Тёмный человек. Книга вторая

Пролог. Гведское королевство. Сто пятьдесят лет назад. Середина лета

Смерть косила беспощадно уже второй месяц. Ещё вчера какой-нибудь городской ремесленник прилежно трудился в мастерской или селянин из окрестной деревни в поте лица обрабатывал свой клочок земли, а уже на следующий день человек вдруг покрывался отвратительными гнойниками, кожа темнела, трескалась, из ран тёк вонючий гной, невыносимая боль скручивала суставы и, промучившись несколько бесконечных часов, несчастный погибал. Вслед за хозяином умирала его жена, потом дети, потом смерть приходила за их родными. Целые семьи исчезали с лица земли в течение нескольких дней. Жадная смерть не щадила ни знатных месьеров, ни простолюдинов.

По узким, кривым улочкам Гвинбурга – главного города баронии – нескончаемой чередой тянулись скорбные процессии, сопровождаемые унылым пением молитв, надрывным плачем и стенаниями. Все в одну сторону – в сторону городского кладбища. За воротами кладбища грохочущие дроги с трупами встречал священник и наскоро отпевал покойников. После завершения ритуала, тела сваливали в яму, обкладывали дровами и подносили горящие факелы. Земли для этих братских могил уже не хватало.

Над непроходимыми лесными чащобами, в тех местах, где на расчищенных полянах стояли бревенчатые домики, редких в этой глухой стороне, деревенек, вились косматые клубы тёмного дыма. Отвратительный запах пугал даже закалённых ужасами войны наёмников из стражи замка Барбакан. Зловещие столбы дыма в голубом небе указывали, где, ещё оставшиеся в живых селяне, сжигали тела своих родственников, друзей, соседей.

В Гвинбурге на Рыночной площади плотники целую неделю с утра до вечера пилили, строгали, сверлили неподатливое дерево. Здоровенные бородачи с натужным уханьем вбивали в звонкие сосновые доски блестящие гвозди длиной в три пальца. Плотники спешили. Приказ барона Арнольди был предельно ясен: как можно скорее закончить работу, чтобы спасти тех, кого ещё можно спасти. Чтобы не останавливать стройку ни на час, еду и питьё плотникам привозили прямо на площадь. Мясо, хлеб, пиво. Одна артель строителей сменяла другую. Обессилевшие древотёсы, наскоро подкрепившись, ложились здесь же – на площади. В стороне для них были приготовлены охапки соломы, привезённые из замка. Плотники заворачивались в плащи и мгновенно проваливались в сон. Более надёжная крыша, чем небо, им не требовалась, так как погода с начала весны стояла сухая и жаркая. Стройку охраняли стражники с копьями, в железных кирасах, кольчугах, с прямоугольными щитами, на которых красовался баронский герб – золотой единорог, яростно вставший на дыбы. Через семь дней лихорадочной работы посреди площади появился высокий помост с шестью виселицами.

На восьмой день городские глашатаи собрали народ на Рыночной площади. Все, кто мог ещё передвигаться и оставить дома без присмотра больных родственников, явились к месту казни. Перед свежесрубленной постройкой были видны важные лица и золотые цепи городских вельмож. За ними негромко переговаривались пузатые торговцы, бородатые старшины ремесленных цехов, зажиточные владельцы пригородных хозяйств. А позади тонкой линии знати и богачей, колыхалось и бурлило море простонародья. Жители кварталов колбасников, кузнецов, точильщиков, медников, шорников, трубочистов, суконщиков, обойщиков, фонарщиков, извозчиков и других кварталов, населённых мастеровым людом, яростно толкались, пробираясь поближе к страшному месту, или угрюмо стояли, в ожидании начала. В плотной толпе горожан там и сям виднелись небольшие группы селян из ближних деревень: Вилемов Двор, Каменный Мост, Перепутье. Среди собравшихся сновали в поисках неправедной наживы лихие остроглазые карманные воришки. Все ждали барона Арнольди.

Тревожно провыли сигнальные рожки стражи, все замерли, наступила тишина, только резко хлопали на ветру флаги над магистратом и каркали вороны с крыш. На помосте, перед собравшимися, появилось несколько человек. Впереди, лязгая железом, шёл сам владетель Гвинбургской баронии достославный барон и кавалер Гвимар Арнольди. Барон был в шлеме с открытым забралом, в посеребрённой кольчуге, весь с головы до ног обвешанный оружием, как будто собрался на войну. За ним, опираясь на резной посох, украшенный фигуркой святого Гведикуса, с трудом ковылял епископ отец Фелициан. Он тяжело дышал – годы у него были преклонные. Но длинная седая борода епископа воинственно развевалась, как отрядное знамя. Следом за ними по широкой лестнице вскарабкались бургомистр Крен, помощник епископа Гуг, секретари вельмож, писцы и несколько стражников со своим начальником.

Колокол городского собора начал отбивать полдень. Люди согласно повернулись к собору, обнажили головы и стали молиться, крестясь. Барон Арнольди терпеливо ждал, когда утихнет звон. Его губы беззвучно шевелились. Он молился о том, чтобы у него достало силы совершить сегодня то, что он был должен совершить. Когда последний печальный звук поющей меди растаял в воздухе, барон зычно обратился к собравшимся:

– Жители Гвинбургской баронии! Вы все знаете, какая громадная беда пришла в наши края. Смерть уносит всё больше наших родных в Тёмную Долину, в которой они теперь останутся на веки вечные. Почтенные старцы, люди в самом цвете лет, ребятишки, даже невинные младенцы из колыбелей!

Барон сделал паузу, чтобы перевести дух. В толпе многие женщины уже начинали вытирать платками мокрые глаза и всхлипывать. Мужчины стискивали кулаки в бессильном гневе. Барон хмуро оглядел народ. Потом продолжил своим раскатистым басом:

– Почему же нас постигло это несчастье? Чем провинились мы перед Создателем? За что он послал нам такое страшное испытание?

Ответа не было. Все молчали. Люди ждали, что скажет барон Арнольди. Народ его уважал. Несмотря на молодость, а барону недавно исполнилось только тридцать лет, он проявил себя как мудрый правитель, предусмотрительный и отважный воин. Несколько лет назад гвинбургское ополчение под командой барона Арнольди успешно отразило набег беспокойных южных соседей – кочевников-имолов, чьи лица напоминают маски, а кожа жёлтого цвета, как песок в Великой Жёлтой пустыне. Барон разбил воинственных дикарей на берегу Вилемины, но благоразумно не стал их преследовать. Кто знает, чем бы закончился для гвинов безрассудный поход в неизвестные степи за Красными горами.

– Я знаю, жители Гвинбургской баронии, кто виноват в нашем горе! Из-за кого вы хороните каждый день своих близких!

Барон опять сделал тягучую паузу, несколько подождал и, когда все без исключения взгляды сошлись на нём, с яростью крикнул:

– Ведьмы! Проклятые прислужницы Хозяина Тьмы! Вот кто повинен в тысячах смертей!

Площадь разом ахнула. Люди начали переглядываться, перешёптываться. Толпа загудела, как огромный улей, задвигалась. Барон резко поднял вверх руку в блестящей латной рукавице. Гул мгновенно стих.

– Но час возмездия пробил! Сегодня, на этом месте, мы разделаемся с нечистью. Ведьмы будут сначала повешены, а потом их мерзкие трупы мы сожжём вместе с помостом. Чтобы эти дьявольские отродья унесли своё проклятое колдовство с собой в ад!

Барон замолчал и посмотрел на лестницу. По ней стражники уже вели на помост шесть женщин. Шесть странных сгорбленных фигур в чёрных саванах, со связанными за спиной руками, с лицами, скрытыми под капюшонами. Стражники в напряжённой тишине подтолкнули остриями копий каждую фигуру под предназначенную для неё петлю. Толпа застыла. Казалось, что умолкли даже бесцеремонные вороны.

Помощник епископа Гуг вытащил из складок своей сутаны свиток. Повинуясь знаку барона, он вышел вперёд и принялся рвать тишину ушераздирающим фальцетом:

– Ты Астрелия Гильом, ты Аквелина Градус, ты Гведелупа Кароли, ты Ивельда Линг, ты Каролина Левант и ты Матильда Левант обвиняетесь в том, что вы своим богомерзким колдовством навлекли на Гвинбургскую баронию смерть. Из-за вашего злодейства в страшных мучениях погибли бессчётные невинные люди. Наш милостивый и справедливый суд при помощи пытки водой и огнём доказал вашу вину и определил наказание. Все ведьмы будут повешены за шею до смерти, в сердце им будет вбит осиновый кол, а потом тела сожжены. Во имя Гвеции, да будет так!

Гуг свернул свиток, окинул опасливым взглядом неподвижные фигуры у виселиц и сделал шаг назад. Старый епископ троекратно перекрестил толпу. Над площадью прошелестел его немощный голос: «В Священном Писании сказано: Врагов же моих, тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною!1» Писцы усердно скрипели перьями, стараясь записать каждое сказанное слово.

Отец Фелициан кивнул барону. Барон Арнольди кивнул бургомистру Крену. Толстяк-бургомистр кивнул начальнику стражи. Начальник стражи повернулся к своим подчиненным и тоже кивнул. Стражники накинули на шеи безмолвных смертниц петли. Люди на площади тоже молчали в нетерпеливом ожидании дальнейшего. Матери закрывали руками глаза своим маленьким детям, а те старались хоть одним глазком увидеть, что происходит на помосте. Люди жгли ведьм ненавидящими взглядами. Сострадание покинуло их ожесточившиеся сердца. Слишком много смертей случилось в городе этим летом. Епископ пробормотал короткую молитву своим слабым голосом. Гнусаво завыли рожки. Барон поднял вверх руку и резко её опустил. По этому сигналу под ногами женщин в чёрных саванах с пронзительным скрипом открылись люки и ведьмы полетели вниз. Толпа снова дружно ахнула. Толстые верёвки не позволили телам удариться о землю. Все шесть повисли под помостом, извиваясь и дергаясь в ужасных мучениях. Было видно, как натянутые верёвки перекручивались и дрожали. Из-под помоста послышались стоны, хрипы, мычание. Теперь стало понятно, почему ведьмы до сих пор не произнесли ни слова – их рты были прочно запечатаны.

Казалось, что ещё несколько мгновений и ведьмы перестанут биться в агонии. Но тут случилось ужасное. Верёвка, на которой умирала одна из ведьм, не выдержала рывков и оборвалась. Грузное тело тяжело ударилось о булыжник площади. Под насмешливые выкрики и улюлюканье толпы стражники на руках вынесли ведьму из-под помоста. С трудом снова подняли её наверх. Тем временем порванную верёвку заменили. Но когда стражники хотели опять надеть петлю ведьме на шею, та неожиданно с яростной силой вырвалась из их рук. Путы, связывавшие её руки, ослабли и женщина смогла освободить их. Ведьма отскочила от виселицы, сорвала капюшон с головы, выплюнула кляп. Ветер взметнул вверх длинные седые волосы и кинул их на измождённое, морщинистое лицо с горящими неистовой ненавистью глазами.

Отец Фелициан проковылял до виселицы, встал перед ведьмой, поднял руку с зажатым в ней золотым крестом и грозно, несмотря на свою немощь, произнёс:

– Астрелия Гильом! Именем Создателя, оставь людей, которым ты причинила столько горя! Уйди с миром в Тёмную Долину!

Ведьма оглядела притихший народ, кучку людей на помосте, с тоской посмотрела в голубое небо с появившимися на нём тёмными тучками. Потом прокаркала сиплым голосом:

– Будьте вы прокляты! Ты, барон, ты, Фелициан, ты, Крен, и ты, Гуг! Вы – наши неправедные судьи! Вы – наши жестокие палачи! Будьте вы все прокляты до седьмого колена! Пусть каждый из вас и ваших проклятых потомков испытает те страдания, на которые вы осудили шесть невинных женщин, а потом умрёт! За каждым из вас придет Тёмный Человек и заберёт вас в самую глубину ада! О, Тёмный Человек! Услышь меня! Уничтожь, раздави, убей, задуши проклятых мною! Пусть они зачахнут, утонут, пусть все их члены растворятся! Забери их души, вырви сердца, печень, селезёнку, о, Тёмный Человек!

Она вдруг высунула длинный багровый язык и издевательски проблеяла в белые от ужаса лица своих мучителей:

– Бе-е-е!

Глава первая. Шкатулка

Однажды летним вечером Мельхиор сидел на кухне и с любопытством смотрел, как Саския готовит ему яичницу на ужин. Сначала кухарка задумчиво постояла перед шеренгой висящих на стене сковород, прикидывая в уме, на что годится каждая из них. Сделав выбор, она поставила на огонь одну, большую, чугунную, с крышкой и удобной ручкой. Хорошенько нагрев сковороду, Саския налила в неё свежего подсолнечного масла, только сегодня купленного ею самой на рынке. Затем она разбила в чашку четыре крупных куриных яйца и осторожно размешала, стараясь ни в коем случае их не взбалтывать. Убедившись, что в чашке однородная масса, мастерица вылила эту массу на сковороду и продолжила размешивать яйца уже на ней. При этом она периодически снимала посудину с огня. Когда яичница стала похожа на тесто, Саския торжественно переложила кушанье на тарелку и поставила перед Мельхиором.

– Ну-ка, попробуйте настоящую ксантскую яичницу, молодой месьер, – ласково произнесла кухарка. Певучий северный говор очень шёл ей, такой свежей, румяной, в чистеньком фартучке и кружевном чепчике на тёмных кудрявых волосах, едва тронутых сединой. Саския была родом из окрестностей Ксанта, этой далёкой столицы гведского севера. Хотя она уже много лет жила в Квакенбурге, тем не менее, по-прежнему говорила так, как привыкла с детства – мило растягивая гласные и немного в нос.

Мельхиор уже раскрыл рот, чтобы поблагодарить кухарку, но тут в кухне прозвучала резкая трель. Нетерпеливая и нервная трель. Такая же нетерпеливая и нервная, как человек, нажавший на кнопку звонка в своём кабинете этажом выше. Месьер Мартиниус – известный столичный нотариус требовал к себе своего помощника.

Печально посмотрев на нетронутую яичницу, Мельхиор вышел из кухни и поднялся на второй этаж в кабинет нотариуса.

– Вы меня звали, доминус?2 – спросил своего шефа Мельхиор, зайдя в кабинет. Нотариус проводил большую часть времени здесь и поэтому постарался сделать свое рабочее место максимально удобным. Кабинет был, пожалуй, самым большим помещением в кирпичном особняке под номером пятьдесят пять на Зелёной улице. Высокий потолок с бронзовой люстрой. Стены отделаны дубовыми панелями, увешанными грамотами и дипломами. Простенки между окон украшены картинами. Стрельчатые окна, полузакрытые плотными бархатными шторами. Толстый цветной ковёр на полу. Книжные шкафы набиты книгами. Посреди кабинета – огромный резной письменный стол из тёмного дерева. За столом, в удобном кожаном кресле, сам хозяин – маленький, худой, сутулый от ежедневного многочасового сидения, лысый человечек. Доктор Мартиниус – нотариус из Квакенбурга собственной персоной.

– Вы должны признать, Мельхиор, что эти новомодные электрические звонки очень удобная придумка! – воскликнул нотариус своим писклявым голоском, энергично потирая длинный острый нос пальцами, испачканными синими чернилами. – Входите же скорей и садитесь поближе к столу. Я хочу показать вам одну занятную вещицу!

Юноша послушно занял место в кресле у стола.

– Смотрите, Мельхиор, – возбуждённо продолжал нотариус, двигая по полированной столешнице в сторону молодого человека большую шкатулку из красного дерева. – Какая любопытная штуковина!

Мельхиор привстал с места и открыл шкатулку. В ней находился довольно странный набор предметов. Юноша начал по очереди вынимать их. Пока он выкладывал предметы на письменный стол, нотариус, загадочно улыбаясь, молча следил за его действиями. Пять серебряных кинжалов, холщовый мешочек с землёй, бутылочка, полная воды, молитвенник с длинной кожаной закладкой, массивный перстень, покрытый непонятными знаками.

– Зачем всё это, доминус? – недоумённо спросил Мельхиор патрона, когда шкатулка, наконец, опустела и её содержимое, беспорядочной грудой, загромоздило стол.

– О, мой юный друг и помощник! – несколько высокопарно произнёс нотариус. – Вы видите перед собой уникальную вещь. Это не что иное, как настоящее старинное снаряжение для борьбы с Тёмным Человеком! Полный комплект! Шкатулку принёс один мой знакомый – доктор Зудик. Она досталась ему по наследству от отца, а тому, в свою очередь, от его отца. Доктор сказал, что снаряжение находится в отличном состоянии и готово к использованию.

Мельхиор скривился. Он помнил плоского, как ладонь, доктора Зудика – сурового адепта вегетарианства. Из-за вздорных теорий доктора они в прошлом году целый месяц питались морковными котлетами. Саския проливала горькие слёзы на кухне каждый день, готовя овощные деликатесы, пока, наконец, сам нотариус не выдержал. На радость кухарке он выкинул на помойку морковные котлеты, жаркое из кабачков и капустный рулет с начинкой из топинамбура.

– А для чего земля и вода? – задал новый вопрос Мельхиор, взвешивая на руке мешочек. «Тяжёлый!»

– Это земля с могилы Святого Вилема, в честь которого названа столица Гвинляндии Вилемусбург. Многие верят, что такая земля обладает чудесными свойствами, – усмехнулся нотариус.

– А вода?

– Просто святая вода из ближайшей церкви.

Мельхиор ещё раз осмотрел шкатулку и странные предметы, извлечённые из неё. От них веяло чем-то неприятным. Даже брать в руки их не хотелось. Переборов себя Мельхиор покрутил в руках перстень. Потом попробовал надеть его на указательный палец левой руки. Перстень оказался немного великоват. Мельхиор вопросительно посмотрел на шефа.

– А перстень зачем?

Нотариус важно поднял длинный острый палец вверх.

– Если надеть перстень на палец, мой мальчик, а потом произнести нужное заклинание, то станешь невидимым. И Тёмный Человек тебя не заметит. Вот только никто уже не помнит это заклинание.

Мельхиор побыстрее снял перстень с пальца и положил на стол. Конечно, он не знал никаких заклинаний, но кто его знает. Вдруг в этой колдовской штуке что-нибудь сбилось. Не дай Гведикус, ещё заработает! Мельхиор совсем не хотел превращаться в невидимку, хоть и не верил во всякие чудеса. Но лучше не испытывать судьбу.

Юноша заметил, что в последние дни старый нотариус неожиданно увлёкся нечистой силой. Всякими там суккубами, инкубами, лешими, шишигами, жихарками, кикиморами, анчутками, китоврасами, вершками и злыднями. В кабинете Мартиниуса стали появляться загадочные амулеты, старинные молитвенники, обтянутые истёртой кожей, толстые чёрные свечи для таинственных обрядов. На письменном столе и в креслах грудами лежали сочинения типа «Похоронный обряд ордена Гведских Братьев и Сестёр», «Чёрная магия и ворожба», «Триста тридцать три формулы Зла», «De natura daemonum»3, «Изготовление Настоя забвения в домашних условиях». А теперь ещё и эта странная шкатулка! Мельхиор испытывал инстинктивную неприязнь к потустороннему миру, всяческой волшбе и чародейству.

– Осмелюсь спросить, доминус, зачем доктор принёс свою шкатулку вам?

– Всё очень просто, Мельхиор. На прошлой неделе мы с доктором Зудиком сидели в «Румяном яблоке», что на аллее Старого короля и дегустировали золотистую хинную настойку из Новой Гвеции. Вы знаете, что я, мой милый друг, питаю, гм, некоторую слабость к хинной настойке.

Мельхиор кивнул. Ещё бы!

– Так вот. В дружеской беседе доктор упомянул, что его брат – гвинбургский священник отец Кароль, попросил его прислать ему эту семейную реликвию. Старинная шкатулка с незапамятных времён хранится в их семье. Уже лет сто, если не больше!

Мельхиор опять кивнул. Для экономных и запасливых гведов не было ничего удивительного в том, что такая шкатулка передавалась из поколения в поколение.

– Отец Кароль написал, что речь идёт о чрезвычайно важном деле, о котором он пока не может рассказать. В общем, сам доктор поехать не может, королевской почте он не доверяет, поэтому оказался в затруднении, каким образом выполнить просьбу брата. Я и предложил свои услуги. Мне давно хотелось побывать на крайнем северо-западе нашего благословенного королевства, в Гвинляндии. Сейчас дел у меня не много, поэтому я вполне могу позволить себе маленькое путешествие.

«Ничего себе маленькое! – подумал про себя Мельхиор. – Трястись в скрипучей почтовой карете за тридевять земель в Гвинбург для того, чтобы вручить выжившему из ума священнику кучу старого барахла!»

Мельхиору ни капельки не хотелось покидать свою уютную комнату на втором этаже симпатичного домика на Зелёной улице ради долгого и трудного пути в лесную глухомань. Всем известно, что старинный город Гвинбург прячется в самой чаще Гвинского леса. Что там смотреть? Вся Гвинляндия – это река Вилемина, да бесконечные дремучие леса по обоим берегам. Несмотря на молодость, в отличие от лёгкого на подъём патрона, он был завзятым домоседом.

– Вот только, что делать с Барабарой? – задумался нотариус. – Я не решусь оставить девочку одну с Саскией. У меня не хватит мужества обречь Саскию на такое суровое испытание. Наверное, Барабару придётся взять с собой. Как вы думаете, Мельхиор?

Барбаре Мартиниус недавно исполнилось девять лет. Все родные звали шумную непоседливую девчонку Барабарой. Отец Барабары, Винцент Мартиниус, приходился нотариусу младшим братом. Он с женой и дочерью жил в тихом пригороде Квакенбурга Зеленграде. Зеленград – это почти деревня, застроенная краснокирпичными коттеджами, окружёнными цветочными клумбами. Розы, астры, канны, иксии, вербены, лилии, гортензии, пионы. Спокойно, малолюдно, лишь негромкое жужжание пчёл нарушает тишину. Там чудесно, но в это лето Барабара гостила в городе у дяди, наполняя жилище нотариуса смехом, визгом, писком, плюшевыми медведями, куклами, разноцветными лентами, мячиками и леденцами, оставленными где попало. Родители невозможной племянницы блаженно отдыхали, моля каждый день всех святых, чтобы у нотариуса хватило терпения хотя бы на месяц.

– Короче говоря, решено! – хлопнул в ладоши маленький нотариус, не дожидаясь ответа своего помощника. – В самом деле, что тут долго раздумывать? Барабара поедет с нами. Собирайте вещи, Мельхиор. Берите с собой только самое необходимое. Завтра утром отправляемся в путь!

Мельхиор промолчал. Лишь, отвернувшись, скорчил самому себе кислую мину. У него уже был печальный опыт путешествий с нотариусом. Прошлым летом их поездка в замок Три Башни закончилась тремя смертями4. Но с патроном не поспоришь. Если старик вобьёт что-то себе в голову, то это «что-то» оттуда никакими клещами не вытащишь. Остаётся только надеяться, что всё пройдёт гладко и никто не пострадает!

Глава вторая. Начало пути

Скрипучая, как Мельхиор и ожидал, зелёная почтовая карета неторопливо ползла по узкой посыпанной щебнем дороге на северо-запад к Атласным горам. Аскольдон – западная окраина Квакенбурга, остался позади. Путешественники пересекли пояс пригородных дач и углубились в чащу Зелёного леса. Три пары могучих лошадей вольдемарской породы привычно тянули тяжёлую повозку среди деревьев. Однообразные чёрно-белые столбики, увенчанные коронованным гведским орлом, добросовестно отсчитывали пройденные мили.

Было ещё совсем рано. Солнце пока пряталось за частоколом высоких сосен и елей, но его длинные горячие лучи уже жадно тянулись к земле. Утренняя прохлада приятно охлаждала путников, хотя было ясно, что день будет жарким.

Кроме нотариуса, Мельхиора и Барабары, спящей на узком обтянутом кожей сиденье, в карете находились ещё пять человек. У передней стенки нахохлились три монахини в чёрных одеждах, подпоясанных белыми верёвками: Гведские сёстры Гармония, Эмилина и Абигель. Сухая и тощая Абигель была у них за старшую. Гармония и Эмилина почтительно называли её: «Моя более совершенная сестра». В свою очередь Абигель обращалась к ним: «Мои менее совершенные сестры». Монахини не выпускали из рук молитвенники. На их запястьях и щиколотках босых ног были намотаны разноцветные шнурки: амулеты для защиты от злобных духов.

В середине повозки непоседливо ёрзал маленький жилистый военный. Несговорчивый подбородок, огромные усы и длинная сабля предупреждали всех, что с этим офицером нужно держать себя в высшей степени уважительно. При посадке в карету офицер гордо отчеканил: «Ротмистр Альфонс Ромуальд Бартоломей Гильбоа. Третий королевский линейный Флорианский гусарский полк. К вашим услугам!» Гусар должен был сойти в Вилемусбурге, где стоял его полк.

Ротмистр бросал пылкие взгляды на свою соседку: девушку лет двадцати в неброском дорожном платье. Его молодую попутчицу звали Мелодия. Стройная белолицая брюнетка среднего роста, с головы до ног укутанная в тёмный плащ. В ней не было ничего примечательного кроме широкого золотого кольца замысловатой формы на мизинце левой руки и бездонных чёрных глаз, которые девушка скромно опускала под огненно-жгучими взорами гусара. Мельхиор, в отличие от темпераментного гусара, старался не встречаться взглядом с Мелодией. Девушка ему тоже очень нравилась.

Кроме пассажиров и багажа в дальний путь отправились ещё два человека: форейтор Георг и кучер Феликс. Молодой форейтор ловко сидел на одной из лошадей ведущей пары, а кучер управлял двумя последними парами. Старшим был Феликс – пожилой, серьёзный, усатый квак (так называют коренных жителей Квакенбурга). Он уже лет двадцать водил почтовые кареты. Георг был его новым помощником. Прежнего форейтора директор королевской почты недавно назначил кучером, и теперь проверенный товарищ Феликса работал на линии, связывавшей столицу с Ориентом. Сидя на облучке, старый кучер недовольно грыз длинный седой ус и время от времени злобно покрикивал на лошадей. Феликс не любил перемен и тяжело привыкал к новым порядкам.