у магазина и клянчил денег на опохмел, а потом чуть ли не целоваться лез, – возразил щуплый.
– Знаешь, мне кажется, что ты какой-то псих, – с подозрением сказал сизый.
– Не знаю, – пожал плечами щуплый, – не обследовался.
– А надо бы, – глядя на жёлтый фонарь, в свете которого кружились мотыльки, ответил сизый.
– Полагаешь?
– Да.
– Так не хочешь выслушать мою историю? – спросил щуплый.
– Нет.
– Пить ты со мной больше не собираешься, историю слушать не хочешь… Ммм… Так что ж не уходишь?
– Я…
– Да знаю я, – с уже нескрываемой насмешкой сказал щуплый, – ты сам не можешь решиться. С одной стороны – пацанско-правильные понятия, с другой – желание бухнуть. Смотри! – он взял бутылку и поцеловал. – Водочка. Допьём эту и сходим ещё за одной, а потом ещё. Мы возьмём столько, сколько понадобится.
Удар в челюсть снёс щуплого со скамейки. Он упал на пропитанную мочой чёрную утоптанную землю и засмеялся.
Сизый, словно брезгуя прикасаться, остервенело пинал щуплого, вкладывая в каждый удар всю боль и всю ненависть, на которую был способен.
Ненависть к щуплому.
Ненависть к жене, ушедшей два года назад.
Ненависть к П.
Ненависть к Б., которая, сука такая, сегодня даже трубку не взяла и к домофону не подошла.
Ненависть к самому себе.
