– Конечно. Я считаю чертополох возмутительным. Его не стоит сажать так близко к прохожей части.
Хлопнув тетрадью о подоконник, Адам спрыгнул на пол. Вновь поправил очки. За девять лет я научился распознавать смысл этого жеста в разных случаях. Сейчас он говорил: «Надеюсь, ваше появление имеет смысл, в противном случае вы напрасно тратите моё время».
– Мистер Дарт заходил к вам? – спросил Кочински, напрягаясь.
– Конечно, сэр. Он весьма точен в исполнении всех ваших указаний, – сказал Адам.
– Могу я узнать, что вас так отвлекло, что вы намеренно отказались от посещения нашего пустякового собрания? Неужели всему виной чертополох?
Адам удивился.
– Сэр, вы в самом деле хотите это знать? – спросил он.
– Отчего вам кажется иначе? – скрипнул зубами Кочински.
Адам пожал плечами.
– Утомительно, должно быть, всё знать.
– А вы считаете, я знаю всё?
– Уверен, сэр, вы знаете абсолютно всё, что обязан знать руководитель такого масштабного учреждения, что уже немало. Поэтому не пойму, к чему вам информация о том, в каком направлении растёт сорная трава – на север или на юг? Вы же не ботаник. Сэр…
На лбу Милека Кочински выступили капли пота.
– Кроме того, мистер Дарт сообщил мне причину собрания.
– И вы нашли её недостойной вашего присутствия?
– Наоборот, я считаю такие собрания весьма полезными. В прошлый раз, к примеру, когда пропал кот мистера Секвойи, мы узнали, что ваш сын, сэр, прекрасно готовит кошек. Вы сами сказали за обедом, что еда была прекрасна.
Кочински побелел. Я уже с интересом и любопытством наблюдал за поединком. Прежнего беспокойства как не бывало. Кочински – слабак против моего Адама.
– А семестром ранее, – спокойно продолжал белобрысый, – когда вы сослали нас чистить отхожие места за потасовку в лаборантской, ваш сын наглядно продемонстрировал непереносимость старинным гобеленом бензотриазола и курения в аудитории. Вы многое узнаёте о Тео на таких собраниях, сэр. Это замечательно. Там, откуда я родом, связь отца и сына не так сильна и по большому счёту заметна лишь по фамилии.
Милек Кочински отвернул голову, сосредоточив взгляд на стуле.
– Поэтому я остался в своей комнате.
– Поэтому? – Кочински вытянул лицо.
– Я решил, что сегодня побуду вашим спасательным кругом, тем более мне не терпелось подобраться к чертополоху более основательно.
Адам поправил очки.
– В прошлый раз у вас уши горели, сэр, – объяснил он. – Мне стало вас жалко, вы словно хотели сквозь землю провалиться. Я в этот раз остался в комнате, чтобы в критической ситуации вы имели бы достойный повод, не теряя лица, исчезнуть с собрания куда-нибудь подальше от очередной выходки Тео. И как я понимаю, сэр… ваши уши…
Я машинально посмотрел на предательские уши проректора – их будто бы в малиновое варенье окунули.
Кочински заметил мой взгляд, он растерялся, как школьник.
– Вам же требовалась соломинка, сэр? – говорил Адам куда-то в пол.
Затем он поднял голову с зачёсанными набок светлыми, как выжженная на солнце спельта[22 - Вид пшеницы.], волосами, добавив:
– По правде сказать, я завидую Тео. Если бы вы были моим отцом, я не посмел бы вас в чём-то обвинить. Если только не существует статьи закона о чрезмерности отцовской любви. Я не знаю. В этом у меня нет опыта.
Я закусил губу. Адам поразил меня. Он лгал, намекая, что отец его не любил. По крайней мере, я так понял. Мне всегда казалось, Адам злился на отца за то, что тот не взял его с собой в Сопротивление, что его, Адама, в десять лет не поймали и не убили фашисты.
Ещё мне показалось, что этим выпадом Адаму удалось переманить Милека на свою сторону. Теперь, по идее, они должны были сопереживать друг другу.
Глава 4
Откровение Кочински
Кочински, наконец, присел. Вид у него был поражённый, как у гроссмейстера, проигравшего партию сопляку. Он расстегнул пуговицу на твидовом пиджаке, упёрся рукой в колено. Глубоко вздохнул, словно расправляя своё помятое проректорское достоинство.
– Слеп тот, кто отказывается видеть, сэр, – вдруг резко поменял тон Адам.
Кочински поглядел на меня исподлобья.
– Монстр, говорил я тебе, Гарфилд. Сущий монстр.
Я перевёл взгляд на Адама. Чего он добивался, непонятно. Однако же и я не находил иной причины, кроме всепрощающей и, пожалуй, болезненной какой-то любви, по которой Тео сходили с рук его идиотские выходки. А Кочински постоянно искал других виноватых.
Проректор, не глядя в мою сторону, сказал:
– Выйдите, мистер Гарфилд. Пора напомнить нашему иностранному гостю правила поведения студентов в Роданфорде.
Я перекинул взгляд на Адама. Тот стоял непоколебимо, как утёс Прекестулен[23 - Прекестулен (норв. Preikestolen – «Кафедра проповедника») или Pulpit Rock («Скала-кафедра») – гигантский утёс высотой 604 м над Люсе-фьордом напротив плато Кьераг в коммуне Форсанн, Норвегия.]. Выйдя, я прикрыл за собой дверь, оставив маленькую щель. Чёрта с два я бы пропустил такую сцену! Наконец-то погляжу, как Адаму вправят мозги.
Кочински тяжело вздохнул.
– Вы говорите, вам отца недоставало, – сказал он вдруг усталым голосом, как будто его отпустило сильное напряжение. – А Тео не помнит матери, ему и двух не было, когда она умерла. Воспитывал этого засранца я один. Всё прощал. Всё разрешал. Я считал это своим долгом – восполнить недостающее. Полная свобода взамен ушедшей матери. Моя мать тоже умерла, ещё при родах, а отец мне с пелёнок позволял дышать только по составленному им расписанию. Оказавшись уже во взрослой жизни, я знал, что буду любить своих детей и плевать на викторианские методы воспитания.
Хотя в Тео я старался воспитывать дисциплину, но слишком любил, чтобы быть строгим. Нянек сменилось море. Они тоже подливали масла – уступчивые, слабовольные шотландки. Он ломал их, а я позволял им любить его слишком сильно. И это всё равно моя вина. Каковы сады, таковы плоды. Теофил – так мой отец его назвал – до сих пор верит, что любить его обязаны все вокруг. От привычек мы нечасто в жизни отказываемся.
– При всём уважении, сэр, добровольно ваш сын от своих заблуждений не отречётся, – сказал Адам.
– А вам бы непременно хотелось устроить ему итонскую порку[24 - В учебных заведениях Великобритании физические наказания были официально отменены только в 1987 году. Особенно изощрённым ритуалом порки славился Итонский колледж, основанный в 1440 г.] в духе Чарли Коллингвуда[25 - Герой поэмы «Порка Чарли Коллингвуда» английского поэта Алджернона Чарльза Суинберна (1837–1909).] на общем суде, да, мистер Карлсен?
Адам поправил очки.
– Нет. Его позабавит такое внимание к его королевской заднице. А право божьего помазанника гласит, что только монарх может устраивать порку собственному сыну. Увы, мистер Кочински, во всём действительно виноваты только вы. И исправить положение – ваша личная обязанность.
Милек Кочински лишь едва кивал, глядя в одну точку. Не понимаю как, но Адам свернул проректора в бараний рог.
– Да, тут, как вы, англичане, говорите, висит нож. Может, если вы найдёте путь к его сердцу, то сможете что-то починить или восполнить какой-то фрагмент…
